Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     - Пойдем спать, Гаррик, вставать рано.
     Кок пожелал всем спокойной ночи и неохотно пошел за механиком.
     Когда они вышли, закрыв за собой дверь, Ангелина Ефимовна  сказала  то,
что хотела сказать:
     - И такой Карпухин оказался в вашей  экспедиции?  Я  подразумеваю  вашу
первую экспедицию на плато, Дмитрий Николаевич.
     - Да. Вы меня поняли... Это был таежный волк. Мы договорились с другим,
но тот рабочий раздумал. Мы торопились,  ведь  экспедиция  была  ассигнована
лишь  на  два  летних  месяца.  Каждый  потерянный  день  грозил  обернуться
неудачей. Мы взяли первого попавшегося.
     - Проверили хоть документы? -  спросил  Ермак.  Он  давно  уже  оставил
игрушку и внимательно слушал.
     - Да. У него был паспорт, правда просроченный...
     - Дмитрий Николаевич, все-таки что представлял из себя этот Абакумов? -
задумчиво спросила Валя.
     - Высокий жилистый мужик, необыкновенно  сильный,  мрачного  характера,
озлобленный на весь мир. Родом из староверского села на реке Лене. Мало он о
себе рассказывал, но кое-что, сам того не замечая, по крупинке рассказал.  О
колхозе он и слышать не хотел. Из их семьи никто не пошел  в  колхоз.  Да  и
семья быстро распалась...
     Не исключено, что был одно время с бандитами. Мог уйти от  них,  потому
что не поладил с атаманом. У него была идея  фикс:  никому  не  подчиняться.
Прадед его, как он рассказывал охотно, бежал из России во время  крепостного
права. "Барину подчиняться не захотел". А вообще, знаете, колоритная  фигура
этот Алексей. В нем что-то есть и от тургеневского Бирюка и от тех удальцов,
что ходили с Пугачевым. Ужасно обозленный!
     - А на фронте он был? - спросил Женя.
     - Говорит, был... Сомневаюсь, что  до  конца.  Пересидел  где-нибудь  в
тайге. Охотник первоклассный.
     - Как же это произошло... что он сбежал? - тихо,  но,  по  обыкновению,
четко спросил Казаков Женя.
     - Да, пожалуйста, расскажите подробно! - попросила Валя.
     Отец чуть поколебался - не любил он  об  этом  вспоминать,  досада  его
брала, горе. Но он пересилил себя и довольно подробно  рассказал  о  роковом
утре...
     Накануне они закончили сортировку и укладку образцов,  уложили  вещи  в
тюки, оставив только палатку и спальные мешки.
     Вулкан, плато, теплое озеро, река Ыйдыга были осмотрены, по возможности
изучены. Не открыты истоки Ыйдыги, но пора было пускаться в  обратный  путь.
Вот-вот могла лечь зима.
     Утром первым  проснулся  отец  от  какого-то  беспокойного  внутреннего
толчка. Он резко поднялся, разбудив тем самым Михаила Михайловича и рабочего
Григория.
     Алексея Абакумова нигде не было.
     Одна лошадь мирно паслась неподалеку,  стреноженная,  и  это  почему-то
смутило отца. У них было шесть лошадей, и обычно они свободно паслись  ночь,
иногда далеко уходя в поисках скудного корма. По утрам Алексей отыскивал их.
Всего вероятнее, что он и теперь отправился собирать лошадей.
     - А где же тюк с провизией? - вдруг спросил Григорий.
     Он сразу очень испугался. Кроме начатого мешочка с сухарями, ничего  не
осталось. Мука, крупа, консервы, даже сахар были похищены. Исчезли  винтовки
(собственная любимая охотничья винтовка отца  осталась),  почти  весь  запас
патронов и пороха, овес для лошадей,  вся  посуда  (кроме  одного  котелка),
одежда, одеяла.  Все,  что  можно  забрать,  было  забрано.  Только  тюки  с
образцами не тронул Алексей Абакумов.
     - Обокрал! - тонко закричал Григорий и расплакался.
     С  потемневшим  лицом  Казаков  стал  грузить  на  единственную  лошадь
образцы.
     - Мы должны поспеть к лабазу  раньше  Алексея!  -  сказал  отцу  Михаил
Михайлович.
     - Ой, не поспеем! - ужаснулся Григорий, размазывая по лицу слезы.
     Это был деревенский паренек, сибиряк,  простодушный,  старательный,  но
недалекий. С момента бегства Абакумова он испуганно и покорно ждал гибели  и
утонул в реке.
     Лабаз, где оставался весь запас провианта, предназначенный на  обратный
путь, находился километрах в полтораста вниз по течению Ыйдыги.  Они  прошли
пешком эти полтораста километров за четыре  дня,  изодрав  об  острые  камни
сапоги, сразу надорвав силы. На лошадь нагрузили образцы, спальные мешки.
     Лабаз был устроен на высоте трех метров (выше деревьев не было,  и  эти
еле нашли). Это был добротный сруб с помостом из накатника и крышей из  двух
слоев древесной коры, придавленной бревном.  Вчетвером  его  делали  полдня!
Такой лабаз хорошо предохраняет продукты и от сырости, и  от  диких  зверей.
Людей опасаться не  приходилось,  местность  была  совершенно  безлюдной.  В
лабазе был сложен запас провизии, а также мешки с  овсом,  кое-какие  теплые
вещи.
     Лабаз оказался разгромленным. Все, что в нем нашли,  была  свежая  туша
дикого оленя  и  пара  гусей  -  подарок  охотника,  предателя  и  дезертира
Абакумова.
     От разгромленного лабаза начался путь к  смерти  Казакова  и  Григория,
страдный путь Черкасова.
     Ранняя в тот год пала зима -снег, дождь, леденящий ветер. Недоедание, а
потом и голод, огромные, не по силам переходы (зима гнала), напряжение  всех
сил - и физических и духовных...
     Первым умер Казаков - от истощения, в полном сознании. Все четыре  года
Отечественной войны он был на фронте и- уцелел,  выжил,  чтобы  погибнуть  в
тайге.
     Черкасов с Григорием довезли его на лошади до креста  землепроходцев  и
похоронили неподалеку.
     Григорий погиб, переправляясь вброд через  реку.  Еще  раньше  пала  их
единственная лошадь, сбив копыта, ослабев от бескормицы...
     - Так окончилась наша первая экспедиция на плато...- сказал отец.- Если
бы мне тогда повстречать Алексея, я бы его убил! -добавил он.
     - А если бы... вы его встретили теперь? - нерешительно спросила Валя.
     - Право, не знаю... Теперь вряд ли.
     Я взглянул на Женю. Он ничего не сказал.
     В ту ночь отец долго не мог уснуть. Вставал, выходил покурить. Кудесник
поцарапался к нам в дверь, и он его пустил, хотя, С тех пор как тот  подрос,
выгонял его из комнаты.
     Мне было очень жаль отца, но я не смел выразить  свое  сочувствие:  еще
оборвет, выругает. Я никогда не знал, как  он  поступит  в  том  или  другом
случае. Не было между нами душевной близости. Тогда еще не было.
     Я лежал и думал, возьмет ли он завтра меня с собой? Я  очень  опасался,
что останусь на станции.
     Так и вышло бы, если бы не Женя. Увидев,  что  я  готов  заплакать,  он
попросил отца взять меня с собой. Тот лишь махнул рукой, и я, приняв это  за
согласие, поспешил спрятаться заранее в вертолете.  Взяли  с  собой,  по  ее
настоятельной просьбе, и Валю Герасимову.
     Искали очень долго и безрезультатно.
     "Если сегодня не найдут,  завтра  могут  меня  не  взять!"  -  думал  я
горестно.
     Меня поташнивало, как всегда, в воздухе. Отец сидел в кабине,  рядом  с
Ермаком, а Женя и Валя напротив меня.
     Опять внизу проплывали горы, реки, ущелья, пропасти, низкорослая  серая
тайга. Когда я уже потерял надежду, отец нашел то место...


     Так вот  он,  крест  землепроходцев,-  огромный,  черный,  угрюмый.  От
времени и непогоды он стал совсем трухлявым, но  все  еще  крепко  стоял  на
скале, на обрывистом берегу безымянной обмелевшей речки.
     Крест землепроходцев!.. Кто были  эти  люди,  воздвигнувшие  гигантский
крест на суровом и непостижимом Севере? В честь чего они его воздвигли?  Где
сложили они свои кости, открыватели новых земель?
     Долго мы стояли в молчании. Над  рекой  стлался  туман.  Небо  затянули
серые, слоистые облака. Трава была мокра от  инея.  Кустарник  облетел,  его
трепал  ветер.  Кривоствольные,  уродливые  лиственницы,   покрытые   мохом,
свисающим как борода, потрясали искривленными ветвями. Возле станции лес был
лучше, хотя плато лежало значительно севернее. Правда, наш лес находился под
защитой  высокого  горного  хребта,  преграждающего  путь   северо-восточным
ветрам.
     Вертолет стоял поодаль. По его обшивке стекали крупные капли растаявшей
изморози, словно пот. Сумеречный был день, сумеречно было у всех на душе...
     Женя медленно пошел вдоль берега, ища могилу  своего  отца.  Может,  он
хотел скрыть навернувшиеся слезы.
     Отец зорко огляделся.
     - Мы привалили к могиле камень, от зверей. Закопали не так уж глубоко,-
сказал он,- здесь оттаивает не более метра. Дальше  вечная  мерзлота.  Ищите
камень! Я высек на нем имя и дату.
     - И поставили крест? - спросила Валя.
     - Нет. Крест я не ставил.
     - А там крест.- Валя протянула руку.
     Мы увидели могильный  холм,  придавленный  осколком  скалы  и  заросший
увядшими  стеблями  трав  и  цветов.  В  изголовье  стоял  крест.  Это   был
обыкновенный крест, который можно видеть на деревенских кладбищах.
     - Алексей...- удивленно  протянул  отец.-  Больше  некому!  Вернулся  и
поставил крест. Следил ли он за нами? Или случайно  наткнулся  на  могилу  и
прочел надпись...
     - И понял, что убил человека! - с негодованием заметила Валя.
     Она была тоже бледна, как и Женя. Может, прозябла.
     Мы сняли шапки.  Женя  уже  не  скрывал  своих  слез.  Даже  Ермак  был
расстроен...


                                 [VSTREC16.JPG]


     В небе кричали гуси, пронзительно  и  тревожно.  Все  птицы  давно  уже
пролетели на юг, только гагары и гуси задержались. Уродливый лиственный  лес
то затихал ненадолго, будто прислушиваясь, то снова  тряс  ветвями,  трещал,
гудел. Он уже приготовился к зиме, к буранам. Густой слой слежавшихся мокрых
листьев  от  ивовоерникового  подлеска  прикрывал  его  корни  словно  бурым
одеялом.
     Смеркалось. День стал совсем короток. Ермак с  беспокойством  посмотрел
на небо и пошел к вертолету.
     - Оставьте меня здесь одного,- отрывисто проговорил Женя.
     - Не надо, Женя!- мягко  запротестовал  отец.-  Ермак  запеленгует  это
место. В другой раз доберешься сюда пораньше.
     Мы зашли в вертолет, а Женя еще постоял у могилы. Он хотел быть один.
     - Иди в кабину пилота,- сказал ему отец и, сев  рядом  со  мной,  вдруг
крепко прижал меня к себе.
     Он так редко ласкал меня, что у меня даже слезы выступили.
     На плато мы вернулись, когда уже  совсем  стемнело.  Хорошо,  что  наши
догадались получше осветить площадку для посадки. Кудесник радостно залаял и
ухитрился лизнуть меня в щеку, когда я нагнулся к нему.


                             Глава двенадцатая


                           ВЕЛИКАЯ ПОЛЯРНАЯ НОЧЬ


     "Настало утро, настал полдень, и солнце не взошло..."
     В этой фразе есть что-то библейское, мифическое. Но она означает  лишь,
что настала великая полярная ночь. Странное ощущение, когда проснешься после
ночного сна и с удивлением думаешь: не  рассветет  ни  сегодня,  ни  завтра.
Тому, кто не знает полярной ночи, сразу скажу, что тьма не была полной. Даже
когда не было луны, светили звезды. Никогда не думал, что звезды могут  быть
такими яркими, могут светить. И почти каждый день  (ночь?)  играли  сполохи.
Полярные сияния распускали по небу ослепительный павлиний хвост.  Или  вдруг
спускался,  касаясь  гор,   огромный,   в   полнеба,   театральный   занавес
причудливых,  ярчайших  красок.  Занавес  падал   тяжелыми   складками,   то
сдвигаясь, то раздвигаясь,  окрашиваясь  поочередно  во  все  цвета  радуги.
Невольно  искали  глаза   исполинских   артистов,   великанов,   под   стать
фантасмагорическому занавесу.
     Почему-то преследовало ощущение,  что  ты  попал  в  сказочный  мир.  В
детстве  мне  подарили  сказки  Топпелиуса,  и  я  зачитывался  ими.   Из-за
ближайшего утеса могла выйти  Звездоглазка.  Этот  край  наверняка  посещали
единороги. А может, в здешних горах жили гномы, и  под  музыку  Грига,  если
повезет, увидишь их шествие. А может, рядом, вон за той горой, живут люди  с
глазами посреди груди, как уверяли древние землепроходцы.
     Неведомые, незнаемые места... Здесь могло произойти что угодно.
     Я удивлялся, как спокойно, не ожидая никаких чудес,  жили  и  трудились
взрослые.
     Отец говорил, что  наука  -  это  исследования,  исследования  и  снова
исследования, пока груду накопленных фактов не озарит молния вывода.
     Работы было много, особенно у Жени. Программа работ  по  Международному
геофизическому году требовала по крайней мере трех геофизиков,  а  Женя  был
один. Поэтому в наблюдения по геофизике включились все  научные  сотрудники.
Это называлось, как и у моряков,- нести вахту.
     Я очень любил бывать в "святилище" Жени - геомагнитном и  геофизическом
павильоне. Там была аппаратура.
     Ничего-то я в ней не понимал! Была камера "С-180" для  фотографирования
полярных сияний. На кинопленке фиксировалась полная картина полярных сияний,
начиная от первой слабой вспышки света в темном небе до  полного  затухания.
Женя давал мне просматривать пленку. Там были точнейшие (на одном миллиметре
до шестисот штрихов!)  спектрографы,  которые,  отмечая  изменения  спектра,
должны были раскрыть физику явления. В облачные ночи высокие слои  атмосферы
просматривал локатор. Какие-то камеры с  наклонными  пультами,  зеркалами  в
полметра диаметром, столь хрупкими, что  страшно  до  них  было  дотронуться
пальцем. Больше всего было  всяких  автоматических  действующих  самописцев,
хронометров.
     Механик Бехлер был тоже частым гостем  в  научном  павильоне.  Когда  в
камере "С-180" сломалась решающая деталь,  Борис  Карлович  выточил  вручную
напильником  уникальную  шестерню.  В  цементных  нишах  стояли   загадочные
приборы, улавливающие частицы, приносящиеся на землю из космоса.
     Но самой большой гордостью Жени был нейтронный монитор.
     Женя сказал о нем так: "Позволяет исследовать составляющую космического
излучения, обследующую малой энергией". Вы что-нибудь поняли? Я - ничего!
     Был там и прибор, регистрирующий колебания земной  коры,  но,  кажется,
никаких  колебаний  на  плато  не   наблюдалось.   Этот   прибор   назывался
"сейсмическая установка".
     Во всех  разговорах  ученых  часто  употреблялось  слово  полюс.  Плато
находилось  к  полюсу  ближе,  нежели  к  Москве   или   к   Иркутску.   Это
завораживающее слово я слышал (ей-богу, без преувеличения!) по  сто  раз  за
день.
     Магнитный  полюс,  географический,  геомагнитный,  полюс  относительной
недоступности, полюс холода (по счастью, он лежал не у нас), полюс ветров...
Слово  это  было  символом  дерзаний,  символом  исследования  загадочной  и
непостижимой Земли, которую только еще предстояло узнать.
     Материалы, полученные в Жениной лаборатории, должны  были  поступать  к
ученым всего мира.
     Октябрь отец провел в домике на  леднике.  Отправляясь  на  ледник,  он
спросил меня: пойду ли я с ним или останусь на станции? Я с чистой  совестью
предпочел остаться на станции и даже радовался его отсутствию.
     Учителем моим на  этот  месяц  стал  Женя,  а  с  ним  гораздо  веселее
заниматься. Вообще я чувствовал себя без отца свободнее. Нам сбросили  мешок
с почтой, и там было мне два письма от бабушки.  Она  писала,  что  здорова,
скучает обо мне, а маме писать некогда. Потом шла масса наказов и советов. В
конце письма сообщалось о дебюте мамы. Мама не имела  успеха...  Теперь  она
готовится выступать в новой пьесе  какого-то  молодого  драматурга,  который
восхищался ее игрой. Бабушка забыла написать папе привет.
     В свободное от занятий и работы время мы все ходили на лыжах, бегали на
коньках по замерзшей Ыйдыге, катались вместе с эскимосиками на санках. После
ужина собирались в кают-компании,  пели  хором,  танцевали,  слушали  радио,
разговаривали, спорили.
     Чаще всего велись  серьезные  научные  беседы,  из  которых  я  понимал

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг