каждый новый момент времени проверять, существуешь ты еще или нет.
Обвинять нас в элементарности наших моделей, конечно, не приходилось.
Как я уже говорил, дело это было новое, с чего-то надо же было начинать. Вот
мы и начинали с наших двухдейственных существ, надеясь, что со временем,
встраивая в их вселенную различные усложняющие обстоятельства, можно будет
моделировать реальные процессы, характеризующие реальные биологические
коллективы. Хотя бы простейшие коллективы, например, образование и эволюцию
муравейника.
О моделировании образования коллективов высших животных и тем более
разумных существ никто пока и не заговаривал.
Вот эти-то модели Егорыч и стал с недавних пор называть
крестиками-ноликами, хотя его собственный вклад в них был, как я уже
говорил, немалым. Скорее уж, правда, они напоминали известную игру "морской
бой", но дело, понятно, не в словах.
Все знали, что хотел сказать Егорыч, но что он мог предложить взамен?
Этого не понимал никто. Я не был исключением и тоже не понимал этого.
Правда, я понимал другое: Егорыч не пустой критикан, ему вовсе не нужна
дешевая популярность на манер той, которую охрипшими голосами завоевывают
витии в курилках Ленинской библиотеки. Он критиковал - значит, чувствовал,
что существует другой путь. Но он не говорил ничего об этом другом пути.
Значит... значит, он не уверен в нем, не уверен в его реальности.
Мои стройные умозаключения были прерваны шорохом за спиной. Я обернулся
и увидел, что, положив локти на перила террасы, к нам заглядывает пацан.
Встретившись со мной глазами, он вроде бы в чем-то засомневался, но потом
все-таки, переводя взгляд с меня на Егорыча, сказал:
- Дядя Саш, я там был.
- А, Тимур, - сказал Егорыч, увидев пацана, - ну что, передал все, как
я сказал?
- Да, дядя Саша. Все нормально.
- Ну вот, спасибо. Молодец.
- Я побегу, дядя Саша, а то мне там надо... - И Тимур сделал
неопределенное движение в сторону моря.
- Ну давай, давай, - сказал, усмехаясь, Егорыч.
- Приезжайте к нам, дядя Саша, приезжайте к нам еще. На будущий год
приедете? - спрашивал Тимур, а сам был уже весь как спринтер,
приготовившийся к забегу, весь напряженный и собранный и не срывающийся с
колодок только из-за боязни фальстарта.
- Обязательно приеду, Тимур, обязательно. Ну, прощай. Беги куда тебе
надо, а то опоздаешь. - И не успел Егорыч договорить это, а Тимур, как
говорится, уж был таков.
- Что это у тебя за дела здесь, Александр Егорович, с местной
пионерской организацией? - спросил я Егорыча, как только снова остался
наедине с его безмятежностью.
- А это вовсе и не местная пионерская организация, а просто Тимур, -
ответил он. - И между прочим, отличный парень, если хочешь знать. - Потом,
помолчав с полминуты, добавил: - А посылал я его на почту. Надо же было с
Москвой списаться. Вот я и написал Лебедеву, что выезжаю завтра.
- Как говорится, подробности письмом, - вставил я.
- АН и не письмом как раз, - ответил Егорыч и, указывая на свою толстую
тетрадь для записей, хохотнул: - Я, брат, недаром в связи служил. Всей
технике предпочитаю нарочного. Вот завтра в Москву поедем, ну заодно и как
курьеры, вот эти мои подробности и отвезем.
- Да уж я вижу, Александр Егорыч, - сказал я, - что вы про службу не
забываете. Прямо как на К.П здесь устроились, вестовых только посылаете.
- А это я потому, - сказал Егорыч, - Тимура, то есть, послал, что мне
нельзя сейчас из дому отлучаться. Инкубационный период я тут проходил.
Теперь я уже сидел сама безмятежность и довольство. Сидел, попивал кофе
и слушал Егорыча. Сидел, подставив спину напору теплого ветра, налетавшего
из-за террасы. Теперь меня уже не задевали странные речи Егорыча о каком-то
там инкубационном периоде или еще о чем там ему придет в голову. С меня
вполне хватало того единственного рационального, что я выловил из этих
речей: завтра мы, то есть я и Егорыч, едем в Москву и самое позднее
послезавтра утром будем на работе, и Лебедев уже знает об этом. Цель моей
командировки была достигнута, и спокойствие осенило меня.
IV
Но в этот вечер мы с Егорычем были, по-видимому, сообщающимися
сосудами. Во всяком случае, для эмоций. Потому что спокойствие, снизошедшее,
наконец, на меня, без сомнения, досталось мне от моего собеседника. А взамен
он получил мою нервозность, которая возрастала в нем с минуты на минуту.
Поддерживая со мной нейтральный программистский треп (о том, что-де для
верности надо бы затирать нули перед записью или о разных таинственных
остановах, о "грязи", которую печатает иногда широкая печать, и тому
подобной мистике), Егорыч все чаще посматривал на часы, а от часов его
озабоченный взгляд прыгал в начинающую сгущаться темь за террасой. Он словно
бы кого-то ждал. Но никто не шел.
Наконец, когда он привстал, сдвинул посуду и хотел уже уносить ее в
дом, по дороге, ведущей к морю, послышались чьи-то шаги. Я обернулся и
увидел, что снизу, из города, довольно быстрым шагом идет девушка. Она шла
быстро и неровно, словно бы шатаясь, а когда она поравнялась с нашей
террасой, я разглядел, что лицо у нее очень расстроенное. Похоже было, что
она совсем недавно плакала. Девушка, проходя мимо, бросила в нашу сторону
быстрый взгляд и чуть замедлила шаг, но затем отвернулась и снова полетела к
гряде акаций, за которой был обрыв к морю.
Я посмотрел на Егорыча: уж не ее ли он ждал? Но нестандартный Егорыч,-
хоть и оценивал с видимым напряжением всю ситуацию, вмешиваться в нее,
вероятно, не собирался,
- Александр Егорович, - не вытерпел я, - что это с девчонкой?
Расстроенная какая-то... И чего она на берег побежала?
Егорыч окончательно поднялся и, казалось, не слыша моих слов,
направился к внутренней двери. Открыв ее, он, стоя в дверном проеме,
обернулся ко мне и сказал:
- Я сейчас. Вот... стаканы отнесу. Посиди подожди здесь. Я сейчас
приду. Поговорим еще.
Потом прошел в комнату и ногой закрыл за собой дверь.
Я остался на террасе один. Но одиночество мое продолжалось минут
десять. Сверху, из-за кустов, появилось какое-то белое пятно (темнело
быстро, и на пятьдесят-сто метров разглядеть что-либо было трудно). Пятно
увеличивалось, послышались шаги, и я увидел, что пятно превратилось в ту же
девушку, что недавно прошла мимо нас к морю, и что она направляется прямо ко
мне...
Когда через пять минут Егорыч снова вышел на террасу, девушка (которую,
оказалось, звали Леной) уже сидела по моему приглашению в одном из плетеных
кресел и рассказывала свою историю. А вернее, уже закончила рассказывать.
Благо история была несложна. Как говорится, четверо в "Москвиче", не считая
бензина. Путешествуют по асфальтовым волнам приморских шоссе. Один (вернее,
одна) поссорился с тремя и решил доказать, что не нуждается в их обществе.
Этим одним и была сидящая напротив меня немного напуганная симпатичная
москвичка Лена. А напугалась она моря. Крупно поговорив со своей компанией,
Лена объявила им о разрыве всех дипломатических отношений и покинула
территорию враждебной партии. Надо было где-то ночевать, и с горячки она
решила устроиться прямо на берегу моря, что казалось ей романтично и мило.
Однако, кое-как пристроившись на совершенно неприспособленных к этому
береговых камнях, Леночка (про себя я уже называл ее так) быстро поняла, что
спать бок о бок с такой беспокойной громадой, как море, - занятие не для
нее.
- Проходя мимо вашего крайнего дома, - говорила Лена (и была при этом
совершенно права, так как дом, где обитал Егорыч, действительно стоял уже
совершенно на отшибе), - я увидела, что вы не спите, и... с вами сидел еще
второй мужчина, эффектный такой, с сединой... Он ученый, да?
Словом, она решила попроситься на ночлег. Мысленно чертыхаясь, что
заметили опять-таки Егорыча, а не меня, я вкратце, кивая на Лену, изложил ее
историю Егорычу. Егорыч с учтивостью заметил, что, не считая мансарды на
втором этаже, в доме как раз три комнаты, и любая из них вполне сносно
оборудована, если и не для жилья, то уж для ночлега. Вопрос, таким образом,
был решен. Егорыч тут же увел Лену в дом, с тем чтобы она что-нибудь
перекусила на сон грядущий.
Я остался на террасе и некоторое время не уходил в дом с тайной
надеждой, что Леночка не сразу пойдет спать, а выйдет перед этим ко мне.
Вдыхать теплое, сонное дуновение, долетающее с моря, слушать темную южную
ночь, темнота которой вовсе не реагировала на острые уколы энергичных звезд,
и шепотом, чтобы не услышал Егорыч, беседовать с Леночкой - согласитесь,
программа у меня была что надо.
Но, как известно, осуществление даже самых лучших программ часто
зависит вовсе не от тех, кто их разработал. Безуспешно прождав полчаса, я не
выдержал и толкнулся в дом.
Хотя в моем времяпрепровождении не хватало всего лишь одного
компонента, Леночки, я понял, что без этого одного компонента все остальные
рассыпаются на части, а отнюдь не образуют системы. Итак, я вошел в дом, но,
увы, в прихожей, которая в этом доме была и чем-то вроде кухни, увидел
одного Егорыча, который, подвязав передник, спокойно полоскал чашки под
рукомойником. Я говорю "увы", потому что мне сразу стало ясно, что Леночка
не посчитала беседу со мной слишком уж неотразимым впечатлением и в
настоящее время, без сомнения, покоится в объятиях Морфея.
Егорыч взглянул на меня сосредоточенным взглядом человека, делающего
простую работу, и без дальних слов отворил одну из боковых дверей и повернул
выключатель (над ней).
Я вошел в комнату, закрыл за собой дверь и сел на кровать, убранную
простым одеялом. У противоположной стены стояла брезентовая раскладушка, но
совершенно пустая, без спальных принадлежностей. Оставалось спать. "Ну что
ж, тоже неплохо", - вспомнил я реплику из скабрезного анекдота и принялся
расшнуровывать ботинки.
Когда я проснулся, то прежде всего увидел Егорыча, стоящего посередине
комнаты, между моей кроватью и раскладушкой. Раскладушка отнюдь не была
свободна от постельных принадлежностей, как вчера вечером, когда я в первый
раз вошел в эту комнату. Более того, на этих принадлежностях, а точнее
говоря, на подушке без наволочки и незастланном матраце спал не раздевшись
некий юный субъект. На этого-то субъекта Егорыч и взирал с известной долей
недоумения. Впрочем, весьма легкого недоумения. Егорыч все-таки человек
спокойный. Разумеется, я все сразу же вспомнил, а вспомнив, рассказал
Егорычу. Рассказ мой был еще короче, чем вчерашнее повествование Лены, и
заключался в следующем: проснувшись ночью, я встал и вышел из дому. Вышел я
отчасти просто так, просвежиться, отчасти же не оставляя невероятную мысль,
что и Лена почувствует наконец всю невозможность сна в духоте комнаты. Перед
домом действительно прогуливался человек, но это была не Лена, а совсем
наоборот. То есть это был юный субъект, судя по рюкзаку, - из племени
туристов, с усталым, но довольно бодрым лицом.
Я подошел к нему и узнал, что они с товарищем разделились и пошли
разными путями к станице Краснопесчаной, на спор, кто быстрее. Он
рассчитывал добраться до станицы гдето к вечеру, однако ночь застала его еще
в пути, а теперь он с недоумением увидел, что вышел к морю, тогда как около
Краснопесчаной никакого моря быть не должно было. Я, хоть и не знал
местности, вспомнил, что станицу Краснопесчаную я проезжал поездом, и
сообразил, что находится она километрах в двухстах от места, где мы стояли.
Я поспешил обрадовать азартного ходока этим сообщением и поинтересовался,
как это его занесло настолько в сторону.
- Дубина Рахматулов, - прошептал с яростью заблудший.
Оказалось, что в какой-то придорожной чайной он разговорился с шофером
Рахматуловым и тот сказал ему, что как раз едет до "Красных песков", как он
выразился. Предвкушая победу в состязании с другом, злополучный
путешественник четыре часа мотался в кузове ободранной рахматуловской
полуторки. Когда приехали на место, Рахматулов махнул рукой вдоль по шоссе и
сказал, что надо идти прямо, а сам газанул и скрылся в воротах какого-то
склада, к которому они подъехали. Финиширующий турист бросился в указанном
направлении, шел час, шел два, шел до вечера и ночью вышел вот в этом месте
к морю. Все было ясно, за исключением одного пункта: то ли недалеко от
городка действительно находились какие-то "Красные пески", то ли шофер
Рахматулов обладал повышенным чувством юмора. Но затруднение это было не из
принципиальных, я вспомнил про свободную раскладушку, стоящую в моей
комнате, и предложил бесприютному путнику переночевать у нас.
VI
Настало утро, и наше эфемерное общество распалось. Леночка решила, что
ее ночной мятеж полностью удался и теперь она может диктовать оставленному
ею триумвирату свои условия. Поэтому она, наскоро умывшись, наскоро
попрощавшись и наскоро прощебетав Егорычу что-то о возможности встречи в
Москве, скрылась от восхищенной четверки мужских глаз. Одна пара глаз
принадлежала мне, другая - юному субъекту. Егорыч тем временем ушел в дом
собирать вещи. Решено было отправляться немедленно. Мы вынесли вещи на
улицу, Егорыч замкнул дверь и отнес ключ хозяину дома, который, оказывается,
жил в это время за два дома, у родственников. Мы предложили молодому
человеку доехать до Краснопесчаной с нами на московском поезде, но он
пробурчал чтото невразумительное (я подозреваю, что у него был план найти
ковчег, на борт которого вернулась Лена), мы простились с ним и двинулись на
станцию.
VII
На работу я пришел специально пораньше. Я хотел сразу же пойти к
Лебедеву, пока у него никого нет и не навалилась текучка. Но в коридоре меня
цепко прихватил Альберт Кириллов (хмырь болотный, впрочем, бывают и хуже) и
стал мне долго и нудно объяснять, что во второй тройке у армейцев с левым
краем явные нелады. Пока я ему объяснял, что мне некогда, и почему мне
некогда, и что я вот только на минуту и сразу же вернусь к нему, прошла
все-таки немалая толика минут. И когда я входил к Лебедеву, я нос к носу
столкнулся в дверях с выходящим из кабинета Егорычем. Мы раскланялись, и он
быстро удалился по коридору.
Когда я вошел в кабинет, Лебедев поздоровался со мной и, не вставая,
протянул мне несколько исписанных листков.
- Читай, - сказал он коротко и с некой философичностью на лице
отвернулся к окну.
Я сел и стал читать. На первом листе было заявление Егорыча с просьбой
уволить его по собственному желанию. Коротко и ясно.
На следующих страницах я прочитал следующее: "Тезисы к проблеме
моделирования самоорганизации биологических систем..
1. Нет никаких реальных оснований считать, что моделирование на
электронно-вычислительных машинах способно отразить закономерности
формирования даже самых примитивных биологических коллективов.
2. Уже в настоящее время имеются реальные возможности изучать
закономерности самоорганизации биологических коллективов,, состоящих из
разумных существ, типа homo sapiens (так и написал пират, "типа". Интересно,
что он имел в виду?)".
Далее в меморандуме Егорыча писалось следующее: "При самоорганизации
сложных биологических существ требуется учитывать такое практически
необозримое множество факторов, что их индивидуальный учет и оценка попросту
невозможны. Надо брать интегральные, вероятностные факторы, которые уже сами
являются суммой многих сотен и тысяч простых факторов.
Мною разработана методика выявления и учета таких интегральных
факторов. Частичное описание этой методики дано в приложении к этому
документу. Полное же описание методики составить в настоящее время не
представляется возможным из-за важной роли, которую играют в ней интуитивные
моменты, субъективные оценки сравнительного веса различных факторов и т. п.
Для демонстрации действенности методики я ставлю опыт по
самоорганизации человеческого, коллектива. Я утверждаю, что в тех природных
условиях, в которых будет проводиться опыт, самоорганизация будет проходить
следующим образом:
1. Фаза так называемого "инкубационного периода", когда коллектив
состоит из одного человека. Длительность 6-7 дней.
2. Вторым в коллектив вольется мужчина средних лет.
3. После того, как в коллективе будет два человека, темпы его роста
увеличатся. Интервал между появлением второго и третьего членов составит
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг