Я думал, что мы в этот день прибудем на плато, которого я почему-то
боялся, но, к моему облегчению, папа сказал, что мы будем ночевать в Нижних
Крестах - рыбачьем поселке в устье реки Колымы.
Мы летели несколько часов, и меня все же укачало, но, по счастью, не
рвало. Я сделал вид, что задремал. Ничего особенного, Бехлер тоже спал почти
всю дорогу.
К вечеру мы приземлились на настоящем аэродроме, хотя вертолет может
опуститься где угодно, хоть на крыше.
Я вздохнул с облегчением.
Мы устроились на ночлег в длинной избе, которая называлась "Гостиница",
и сразу пошли обедать в столовую. На обед была такая вкусная уха, какой я
отродясь не ел: густая, жирная, с большими кусками сочной рыбы. Папа пришел
в такой восторг, что польщенная официантка вызвала повара. Улыбающийся повар
в белоснежном колпаке и халате сказал, что они сами редко едят такую уху.
- Это уж ваше счастье! Осетровые теперь совсем редко бывают. Случайный
улов...
- Цивилизация проникла и за Полярный круг! - язвительно пояснила
Ангелина Ефимовна и пришла в дурное настроение. У нее всегда портилось
настроение, когда она слышала, что исчезает рыба в морях, реках или что
вырубают и портят лес, отравляют атмосферу.
После обеда Женя Казаков, Валя, Селиверстов и Бехлер отправились купить
рыбы - надо было взять запас с собой, а все остальные пошли просто
прогуляться. Ермак сразу исчез куда-то и обедать не ходил.
Магадан мне совсем не понравился -сухой и суровый город, а Нижние
Кресты почему-то пришлись по душе.
Возле бревенчатых домов прямо на заборах сушились мокрые сети, в
открытых чердаках висела вяленая рыба, песцовые и заячьи шкурки. Окна были
заставлены бегонией и геранью, а у некоторых в цветочных горшках цвели
помидоры и огурцы. На улицах пахло смолой, свежераспиленным лесом, морем,
близость которого уже остро чувствовалась, но больше всего рыбой - свежей,
соленой, вяленой.
На берегу Колымы, у огромных рыбных складов с дощатыми спусками,
грузили на машины тяжелые бочки. Сотни окрашенных смоляных рыбачьих лодок
лежали на песке вверх днищем, другие покачивались на темно-серых волнах. Дул
сивер, и мама поспешила поднять мне воротник пальто, а папа, не прекращая
разговора с Ангелиной Ефимовной, снова опустил его. Я предпочел отстать и
поплелся один, позади всех, жалея, что не попросил Женю взять меня с собой.
Мне хотелось пойти с ними, но я побоялся быть навязчивым.
Повсюду лениво слонялись крупные, жирные собаки, отыскивая выброшенную
из сетей рыбешку. Они не кусались и не лаяли. У причала стоял колесный
пароход. Добродушные, веселые грузчики, подшучивая друг над другом, быстро
сгружали ящики с товарами. Несколько черных железных барж и плотов леса
покачивалось на волнах. Над беспредельной ширью Колымы светило какое-то
странное - призрачное, оранжеватое - солнце.
Оно светило и когда мы поужинали и улеглись спать. Взрослые в поселке
давно уже спали: им завтра работать, а горластые ребятишки и куры всё
возились на улице. Был уже час ночи, когда я заснул при этом солнечном
свете. Вторую половину ночи шел теплый дождь и звенели комары.
[VSTREC09.JPG]
Ермак пришел утром. Он ночевал у знакомых и разбудил нас, постучав в
двери. Был новый день - сегодня мы прибудем на плато. Я стал поспешно
одеваться.
- А где Коля? У меня для него что-то есть! - сказал за дверью Ермак.
Я выскочил без курточки, в одной майке.
Ермак держал на руках крупного желтоватого щенка с черными глазами и
черным носом.
- Это, Коля, тебе подарок от моих друзей рыбаков! - торжественно
произнес пилот, вручая живое сокровище.- Настоящий северянин! Его родители -
первые в упряжке.
Все окружили щенка. Женщины стали громко восторгаться. Я осторожно
опустил щенка на пол. Он серьезно оглядел всех, вильнул в знак приветствия
хвостиком и с самым деловитым видом заковылял в угол, где были сложены мешки
с рыбой. Он пощупал мешок зубами: крепко ли - и огорченно тявкнул.
- Да ты, брат, кудесник! - смеясь, заметил отец.
Так мы его и назвали - Кудесник.
Мы наскоро позавтракали (вместе с Кудесником) оделись и направились к
вертолету.
Я крепко держал в руках щенка и слышал, как билось его сердце.
И вот мы снова летим на вертолете. Опять внизу проплывают реки,
непроходимая тайга, острые горные хребты, пропасти и ущелья, только уже
совсем нет селений - дикий, безлюдный край.
Опять все молчали: не хотелось как-то и говорить. Папа был взволнован.
Женя - бледен: должно быть, вспоминал отца, который погиб в первую
экспедицию на плато.
Из всех участников экспедиции я больше всех знал Женю. Он часто
приходил к нам, с тех пор как осиротел. Бабушка очень его любила и всегда
пекла для него его любимый "вертут". Женя иногда оставался у нас и ночевать:
когда не в силах был видеть отчима. Женина мама вскоре после гибели мужа
вышла замуж, и Женя не простил ей этого замужества, потому что отчим был
давнишний недоброжелатель его отца. Отчим тоже был научным работником,
доцентом, но он предпочитал ездить в экспедиции за границу, но не на Север -
на какое-то никому не известное плато. Жениного отца он называл "идеалистом"
за то, что он не умел зарабатывать много денег, и еще за то, что не сумел
отказаться от рискованной экспедиции на плато.
Женя боготворил отца и потому избрал для себя его специальность -
геофизику. Как я уже упоминал, Женя и моего отца любил и никогда не ставил
ему в укор гибель его спутников. Папа считал его очень одаренным ученым и
прочил Жене большое будущее.
Женя был еще в аспирантуре, когда его "проект кольца" произвел целую
сенсацию. Полностью проект назывался так: "Изменение климата и создание
искусственной освещенности в ночное время на обширной территории земного
шара при помощи кольца из мелких частиц, вращающегося вокруг Земли".
Об этом проекте я еще буду говорить. Пока только скажу, что его
отвергли. Женя говорит это потому, что "проект кольца" опередил свое время.
Он уверен, что примерно к двухтысячному году его примут.
Женя, по-моему, очень красив (Валя Герасимова этого почему-то не
находит). Он высок, худощав, строен, у него серо-синие, с постоянной
смешинкой глаза, светло-каштановые блестящие волосы, матовый цвет лица, не
поддающийся почему-то загару, упорный подбородок, крупный волевой рот.
Единственное, что в нем нравилось Вале, как он ест.
- Большинство мужчин очень противно едят,- сказала Валя с гримасой,- а
Женя ест красиво!
По-моему, Валя изрядная чудачка: из всех достоинств человека заметить
одно, самое несущественное.
Весь путь до плато я раздумывал о первой неудачной экспедиции. Мало я о
ней знал. Отец не любил о ней рассказывать... Потом я вспоминал о школе, о
ребятах и старался не смотреть в окно, чтобы не замутило.
...Все-таки я тогда был еще очень мал, хотя меня и считали развитым не
по летам. Теперь, став на несколько лет старше, я иными глазами смотрю на
мир и понимаю многое, что я тогда не понимал, а только смутно чувствовал.
Почему-то зафиксировала же моя память то, что я мог понять лишь юношей...
Подавленное настроение начальника экспедиции и сыновняя скорбь Жени
передались остальным, и, когда мы через несколько часов подошли к плато, все
поднялись со своих мест с каким-то странным выражением лица- очень
взволнованные.
- Взгляните на плато сверху,- торжественно предложил отец.
Дверь в кабину пилота была открыта, и мы столпились за спиной Ермака
(он один только не приуныл).
Вертолет медленно описывал широкий круг: Ермак искал место для посадки.
Насколько хватал глаз, простирались величественные горные кряжи,
заросшие лиственницами или убеленные снегом. Нестерпимо сверкнул на солнце
ледник, сползавший в узкую затененную долину между обрывистых скал. Где же
плато? И вдруг я увидел его, как скошенную плоскость: огромное базальтовое
плато с круглым озером посредине. Над озером повис туман.
- Надо найти место, не открытое ветрам! - прокричал Ермак: ужасно
гудели моторы.
Но Ангелина Ефимовна потребовала пройти чуть дальше к северу, она
хотела видеть с высоты птичьего полета вулкан.
Ермак повернул ручку управления влево, а потом к себе. Вертолет легко
повернул и взмыл вверх. Мы стремительно пронеслись над острой, скалистой
вершиной. Далеко внизу, в страшной глубине почти черного, отвесного ущелья,
пенилась узкая горная река. Вырываясь из ущелья на простор долины, она сразу
широко и свободно разливалась между огромных камней.
Необитаемы были эти места и суровы - белое пятне на геологической
карте. И горы эти, и реки, и величественное плато, еще безымянные, ждали
своих открывателей. Параллельно пересеченному нами хребту тянулась черная,
как антрацит, долина, резко выделяющаяся среди зеленых и пестрых склонов
гор. Вертолет пролетел над черной долиной, покрутился, как птица, над
высокими, мрачными горами и замер в воздухе. Под нами поднималась гигантская
воронка с зияющим крутым кратером. От нее и начиналась черная каменная река,
залившая дно долину-лавовый поток.
- Вулкан! - заорал я во все горло, совершенно потрясенный.
Ангелина Ефимовна впервые глянула на меня благосклонно.
Ермак беспощадно повернул назад, не слушая воплей профессора.
- Горючее! - крикнул он.
Покрутившись над плато, Ермак перевел вертолет на режим планирования и
"произвел расчет на посадку". Прежде чем окончательно приземлиться,
осторожный Ермак подержал вертолет на высоте двух метров, огляделся
внимательно и лишь тогда поставил машину на колеса.
Отец выскочил первым, я - за ним. Мы стояли на плато. Сколько раз я о
нем слышал, сколько видел его во сне - загадочное, пугающее, первобытное.
...Не так давно я со своим приятелем, одноклассником Вовкой, был на
выставке картин американского художника Рокуэлла Кента.
Его гренландский цикл!.. Я как увидел, так и застыл. Вовка ждал, ждал
меня, рассердился и ушел домой. А я был до самого закрытия. Дело не в
сходстве ландшафта, но такие картины Кента, как "Гора, отражающаяся в воде",
"Пасмурный день", "Охотники на тюленей" и, в особенности, "Пролив
Адмиралтейства", передавали самый дух плато, как бы его сущность. Что-то
мрачное, суровое, недоброжелательное к людям таилось в этом плато...
Угрюмые, обрывистые скалы, отражающиеся в совершенно прозрачном озере,
издали походили на стариков, державших совет на берегу. Иногда скалы
заволакивал пар, выходящий из воды, и тогда казалось, что "старики"
наклоняются друг к другу. А гребни гор с выступающими жилами гранита были
похожи на зубчатые стены средневековой крепости, придавая какой-то мрачный и
фантастический отпечаток всему ландшафту. Покрытое мхом и редким лесом,
плато круто обрывалось на юго-востоке. Дальше синела сплошная бесконечная
тайга, прорезаемая заснеженными горами...
Мы еще не осмотрелись как следует, а Ермак уже стал нас торопить
ставить палатку. Он хотел устроить нас получше до своего отъезда. Он и место
выбрал для палатки - в затишке, под скалой.
Сначала мы выгрузили из вертолета все снаряжение и сразу стали рыть
котлован для палатки. Отец хотел поставить пока временную палатку, но Ермак
настоял на стационарной. Ему хотелось нам помочь. Отец, наверное, рассудил,
что пара лишних мужских рук не помешает, и уступил.
Палатка получилась уютной. Двойная, натянутая на деревянный каркас, с
настоящими окнами, дверями и даже сенями. Мы ее наполовину врыли в землю.
Чтобы войти, надо было спуститься на четыре ступеньки.
- Землянка! - сказала Валя.
- Ничего! Зато теплее будет,- усмехнулся Ермак.
Кудесник принимал самое деятельное участие в хлопотах - тявкал, носился
взад и вперед и путался у всех под ногами, пока Бехлер не вытянул его
веревкой. Тогда он обиделся и отошел. Я тоже обиделся, но ничего не сказал.
Я помогал как мог, чтобы никто не сказал на меня: обуза! Подтаскивал
вещи, искал то молоток, то гвозди, которые куда-то исчезали, бегал за
водой - мы с Валей сразу отыскали неподалеку ручеек хрустально чистой воды,
вытекающий из-под горы,- разжигал костер, собирал топку для костра и помогал
маме варить для всех уху на обед. Под конец так устал, что высунул язык не
хуже Кудесника. Даже папа обратил внимание и приказал мне успокоиться и
посидеть. Остальные давно уже уговаривали меня отдохнуть.
Оказывается, мы с собой и мебель привезли раскладную: два стола,
кровати, стулья. Все это аккуратно расставили в палатке с земляным полом.
Валя сказала, что найдет глину и вымажет пол, как это делают в деревнях на
Украине. А Ермак пообещал достать в Магадане линолеум, чтобы было теплее
ногам и мыть легче.
Как только мы пообедали (или поужинали?), сразу легли спать: очень
устали, просто из сил выбились. Солнце не заходило ни вечером, ни в полночь,
а только чуть коснулось макушек "стариков" и опять покатилось по небу с
севера на восток - огромный, чуть сплюснутый розоватый шар. Мы легли в
палатке, а Ермак спал в вертолете.
Неугомонный пилот разбудил нас через пять часов... чай пить. Он уже
приготовил нам завтрак: нажарил свежей рыбы, закупленной в Крестах. Пока все
ели без особого аппетита - не выспались. Ермак обсуждал с отцом, как
смастерить баньку. После завтрака мы взяли пилы, топоры и отправились в
ближайший лес на заготовку бревен для бани.
А Жене Казакову нужно было подыскать пару подходящих деревьев под
гелиограф и актинометрическую стрелу.
Никогда я не думал, что в этих краях может быть так хорошо!.. Мы
спустились с плато по высокой, но достаточно пологой седловине и очутились в
лесу. Сразу стало жарко, остро запахло травами. Воздух буквально звенел от
гомона и стрекотания кузнечиков, словно мы были где-то на Ветлуге или Волге,
а не в Заполярье. Кузнечики так и выпархивали из-под ног, трепеща
ярко-красными надкрыльями. Под высокими лиственницами в яркой траве розовел
иван-чай, синели колокольчики и какие-то неизвестные желтые цветы, похожие
на астры. Я сорвал цветок и понюхал - пахло ванилью.
Мы прошли еще немного, ив просвете деревьев сверкнула река Ыйдыга.
Необыкновенно чисты и свежи были ее желтые отмели, быстро струилась вода,
такая прозрачная, что до самого дна видна была каждая кружащаяся веточка,
каждый камешек. Стаями ходили хариусы. Селиверстов и моя мама - оба
страстные рыболовы - пришли в неописуемый восторг. Первый раз я видел
Селиверстова таким возбужденным; обычно он молчалив, кроток и грустен.
Мы быстро напилили деревьев и, нагрузившись, как лошади, вернулись на
плато тем же путем через седловину. Наскоро закусив и выпив чаю, стали
ставить баню и радиостанцию. Провозились До часу ночи, благо солнце светило
как днем,
Когда строительство было закопчено (остались кое-какие недоделки) и все
буквально валились с ног, помышляя только о сне, Ермак стал прощаться. Я
подумал, что вот он сейчас возвратится в город, а мы останемся здесь...
Кучка людей в самом сердце гор - на сотни километров вокруг ни одного жилья,
ни одного человека. Только дикие звери и птицы.
- Отдохните хоть часа два! - сказал отец.
Ермак махнул рукой и улыбнулся устало и добродушно. Все стали убеждать его
отдохнуть.
- Некогда, друзья, это ведь почтовый вертолет. Люди третий день без почты.
Мы переглянулись: вот откуда взял Фоменко "свободный" вертолет!
Я чуть не заплакал, прощаясь с пилотом. Так я привык к нему за эти три
дня, будто знал его много лет. Всем было жаль расставаться с ним.
- Не скучайте, месяца не пройдет, буду у вас,- заверил Ермак.- Доставлю
все, что вы заказали. Пока буду хлопотать насчет финского домика - его можно
доставить в разобранном виде. А палатка пригодится для склада...
Он крепко пожал всем руки, меня расцеловал в обе щеки и закрылся в
вертолете. Еще раз мелькнуло его милое рябое лицо за стеклами, и вертолет
поднялся с плато, как фантастическая стрекоза.
Долго мы смотрели вслед, пока вертолет не скрылся за вечными снегами
гор.
- Какой хороший человек! - сказал кто-то, выразив вслух общую мысль.
Медленно пошли в палатку и улеглись спать.
Скоро все уснули, а ко мне почему-то сон не шел. Солнце, видимо,
заволокли тучи, потому что сразу потемнело. Кудесник сладко уснул у меня в
ногах. Я ворочался и ворочался на своей раскладушке, пока мне не
понадобилось выйти. Не надо было пить чай на ночь. Я осторожно прошел между
раскладушками, поправил у мамы сползшее одеяло и вышел за дверь.
Дул холодный ветер, солнца уже не было. Слоистые серые облака низко
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг