Марина НАУМОВА
ЭТО
Это получилось случайно. Честно. Я не хотел. Но я очень сильно
сомневаюсь в том, что потусторонние силы вмешались с самого начала: черная
тушь пролилась на бумагу сама. Признаться, я предпочитаю работать по
старинке: всякие там гелевые ручки штука, может, и прикольная, но ничего
по-настоящему толкового нарисовать ими по моему нельзя. Разве что
несерьезную халтурку. Правильно говорят: привычка - вторая натура, а я в
душе немножко консерватор.
В общем, я опрокинул флакончик туши, и тот благополучно залил
подготовленную для работы кучу листов мелованной бумаги. Я даже матюгнулся
от досады: на некоторых уже были карандашные наброски, и вообще обидно,
когда все идет не так. А потом понес выбрасывать и вижу - на одном из листов
получилась очень любопытная кляксочка.
Вот чем меня всегда изумляла абстрактная и родственная с ней живопись и
графика, так это тем, что причина, по которой она что-то задевает в душе (я
о хороших работах говорю, а не о подделке, рассчитанной на дураков), всегда
оставалась для меня загадкой. Вот если вдуматься: пятна, они пятна и есть.
Ан нет: на одни смотришь - обои-обоями, а от других на душе то веселей, то
тревожней, то просто какие-то мысли в голове начинают крутиться. Прямо-таки
мистика, хотя один мой знакомый утверждает, что, мол, все кроется в
особенностях человеческой психики, и что цветовые сочетания воздействуют на
подсознание, и тэ дэ, и тэ пэ. Тарабарщина, зато вроде как дает научное
боснование. Но - хватит об этом. Главное то, что клякса эта, на мой взгляд,
получилась впечатляющей. Если совсем точно - жуткой.
Смешно?! а я вот некоторое время глаз не мог от нее оторвать. Сидел, и
пялился, как дурак. И вдруг меня такая досада взяла, что не я ее на самом
деле нарисовал! Мои собственные картинки не несли и половины того
эмоционального заряда, как эта пакость. Я и сам знаю (пусть и не признаюсь
никому вслух), что я - не гений. Довольно хороший художник-оформитель.
Профи. Вот только что-нибудь необычное, особенное, способное выделить меня
из бессчетного числа таких же неприметных профи, увы, мне создать слабо.
Это уже другая тема: как я постепенно приходил к такому выводу, и с
какой горечью снова и снова обнаруживал, что все мои личные находки и
открытия, давно сделаны кем-то задолго до меня. Поначалу я был готов лезть
на стенку от разочарования. Потом привык. Смирился. Ну, скажем, почти
смирился. Как с тем, что мне вечно не удается скопить нужное количество
денег на компьютерные курсы, без которых сейчас не найти приличной работы:
постоянного места с нормальной зарплатой и перспективой на будущее. Даже не
на сами курсы - на них бы, пожалуй, я еще наскреб бы. Но чтобы научиться
компьютерной графике всерьез нужно, чтобы дома стояла машина, и не старье
какое-нибудь. Третий "пентюх" как минимум. Тут уж, увы - на нашем уличном
"вернисаже" столько не наторгуешь, а для выставок нужны связи и так далее.
Это только со стороны кажется, что если ты торгуешь и твои работы покупают,
то денег не меряно. Кто так думает, пусть сам попробует. На самом деле, по
сравнению со ставкой, к примеру, оформителя в кинотеатре, так на так
получится. У меня хоть графика, а у тех, кто маслом работает, еле затраты
окупаются. Так, по мере сил и коплю.
Ну вот, отвлекся! Вечная песня: быт заедает... На самом деле я ведь о
том говорю, что полностью от мечты человеку отказаться сложно. Как и с
желанием купить себе компьютер, я все равно втайне всегда надеялся, что
однажды меня осенит вдохновение и позволит создать нечто необыкновенное.
Пусть другие это не сразу заметят, тогда я хоть сам буду точно знать, что я,
Сашка Михайлов, - талантливый человек. Уверенность в себе - великая вещь. Но
вместо этого проливается тушь, и сам по себе возникает чуть ли не шедевр, а
я здесь вроде бы и ни при чем. Было от чего взбеситься!
А потом я подумал: в чем, если разобраться, состоит главный талант
художника? Не в том ведь, чтобы правильно линию провести: это голая техника,
которой и дебила можно научить. Истинный художник должен уметь замечать в
окружающем мире нужные ему образы, вылавливать и доводить до ума.
Кто кляксу разглядел-заметил? Я. Значит, имею на нее полное право...
Мне почти ничего не пришлось дорисовывать: только зрачки на оставшейся
белой полоске. Раз черкнул, два, и у меня мурашки по спине поползли: злобное
черное нечто так пронзительно уставилось на меня с листа, что я чуть было не
изорвал его в мелкие клочья. Получилось не просто круто: рисунок словно
оживал, наполнялся неведомой мрачной силой, чуть ли не гипнотизировал меня.
Сама первобытная стихийная злоба глядела на меня с бумаги. Отвратительная,
но в то же время неодолимо притягательная настолько, что я как одержимый,
вместо того, чтобы поддаться первому естественному порыву, в непонятном
пьянящем наитии, подкрасил жуткие глаза красным и желтым, а потом опять
долго сидел, выдохшись, будто целую ночь разгружал вагоны, и пялился,
пялился, пялился на то, что у меня получилось.
Спать в ту ночь я и не пробовал, даже когда глаза начали болеть. ЭТО -
я так и не знал, как следует назвать получившийся образ - перебаламутило все
мои чувства и мысли. Я одновременно страшно гордился собой и обмирал от
какого-то непонятного предчувствия, словно завтра должна была решиться вся
моя судьба. И еще мне было страшно. Можете не поверить: страшно от того, что
злоба, подобная переполнявшей ЭТО, вообще может существовать в природе.
Поневоле вспоминалось о всякой дьявольщине.
Что-то протестовало во мне против его существования. Но вы можете себе
представить человека, который из немотивированных опасений возьмет и
уничтожит свой шедевр, перечеркнет свой шанс? Я - нет. Я хотел,
действительно хотел уничтожить ЭТО, но все вместе взятое оказалось намного
сильней: я вставил рисунок в рамочку, твердо зная, что возьму его завтра
вместе со всеми остальными работами на наш художественный базарчик. Не для
того, чтобы продать. Шедевры для того и существуют, чтобы их могли видеть
другие, им мало одного зрителя, тем более, когда он является еще и
создателем.
Да, создателем! Пролившаяся тушь сотворила всего лишь грубую заготовку,
как природу глыбу мрамора для скульптора. В ЭТО превратил ее я, и только я.
Когда я еще учился в школе, помнится, был довольно популярен афоризм:
"Счастье - это когда тебя понимают". Позволю себе маленькую перефразировку:
"Для художника счастье - это когда тебя признают".
Я никогда не был особо тщеславен. Никогда не стремился вылезать вперед,
порой даже в ущерб себе: многие, ничуть не талантливей меня, сделали себе
карьеру на постоянной саморекламе. Но никогда прежде я не чувствовал такого
упоения, какое получил от реакции "собратьев по кисти" и обычных прохожих на
ЭТО.
Я не ошибся: мое ЭТО - это было нечто! Клякса с глазами, конечно, тоже
не открытие, видал я, кое-кто их штампует по десятку на день, но ведь не
такие же кляксы! Не такое воплощение мрака и злобы, от которого мороз по
коже дерет!!!
Ехидные реплики (не стану уточнять, чьи) тоже были частью признания:
"Ты, часом, не под кайфом эту мерзость рисовал?"
О плохом или среднем рисунке молчат. Не принято на нашем "вернисаже"
почем зря злословить. О среднем - потому что и говорить не о чем. О плохом -
потому что тут не худсовет, хочет человек полное фуфло толкнуть - его дело.
А вот когда народ со своих мест срывается, подходит, таращится во всю на
чужую работу, чтобы потом сказать: "мерзость" - уже признание.
Сам согласен: мерзость. Уникальная. Потрясающая. Можно и худшее
словечко подобрать. Только ведь речь о содержании картины, о теме, а не о
самом ее качестве. Помойка - гадость? Конечно. А если она на картине или
фотографии, то вполне может быть гениальным произведением. И вырвавшееся при
виде ее смачное ругательство - похвала.
Женька, мой давний приятель, тоже как увидел - челюсть отвесил чуть не
до кроссовок, сделал квадратные глаза и посоветовал провериться у психиатра,
прежде чем полностью перейти на новый жанр. И добавил тут же:
- Ну, ты и выдал!!!
Так это все - коллеги. Зрители-прохожие-покупатели на ЭТО в осадок
похлеще выпадали. Идут себе мимо, взглянут, и - на тебе обалдевшую рожу.
Ей-богу, кое-кого из них я с удовольствием бы нарисовал! Некоторые,
приглядевшись, чуть ли не шарахались, какой-то мелкий карапуз,
прогуливавшийся с мамашей, разрыдался в голос и ринулся удирать. Она его еле
отловила, а унять вопли уж не знаю, когда смогла: ор за два квартала еще был
слышен.
Даже отнюдь не в лучшее для торговли время возле моей экспозиции
толклись с утра, тогда как остальная вернисажная братия скучала в гордом
одиночестве. И приценивались тоже многие. Я с гордостью отвечал: "Не
продается!"
Короче, был бы полный кайф, если б не смутный страх, никак не желающий
меня отпускать. И - можете не верить - нечто очень похожее на угрызение
совести, будто я сейчас совершал нечто недостойное и запретное.
Меня распирало от гордости и тошнило от неприятного предчувствия,
которое постепенно становилось даже сильней, чем переполнявшее меня с утра
счастье. Оно достигло апогея, когда у тротуара остановилась иномарка, из
которой вывалил типичный "новый русский" и довольно грубо потребовал назвать
цену. Рядом с ним возвышалось два жлоба-охранника.
- Не продается. - сообщил я, чувствуя, что с моим желудком что-то
происходит: он явно пытался поменяться местами с позвоночником.
Этот тип вовсе не был похож на обеспеченных коллекционеров. Среди
"новых русских" тоже разные типы попадаются, я далек от того, чтобы всех их
считать ограниченными мужланами, но именно этот выглядел мурло - мурлом.
Поросячьи глазки, бычья шея с дикарской золотой цепью.
- Ты че - гонишь? Сколько? - он явно не привык к отказам.
- Уже продано. Я получил аванс, и... - принялся отбрехиваться я.
- Сколько?
- Простите, не могу!!! - я сорвал ЭТО и быстро засунул в рюкзак.
Странное дело: тип, который только что жадно таращился на рисунок,
вдруг заморгал. Можно было подумать, что он и сам не понимал, что делает
здесь на "вернисаже". Взгляд его стал совсем тупым и сонным. Затем тип
посмотрел на часы и торопливо убрался назад в свою машину.
Нормальное для торговли время только начиналось, но я принялся убирать
всю свою выставку, чувствуя, что больше стоять не смогу. Желудок вернулся на
место, но ныл.
Трусцой взбегая на свой четвертый этаж, я понял вдруг, что не продал
сегодня ни одной работы, что день оказался "пустым", и если я не хочу
занимать денег у Женьки, мне следует вернуться на место, оставив ЭТО если не
дома, то в рюкзаке: именно из-за него ни один из моих других рисунков никто
не видел. Оно настолько забивало все штампованные поделки (в этот миг мне
самому все мои работы, регулярно приносящие копейку в дом, казались
редкостным дерьмом), настолько заполоняло собой все, что совмещать его показ
с торговлей было бессмысленно.
Я этого не сделал. Мой рисунок околдовал меня. Полностью подчинил своей
воле.
И опять я, замирая от ужаса, любовался им весь вечер и был вынужден
выжрать поллитру водки, чтоб уснуть, после чего промаялся ночь в кошмарах, в
которых доминировал один: ЭТО оживает и сползает с бумаги, разрастаясь на
всю комнату... И смутное желание немедленно избавиться от этого рисунка, как
бьющаяся об оконное стекло оса, назойливо жужжало в моей голове.
...На следующий день я снова выволок этот проклятый шедевр на улицу.
- Ты плохо выглядишь. - сообщил мне Женька, специалист по лепке
мордатых кошечек и персонажей китайского гороскопа. - с кем вчера
распутничал?
- Ни с кем. - буркнул я. - Так, выпил немного с бывшим одноклассником.
я не настолько сошел с ума, чтобы признаваться ему, что пьянствовал в
одиночку.
Народу сегодня ко мне приходило еще больше, многие (как я понял из
обрывков разговора) - специально, чтобы увидеть ЭТО. Кто-то сам, кто-то с
друзьями. Внимание меня радовало все меньше и меньше: теперь мне мерещилось
в нем что-то нездоровое.
Гипноз.
Я пришел к этой мысли не сразу. Часа четыре перед этим простоял. Потом
додумался, и отмел эту мысль: не бывает гипноза без гипнотизера. А шедевры
потому и шедевры, что в них таится своя сила... Вот только... своя ли? Уж
слишком оно как-то... Взгляды эти...
В них было что-то неправильное. Идет человек, смотрит - и меняется на
какое-то время. Не просто таращится, как я наивно полагал вчера. Будто тень
ложится на лица, нездоровый блеск в глазах появляется.
- Сколько стоит?
- Не продается!
Около трех часов дня у меня взяли интервью. Вершина успеха, о которой
можно лишь мечтать. Между прочим, кроме шуток: нашенская пресса уличными
художниками интересовалась на моей памяти один лишь раз, и то отнюдь не
из-за их произведений, а по причине тяжбы с директором продуктового
универсама, пытавшегося оспаривать наше право торговать под его окнами.
Дурак - магазин его знают главным образом из-за нашего соседства, так и
говорят: "продукты у вернисажа". Мы тогда с пикетом у горисполкома торчали
на морозе, потому и попали на газетные страницы и в выпуски местных
новостей. О выставках столичных художников и то пишут при оплате, как за
рекламу. Некоторым, правда, удалось на халяву покрасоваться, но это уже, как
лотерея: теоретически шанс имеется, а практически - везунчиков днем с огнем
не сыскать.
Молоденькая журналисточка из "Вечерки" как вперилась в ЭТО, так и
вопросы свои позабыла. Ну, не совсем, врать не буду: бормотала что-то
стандартное, сунув мне диктофон под нос, а сама на меня даже не взглянула.
Сомнамбула!
Минут через десять после ее ухода я провел эксперимент: когда очередной
зевака (интеллигентного вида в поношенной одежде) завороженно застыл возле
рисунка, я быстро накинул на ЭТО чехол.
Он не возмутился. Не запротестовал. Просто словно проснулся, и
возникшее на его лице недоумение типа "Что же я тут забыл?" очень напомнило
мне вчерашнего "нового русского".
Мне пришлось взять у Алины ("Ваш портрет за десять минут") таблетку
валидола. Судорожно глотая мятную слюну, я поклялся себе, что обратно чехол
не сниму. Хватит на сегодня.
- Скажите, а паучок ваш сколько стоит? - услышал я с облегчением пол
часа спустя. - А эта березка?
Я назвал цену, чуть превышающую стоимость рамочки: такое облегчение
снизошло на меня в этот момент.
Вдруг живой взгляд дамы на каблучках-шпильках резко начал стекленеть, и
мое сердце тревожно сжалось.
- А сколько стоит это?
- ЭТО не продается. - деревянным голосом изрек я.
Чехла на рисунке не было. Он не упал, сброшенный ветром или силой
тяжести. Аккуратно свернутый, он выглядывал из рюкзака!
Дома меня ждала всунутая в дверную ручку квитанция за телефон. В этот
день я снова ничего не продал.
Моя квартира показалась мне вдруг не жилой. Я всегда любил царящий в
ней художественный беспорядок - сегодня он больше напоминал мне запустение.
Клочки бумаги. Окурки на полу. Пятна на бледном паркете. Бутылки и банки
из-под пива, мешающиеся под ногами.
Я сбросил рюкзак на диван, поставил рядом баул и поплелся на кухню.
Холодильник оказался пуст: я обнаружил в нем только надрезанную луковицу и
пустую банку из-под рыбных консервов. В животе заныло: я вспомнил, что
последний раз ел... во блин! ... позавчера утром. Разумеется, если не
считать вчерашней водки.
Я взял пакет, достал из письменного стола деньги, собираясь отправиться
в ближайший магазинчик "24 часа", затем у меня закружилась голова, и я вдруг
обнаружил, что сижу на стуле и смотрю на ЭТО, прислоненное к спинке дивана.
Незаконченные заготовки и черновики белели на столе. Не знаю, как
передать охвативший меня ужас: второй день я ничего не заработал, второй
день я ничего не нарисовал, второй день я сижу голодным, а ЭТО злобно
ухмыляется мне в лицо и дразнит: ну что, гений? Доволен своим творением?
Наваждение! ЭТО не могло усмехаться: у него не было рта. Только глаза в
черноте. Налитые кровью глаза...
...А куда делась желтизна?
- Я тебя уничтожу! - в сердцах зашипел я на рисунок и не смог
сдвинуться с места. Липкий, ледяной ужас сковывал меня.
Так люди сходят с ума, и...
Настойчивый звонок в дверь - и ЭТО меня отпустило. Да, отпустило,
потому что секунду назад я был не в состоянии пошевелиться, и вдруг вернулся
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг