работал с просветленным лицом и всему радовался. Словно он болел неизлечимой
болезнью и вдруг излечился.
Глава шестая
ИСКАТЬ НЕИЗВЕСТНОЕ
Однажды утром отец объявил, что ему необходимо пройти к истоку Ыйдыги.
С ним пойдут Валя Герасимова, Селиверстов и я. Распоряжения Черкасова
обсуждению не подвергались, но мама не выдержала и спросила, кто будет
делать за Валю метеорологические наблюдения.
- Женя,- коротко ответил отец.
Ангелина Ефимовна и мама должны были закончить геологическое
обследование района на север от плато. Кучеринер рвалась к вулкану, но отец
советовал ей подождать вертолета, так как идти целых шестьдесят километров
по раскаленным от солнца черным лавовым глыбам будет для нее тяжело.
Затем отец обратился к маме:
- Когда будешь говорить с Магаданом, попроси, чтобы прислали хорошего
повара. На Колиной стряпне долго не протянешь.
Я жестоко обиделся, но радость, что меня брали с собой, скоро
пересилила обиду.
- А вы, Фома Сергеевич,- повернулся отец к Селиверстову,-назначаетесь с
сегодняшнего дня коллектором. Не благодарите!
Просиявший Селиверстов таки пожал ему обе руки и бросился за
ботаническими папками: было совершенно очевидно, что он будет исполнять
обязанности ботаника.
Мы шли гуськом глубокой, узкой, душной долиной, сжатой красными скалами
сланца. Идти становилось все труднее. Ранец оттягивал плечи, и Фома
Сергеевич незаметно от отца взял его у меня. Земля была усыпана острыми
кусками темно-красного конгломерата с белыми зернами кварца. (За год жизни
на полярной станции я стал разбираться в породах не хуже другого геолога!)
Над высокими скалами громоздились крутые уступы земли, покрытые темными,
перепутавшимися зарослями кустарников и деревьев. С обрыва свисали уродливые
лиственницы, еще живые, но готовые каждую минуту рухнуть. Река, которая
теперь текла как бы в длинном высоком коридоре из отвесных скал, осталась
далеко в стороне.
Солнце жгло все сильнее, будто мы находились не в Заполярье, а на
Кавказе. Селиверстов все чаще вытирал платком вспотевшее, покрытое загаром и
пылью худощавое лицо с русой бородкой и усами. Он был высок, почти с отца,
сутуловат, узкие плечи покрывала клетчатая блуза с застежкой "молния". На
темно-русых волосах старая фетровая шляпа, на ногах парусиновые туфли.
Он был всего лишь на год старше моего отца, но как же, по сравнению с
ним, был молод отец, и красив, и ловок, и силен. Как уверенно и властно он
держался, как непринужденно шагал по земле, насвистывая и зорко оглядываясь
по сторонам. Самый тяжелый мешок был у отца да еще охотничье ружье, и все же
не заметно было ни малейших следов усталости в его легкой походке.
Валя тоже легко прыгала по камням. На ней была широкополая соломенная
шляпка и легкое желтое платье. На маленьких ножках - сандалии. Отец хотел
было взять у нее рюкзак, но Валя ни за что не дала и даже рассердилась:
- Что я, маленькая, что ли!.. До чего красивы здесь реки! - заговорила
она с отцом, наверное побоявшись, как бы тот не рассердился.- Я никогда еще
не видела такую изумительно чистую, бирюзового цвета воду.
- Вот меня и смущает этот оттенок,- заметил отец.- По моим
предположениям, здесь должен быть неоткрытый ледник. Но... тогда Ыйдыга была
бы мутной.
Селиверстов иногда останавливался, разглядывая встречающиеся на пути
растения. В трещинах скал жили своей собственной жизнью кусты кедрового
стланика, дикуши, красной смородины и шиповника.
- Камчатский рододендрон!-обратил Селиверстов внимание отца на крупный
красный цветок.
Мы шли до семи часов вечера, останавливаясь всего дважды. Один раз для
того, чтобы вырыть ползучую кассиону с белыми колокольчатыми цветами на
гибкой ножке, другой раз потому, что нашли редкий для здешних мест
фимбристилис из семейства осоковых.
- Это же южное растение!-удивился Селиверстов.- Оно растет на Сахалине,
в Корее и Японии. Как сюда попало?
- Птицы занесли,- пояснил отец, внимательно рассмотрев низкое
неказистое растеньице.
Пока они удивлялись, мы с Валей поделили пополам лепешку. Это все, что
мы съели за целый день!
Вечером мы снова вышли к Ыйдыге - прозрачной и светлой, позолоченной
оранжевым солнцем.
Быстро разведя костер и поужинав, мы наскоро устроили себе постели из
кедрового стланика и все четверо мгновенно уснули на песчаной отмели, возле
прибрежных ив и тополей.
Хотя ночью солнце светило как днем, но было почему-то холоднее. Я
прижался к отцу - от горячего его плеча исходил слабый запах пота - и
спокойно уснул, ничего не боясь. Спину мне грел костер.
Первым проснулся Селиверстов. Мы еще спали, а он уже наловил в реке
десятка полтора крупных хариусов. Хариусы стояли в ведре вниз головой, чуть
покачиваясь. За ночь усталость прошла. Впереди открытие истока Ыйдыги. Уже
не терпелось идти, и настроение у всех очень хорошее.
Валя, заспанная, с покрасневшей левой щекой, на которой она спала, ни
разу не повернувшись, побежала умываться, перекинув лохматое детское
полотенце через плечо. Я побежал вприпрыжку за ней. Ой, какая ледяная вода!
После умывания ломило руки, а лицо жгло как огнем.
Позавтракали вареной рыбой,-выпили сладкого чаю с печеньем и тут же
двинулись в путь густой таежной чащей. В траве алели и желтели цветы. Я
нарвал целый веник трав и цветов и отдал Селиверстову. Кое-чем он
заинтересовался и стал искать еще.
Пока он искал, Валя говорит:
- Вы знаете, Дмитрий Николаевич, я бы могла путешествовать всю жизнь и
никогда бы не соскучилась по городу. Вы смотрите, как здесь хорошо!
- Лето скоро сменится полярной ночью...
- Никогда не видела полярной ночи, никогда не видела полярного
сияния!.. Просто не дождусь!
- Мне приходилось наблюдать, как на зимовщиков нападала тоска.
- На меня бы не напала! Когда есть научная работа, добрые друзья,
природа, книги и радио - чего еще надо?
- А вот Николай у меня горожанин, никак не хотел из Москвы уезжать,-
усмехнулся отец.
Я сразу предпочел от этой темы удалиться подальше и пошел помогать
Селиверстову.
Мы шли узкой тропой, захваченной камнями и гниющими деревьями.
- Медведь проложил, его тропа,- пояснил отец и невольно потрогал ружье.
Ыйдыга опять исчезла из виду. Тайга становилась все гуще, все темнее.
Стало вдруг очень тихо и холодно. Из темных зарослей тянуло прелью и
сыростью. Тропа, сжимаемая с обеих сторон густым подлеском, все круче
взбиралась в гору. Мы опять шли гуськом.
- Ив толпе, и в лесу мне как-то душно, тревожно,- неожиданно признался
отец.- То ли дело широкие дали!.. Простор...
Лес неохотно расступился, уступая место исчерна-красным скалам.
Огромные плиты, поставленные вертикально. Между ними изуродованные голодные
лиственницы, жадно ищущие корнями корм.
И вдруг сверкнул перед нами, отражая солнце, далекий еще ледник.
Отец ускорил шаги, он шел первым.
Обогнув с востока гору, мы остановились над обрывом.
- Черт побери!.. - воскликнул в восторге отец.
Три глубоких, светлых, спокойных озера, в овальной темно-красной раме
прибрежных скал, лежали перед нами далеко внизу, отражая зеленоватое небо.
Мощный, ослепительно сверкающий на солнце ледник подползал к самым озерам,
питая их собой, словно белая медведица, кормящая молоком трех детенышей. Все
три озера были проточны - одно продолжение другого - и давали жизнь реке,
которая текла дальше, голубая и прозрачная, как небо, которое она отражала,
холодная, как ледник, давший ей жизнь.
- Ледник! - закричал отец и даже побледнел от волнения.- Валя, Фома
Сергеич, вы видите - ледник? Теперь мне все понятно. Воды с текущего ледника
сначала отстаиваются в этих трех озерах. Оттого так чиста Ыйдыга. Но начало
реке все же дает ледник, как я и предполагал!..
Отец бросился вниз, ломая кустарники. Мы едва поспевали за ним. На
берегу, под огромной лиственницей, мы побросали свои мешки.
Отец и Валя тут же занялись съемкой истока, Селиверстов пошел собирать
растения. А я долго стоял, потрясенный только что испытанным ощущением.
Словно кто горло мне сжал, сердце колотилось. Впервые природа, то есть нечто
бездушное, предстала передо мной такой величавой, торжественной,
одухотворенной.
Начиная с этого дня, Север неуловимо и властно стал захватывать мою
душу, подчиняя ее себе. Отныне я уже не удивлялся, как могли мои родители
променять Москву, культуру, успех на скитания в безлюдной тайге и горах. Я
понял, в чем дело. Как говорит мой друг Вовка, до меня дошло.
Боюсь, что кто не был на Севере, меня не поймет. Не в том дело, что я
увидал красивую картину, красивый ландшафт, а в том, что передо мной
внезапно и чудесно, как озаренная молнией, предстала как бы душа этого
ландшафта - самая суть Севера. Ну, кто и теперь не понял, для него и
стараться объяснять не стоит.
Поколебавшись немного, за кем идти, я бегом догнал Селиверстова.
Несколько часов мы с ним без устали обыскивали все трещины и щели между
камнями, давно потеряв из виду отца и Валю, увлеченных съемкой.
Найдя интересный экземпляр, Фома Сергеевич аккуратно выкапывал его
ножом и осторожненько, боясь повредить, складывал в специальную сумку,
которую я перед ним держал.
Сумка уже давно была полна, но Селиверстов никак не мог оторваться от
своих поисков. "Вот экземпляр камнеломки получше того, что в сумке...", "А
нет ли чего нового за той скалой?.." Обыскивая каждый камень, каждый ручеек,
мы заходили всё дальше. Мне пришла в голову мысль: "А вдруг выйдет
медведица?" Бехлер говорил, что они злые в эту пору года. Я хотел сказать об
этом ботанику, но он увидел неподалеку новый вид лисохвоста и бросился к
нему, не дослушав меня. Где-то близко раздался выстрел. Эхо повторило его за
горами.
- Что это? - закричал я, вздрогнув.
- Наверное, Дмитрий Николаевич охотится,- спокойно отозвался
Селиверстов.
И вдруг я увидел лошадь и жеребенка. Они с большим любопытством
смотрели на нас, ничуть не показывая страха. Увидел их и Селиверстов и от
удивления выронил сумку. Лошади паслись так спокойно, будто где-нибудь в
Подмосковье.
- Дикие лошади?!-воскликнул Селиверстов.- Не подходи, они кусаются!..
Я попятился. Но лошади не обнаруживали ни малейшего намерения кусаться.
Они подошли ближе и как будто ждали, что мы их угостим хлебом или сахаром.
- Совсем ручные лошади! - удивился Селиверстов. - Давайте их
захватим! - предложил я.
[VSTREC12.JPG]
- У нас же нет уздечки...-пробормотал ботаник. Но я уже полон был
мыслью захватить этих лошадей.
Вот подспорье будет на базе! Можно на этих лошадях в лес за дровами
ездить! Забыв о страхе, я выломал себе хворостину и погнал лошадь с
жеребенком к реке. Они послушно пошли.
Так отец и увидел нас: впереди меня, гонящего лошадь с жеребенком,
позади удивленного Селиверстова.
- Что за черт! -заорал отец, бросая теодолит.
- Ой, какие хорошенькие! - нараспев сказала Валя и бросилась угощать их
лепешками.
- Где вы их нашли? Чьи это лошади? - обрушился на нас отец.
- Неподалеку, вон за скалами,- пояснил Селиверстов.
- Это, папа, его лошади...-ответил я на второй вопрос.
- Кого это его? - рявкнул отец.
- Ну, того человека, которого я видел.
Отцу показалась в моем тоне торжествующая нотка и это его окончательно
взбесило.
- Дурак! - заорал он и даже выдвинул вперед нижнюю челюсть, что он
делал в крайнем раздражении.
Дурак так дурак. Я скромно промолчал. Пусть как хочет объясняет
появление лошадей. Мне-то что!
Молча мы смотрели на лошадей, с удовольствием поедающих лепешки из
Валиных рук. Это были крепкие, коренастые мохнатые лошаденки. Мать - серая,
в яблоках, спокойная и добродушная, жеребенок - ярко-рыжий, озорной и
веселый.
- Ой, какой хорошенький! - причитала Валя, обнимая жеребенка.- Какой
ему чубчик подрезали, как мальчику. Посмотрите, какая у него модная челка!
Вот именно: у обоих лошадей были подрезаны гривы.
- Может, тут поблизости чукчи кочуют? - предположил Селиверстов.
- Если чукчи, они скоро найдут нас...- сказал отец. Он был явно не в
духе.- Лошадей надо стреножить,- сказал он Селиверстову.
Я помог связать лошадям ноги. Они не брыкались.
- Дмитрий Николаевич застрелил мускусного быка!- сообщила нам Валя.-
Надо его освежевать. Он говорит, что очень вкусное мясо. Я сама буду жарить,
только шкуру мне сдерите.
Валя тараторила все время, пока мы разделывали быка. Это был совсем
молодой бык - еще подросток. Все-таки люди жестоки!.. Я старался не смотреть
на скорбные, затянутые пленкой смерти глаза.
Эти сочувственные мысли не помешали мне потом с аппетитом уплетать
жаркое. Мясо действительно оказалось весьма вкусным.
Над приятно потрескивавшим костром кипел в котелке чай. Отец сам
заварил его; он признавал только краснодарский чай и пил крепкий,
коричневый, как компот. Отец снова пришел в хорошее настроение. Он ел, пил,
радостно, как мальчишка, смотрел на Валю и говорил без умолку.
- Итак, истоки Ыйдыги открыты. Есть съемки, высота, фотографии. Завтра
вместе с вами займемся кое-какими уточнениями. А сегодня будем пировать!
- Обжираться,- уточнил я, обгладывая вкуснейшую кость.
Впервые в жизни я ел мясо, жаренное на вертеле. Почему дома никогда так
не делают? Ведь гораздо вкуснее, чем со сковородки. И пламя костра, право,
лучше, чем газ.
Несмотря на крайнюю усталость, никому не хочется спать. Слишком велико
пережитое возбуждение. Настроение приподнятое, радостное. Когда отец
закурил, и Валя и Селиверстов попросили у него по папироске. Все трое
задымили, как индейцы,- "трубка мира"! Наступает время задушевных бесед у
костра. Папа совсем расчувствовался.
- Такие дни, как эти,- мурлыкающим голосом начинает он,- полные
напряженной работы, сопровождаемые новыми открытиями, чувствуются недаром
прожитыми. Мне, Валюшенька, уже сорок два года, но...
- Ой, как много! - охает Валя, глаза ее округляются.
- Но... мне кажется сегодня, будто я только начинаю жить. У вас бывает
так: несмотря на крайнее физическое утомление, где-то внутри живет и
радуется жизни другой, бодрый, совсем не уставший человек?
- Ой, я так понимаю вас, Дмитрий Николаевич! - горячо поддерживает его
Валя.- Я никогда не пойму тех людей, у которых даже потребности нет в
близости к природе. Даже самые мечты о ней вызывают у них снисходительную
улыбку. Мне такие люди жалки! - Валя вдруг рассмеялась, всплеснув руками.-
Знаете, у нас есть знакомый инженер... Он совершенно здоров, с этакой бычьей
шеей, красным лицом и каждый год регулярно ездит на курорт. Там он живет в
палате, как больной, ест и спит по звонку, гуляет для моциона по парку,
загорает на берегу, где даже пройти нельзя от кишащих тел. Посещает с
санаторной экскурсией затоптанные и заплеванные окрестности модного курорта,
где пыль и валяются коробки от папирос. Жалкий он... А путевку хлопочет с
такой энергией, словно от этого зависит его жизнь. Я ему сколько раз
предлагала: поезжайте вы лучше хоть в алтайский заповедник! Я там была на
практике. А вы знаете этот заповедник, Дмитрий Николаевич?
- Знаю,- снисходительно улыбается отец.
- А вы не знаете, Фома Сергеич?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг