никому. Не дай бог такое вспоминать на старости лет!
Он проводил нас до лифта. Я подумал с грустью, что этот величественный
профессор, кажется, кому-то "кукарекал" в минувшее время и это отравляет ему
старость.
Я пока не звонил и не ходил ни к кому - мне нужно было немножко
поправиться после всех испытаний. Побыть дома одному с бабушкой. Мы с ней
говорили дни и вечера. Я рассказал бабушке о Лизе Абакумовой, о дружбе с
Марком. Рассказал даже о Казакове. О его любви к Лизе.
Последнее почему-то потрясло бабушку.
- Значит, ты лежишь здесь больной и бессильный, а Женя в это время
добивается благосклонности твоей невесты? Никогда не думала, что он такой
негодяй!
- Почему же негодяй? Он даже не знает о нашей любви.
- Отчего же ты ему не сказал?
Я добросовестно подумал: отчего не сказал?
- Наверно, потому, что он считает меня мальчишкой и вряд ли отнесся бы
серьезно к моему чувству.
- Если Лиза тебя любит, то ему придется отнестись к этому серьезно.
Мы помолчали, раздумывая.
- Рано ты встретил свою единственную... - сказала бабушка. (Мои
слова!) - Не знаю, что из всего этого выйдет. А девушка, кажется,
действительно незаурядная. Тебе пора пить лекарство.
И бабушка шла за таблетками, каплями или готовила мне очередной завтрак
и огорчалась, что у меня совсем кет аппетита.
Я обнаружил массу интересных книг. И научных (у папы), и романов (у
бабушки), и пьес (у мамы).
Когда мы уставали разговаривать, то я читал лежа, поудобнее пристроив
свет, а бабушка усаживалась с книгой в кресле. Она не любила читать лежа.
Если было что-нибудь интересное по телевидению, то смотрели телевизор.
Иногда мы притаскивали из маминой комнаты магнитофон и слушали голоса птиц.
Однажды бабушка сказала:
- Ты прирожденный домосед. Еще в детстве для тебя самым большим
удовольствием было остаться дома с интересной книгой.
Насчет домоседства она была права. Где бы я ни был, куда бы ни
забрался, самыми счастливыми для меня будут часы, проведенные над любимыми
книгами или в беседе с близкими друзьями. Но это редкие часы раздумья и
радости. Жизнь же состоит из действия. Весь вопрос в том, чтобы выбрать
правильное действие и не ошибиться. Не ошибиться - значит действовать по
призванию.
- Совсем ты стал взрослым. Мужчина! - сказала бабушка с гордостью и
печалью.- А ты уверен, что выбрал правильное действие?
- Представь, совсем не уверен. У меня какое-то смутное чувство, что я
вот-вот найду... Что я близок к какому-то жизненно важному для меня
открытию. Но, может, это ложное ощущение? Может, оно будет меня преследовать
всю жизнь? Есть счастливые люди, у которых призвание проявляется еще в
детстве. Мне нравится научная работа, но мне как-то все равно - буду ли я
лаборантом или доктором наук.
- У тебя совсем отсутствует честолюбие? - удивилась бабушка.
- Наверное, отсутствует. Но ведь не у всех ученых является двигателем
честолюбие, это лишь у плохих. Настоящих ученых побуждает работать
ненасытный научный интерес. А меня почему-то больше всего интересуют сами
люди. Из всех тайн мироздания самое интересное и непостижимое - это человек.
Бабушка с интересом посмотрела на меня.
- Ты любишь людей? - спросила она.
- Очень. Независимо от их профессии и взглядов. Не всех, конечно. Я
ненавижу таких, как этот Гусь или дядя Марка.
Вечером в субботу неожиданно пришли Ангелина Ефимовна с мужем. Она
только что вернулась из командировки во Францию, узнала, что я здесь, и
тотчас, не отдохнув, примчалась к нам. Она то сжимала меня в объятиях, то
принималась охать: "От тебя остались кожа да кости. Эт-то ужасно!
Не-г-годяи!" Селиверстов, милый, добрый Селиверстов, стоял рядом и
сокрушенно рассматривал меня близорукими глазами.
Бабушка взволнованно накрывала на стол в бывшей маминой комнате. Шутка
ли, сама академик Кучеринер пожаловала в гости. Ох, хорошо, что Лили нет
дома, она бы еще, чего доброго, надерзила.
Но Лили нет и не будет больше в этом доме (Черкасов-то не умеет
прощать!). Потому и пришла Ангелина Ефимовна.
Я рвался рассказать ей скорее об обсерватории, но Ангелина Ефимовна от
нетерпения все время меня перебивала. Я знал это за ней. Папа называл это ее
свойство психологическим парадоксом.
Наскоро выпив чаю и съев коржик, Ангелина Ефимовна подперла подбородок
рукой и скомандовала:
- Говори!
Я рассказал все подробно, как рассказывал бабушке, только перенес
акцент со своей истории на взаимоотношения коллектива и директора
обсерватории. Ангелина Ефимовна не перебивала, если не считать невольных
реплик, вроде: "Ну, знаете!", "Эт-то ужасно!", "Ух ты!", "Нег-г-годяи!",
"Идиоты!".
Глаза ее так грозно сверкали, что бабушка с непривычки оробела. Даже
Селиверстов струхнул. Он вообще явно побаивался своей грозной супруги.
Я рассказывал часа два, пока не закашлялся. Кровь горлом больше не шла
(дома и стены лечат!), но я покрылся весь потом и стал задыхаться. Все же я
выложил все, несмотря на страдания бабушки.
- Совсем захекался,- бормотала она.
- Так... Стоило мне уехать... Зач-чем я на это согласилась? Если бы я
не уехала, ничего бы не случилось с тобой (интересно, как бы она удержала
Гуся?) и сотрудники работали бы спокойно. Никто бы не терзал им нервы.
- Ангелина Ефимовна, с вами согласовывали назначение Казакова?
- Черта с два! Меня поставили перед совершившимся фактом. Я бы никогда
не допустила Казакова в нашу обсерваторию!
- Из-за истории с Абакумовым?
- Не только. Ты знаешь, почему он ушел из института, где работал?
- Почему?
- В своей работе он столкнулся с новыми неизвестными фактами. Эти факты
целиком опровергали теорию его научного руководителя академика Б.
- Того самого, что вы теперь заменили?
- Да. После этого случая он предпочел уйти в отставку. Но ты слушай...
Женя, вместо того чтобы заявить об этих новых фактах, скрыл их. То есть
пошел на прямой подлог.
- Но для чего, не понимаю.
Я страшно разволновался, и бабушка накапала мне пустырника. Я залпом
выпил, чтобы отвязаться.
- Заявив об этих новых фактах, он тем самым выступил бы против своего
руководителя. А за ним был авторитет двух веков.
- Аристотелю виднее?
- Вот именно.
- А какие это были факты?
- Ты не поймешь. Кончай скорее институт.
- Ну, как-нибудь попроще. Тетя Геля!
- Попроще... Ну, теория до сих пор связывала происхождение пород и руд
с магмой - огневым расплавом, прорвавшимся из неведомых глубин. Летом
прошлого года Женю командировали в один из районов Урала: его научному
руководителю нужно было кое-что уточнить для одной важной статьи, а сам он
давно уже никуда не ездил. Он только что выпустил монографию, результат
многолетнего труда, в которой доказывалось, что этот район - классическая
зона сплошного развития крупнозернистых гранитов. Ну вот, а Женя, к своему
удивлению и ужасу, не увидел в этом районе сплошного развития гранита.
Выходы крупнозернистых гранитов - это только жильные тела, рассекающие
измененные немагматические (осадочные) породы. Контраст того, что
утверждалось в книге почтенного метра, с тем, что узрел Казаков, был
настолько велик, что наш Женечка опешил. Перед ним раскрылись новые
горизонты. Ему удалось выявить новые законы поисков полезных ископаемых, в
частности слюды. Не знаю, что он там пережил и передумал, как мог решиться
на такое, но он не стал опровергать своего учителя.
- Лжеучителя! - глубокомысленно поправил я.
- Никогда не ожидал от него...- смущенно пробормотал Селиверстов.
- Так он предал науку, так он предал истину! - резко сказала Ангелина
Ефимовна.- Но с ним был вместе один аспирант. Он и разоблачил
беспринципность Жени и невежество его учителя. Скандал был ужасный. Женечка
позвонил мне среди ночи. Состояние у него такое, хоть стреляйся. Я
пригласила его приехать немедленно. В четыре часа ночи мы пили чай и
обсуждали выход из создавшегося положения. Я, конечно, задала ему хорошую
головомойку, посоветовала ехать на плато: северный ветер продует ему мозги.
- Так это вы его послали?
- Не директором же, черт возьми! Он поблагодарил меня за совет. Я даже
не ожидала, что он им воспользуется. А назавтра он, оказывается, предпринял
меры, чтобы его послали на плато директором. А поскольку Герасимова не имела
ни научной степени (когда она наконец защитит кандидатскую?), ни Жениного
нахальства, то его и назначили директором. Я узнала, когда назначение было
одобрено и утверждено. Вот каким стал наш Женя. Откуда у него это? -
Ангелина Ефимовна грустно задумалась.-Что же ты думаешь делать? - переменила
она тему.- Учиться?
- Да. Заочно.
- Почему заочно?
- Я ведь не увольнялся из обсерватории. У меня пока инвалидность.
Подлечусь. Поступлю летом в университет на заочное отделение - если удастся,
конечно. И вернусь на плато работать и учиться.
- С одной четвертью легкого? Тяжело тебе будет, Николай...
- Конечно, тяжело. Думаете, в Москве легче? Я все время задыхаюсь.
- Тебе бы на юг...- вздохнула бабушка.- Хочешь, и я с тобой поеду?
- Что я буду делать на юге? Томиться? Ангелина Ефимовна пытливо
посмотрела на меня.
- Нельзя допускать, чтобы пропал год. Ты ведь окончил школу с золотой
медалью?
- Да. А что?
- Я тебе позвоню на днях... Пока об этом ни слова. Я немножко суеверна.
"Немножко"! Ангелина Ефимовна была очень суеверна. Верила в сны,
телепатию, приметы. Когда разбила нечаянно зеркало, несколько дней ходила
мрачнее осенней вьюги.
Мы еще долго разговаривали.
Уезжая, Ангелина Ефимовна поцеловала меня и спросила тихонько:
- Ты все знаешь?
- Да. Бабушка мне рассказала.
- Бедный Николай! Вторично сделать ту же самую ошибку. Не понимаю. Ему
очень хочется тебя видеть.
- Я ведь... пока не выхожу. Врач велел лежать.
- На такси... Если получше укутаться.
- Я не могу пока их видеть вместе. Мне обидно за отца. Я все равно
люблю, как отца, лишь... Черкасова. Я не могу любить этого Успенского. У
меня не укладывается, что мой отец- он.
- Понятно, все понятно. Эт-то ужасно! Но пожалей и его. О, мерзавка!
Прости. А что, если вам встретиться у него на работе?
- Хорошо, как хотите.
- Ну, прощай. Я тогда позвоню.
Глава четырнадцатая
"Я ЕГО ЛЮБЛЮ"
"Вся наша жизнь полосатая!" - всегда говорила Ангелина Ефимовна,
подразумевая чередующиеся полосы удачи и невезения.
Мне суждено было пережить еще один сокрушающий удар - самый тяжелый и
опустошительный, после которого наступило устойчивое равновесие однообразных
удач, и я должен был учиться жить, как и все люди, как будто ничего не
произошло.
Накануне вечером позвонила Ангелина Ефимовна:
- Коля! Завтра к двум часам иди прямо к ректору университета (она
растолковала, куда и как мне пройти). Скажешь, хочу продолжать дело отца.
Как я и думала, уже есть отсев учащихся. Тебе установят срок сдачи экзаменов
за предметы, которые ты пропустил. Ректор тебя ждет.
- Как же... откуда он меня знает?
- Ему о тебе писала Валя. Много рассказывала я, твой отец. Он тебя
знает. Ректор, профессор Герасимов, отец Вали.
- Биофизик?
- Да.
- А-а... Вот почему Валя так настойчиво просила меня навестить ее отца.
Марк ему писал... Мы думали, что однофамилец.
- Нет, это ее отец. Славный человечище!..
В 11 часов утра, тщательно выбритый, в новом сером костюме, белой
рубашке, демисезонном пальто и кепке, я весело спускался по лестнице. Было
четвертое апреля. За немытыми стеклами сверкало солнце, во дворе звонко
кричали и смеялись ребятишки.
Почтовый ящик был полон, и я открыл его. Мне было три письма! Газеты я
положил обратно, не хотелось возвращаться назад.
Письма были от Лизы, Марка и этого чудака Сергея. Я решил их прочесть в
ближайшем сквере.
Еле сдерживая радость (мне хотелось пройтись колесом), я вышел из
нашего Старосадского переулка, спустился по улице Богдана Хмельницкого и,
выйдя в скверик, сел неподалеку от памятника гренадерам. От буйного
весеннего воздуха у меня слегка кружилась голова.
Пока я надрывал осторожно конверт, Лиза была рядом. На ней было узкое
черное платье с круглым воротником, открывающим высокую шею. Черные глаза
смотрели на меня доверчиво и вопрошающе.
"Ты будешь моей женой?"
"Буду".
Чего же я боюсь? Почему держу письмо в руках, пытаясь угадать, что в
нем.
"Дорогой Коленька!
Прости меня, что я дважды предала тебя... Если можешь простить. Я
ничего не могла поделать. Вчера я стала женой Казакова. Мы ходили в
Черкасское и там зарегистрировали в загсе наш брак. С нами пошли Ведерников
и Бирюков.
Никакой свадьбы не праздновали. Женя говорит, что это наше личное дело.
К тому же он знает, что его в обсерватории не любят. Просто, когда вернулись
на плато, выпили вчетвером по бокалу шампанского.
Папа нарочно ушел на охоту, на целых три дня. Он тебя любит, как
родного сына, и мечтал, что мы поженимся.
Я тоже тебя люблю, как родного брата. Но Женя мне дороже отца, матери,
дороже тебя, дороже всех на свете. Я ему очень нужна... Не только как жена,
но и как друг, потому что у него совсем нет друзей и он очень одинок. Никому
я так не нужна, как ему. У тебя любящие родители, бабушка, такой друг, как
Марк, и не только Марк - тебя же все так любят, поголовно все. Даже
Ведерников и Бирюков, которых мы пригласили на церемонию, были подавлены и
огорчались за тебя. Даже Сергей. Марк теперь на меня смотреть не хочет.
А Женю, кроме меня, никто не любит. А ведь он неплохой человек. Я
помогу ему стать другим, таким, как ты, душевно щедрым. Вряд ли Женя сумеет
сделать меня счастливой, как сумел бы ты, но я его люблю и не могу без него
жить.
Мне очень горько, что муж мой ненавидит моего отца, но Женю тоже можно
понять. Он мне все рассказал. Боюсь, что они никогда не примирятся - Женя и
отец.
Прощай, Николай. Не держи против меня обиды. Ты еще встретишь хорошую
девушку - лучше меня. Я ей немного завидую.
Лиза Абакумова".
[VSTREC39.JPG]
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг