В.Мелентьев
ДОРОГА ЧЕРЕЗ СЕБЯ
Фантастический рассказ
УТОПИЯ
По пластиковому куполу балка при буровой хлестала пурга. Ее прозрачные,
подсвечиваемые изнутри космы вспыхивали огоньками на сфере и пропадали в
темноте полярной ночи.
Бригада нервничала. Ее руководитель, известный художник и химик Жак
Брауде, разработавший новые светящиеся краски для монументальной живописи, -
рослый, седовласый, с грубоватыми, резкими чертами лица, - нервно бродил
между грядками овощей, по-хозяйски поправляя подвешенные на растяжках ветви
яблони с уже розовыми алма-атинскими апортами. Его свободные от смены
друзья, усталые, с глубокими складками на лицах, тронутых мрачным полярным
загаром, сидели в креслах под цветущими вишнями вместе с парнями,
прилетевшими им на смену, и слегка насмешливо следили за своим бригадиром.
Все они уже давно не меняли своей рабочей профессии заполярных
буровиков и с удовольствием отрабатывали по две недели в этих местах. Здесь
отлично отдыхалось, рождались великолепные идеи. Трудная, а порой и опасная
работа закаляла тело и укрепляла нервы.
Друзья понимали Жака. Каждый раз, когда над тундрой появлялись сполохи
сияний, бригадир выскакивал на мороз, смотрел на их игру, пытаясь запомнить
их полутона и переливы. После северных сияний он рвался в свою мастерскую, к
мольберту, - сияния заряжали его частицами своей энергии, и он писал много и
вдохновенно.
Свои картины Жак переводил светящимися красками на стены домов и
общественных сооружений. Их транслировали по кольцевому традевалу.
Любоваться ими съезжались тысячи людей.
У него появилась масса последователей, целая школа. Как водится,
появились и противники. Они работали его же красками, но в совсем иной,
более реалистической манере, которая игнорировала цветовую, мерцающую игру
полутонов, и он считал это возмутительным: писал статьи, бушевал против
недооценки возможностей новой живописи, искажения внутренней сущности
изображаемого предмета и, главное, принижения прикладного значения картин.
Иногда он выступал по радио и телевидению. Его знали, его ценили, но...
многие делали все по-своему.
После двух недель на буровой Жак рвался в бой с оппонентами, он дорожил
каждым часом, а смена задерживалась уже на сутки. Бригадир остановился у
грядки, вырвал ярко-алую, с длинным хвостиком редиску, вымыл ее в
протекающем в желобе ручейке, похрустел острой мякотью, бросив ботву в
перегнойник. Потом походил, подумал и опустил в ямку зернышко редиски -
земля не должна пустовать. Заровнял ямку и, отряхнув руки, сердито сказал:
- И все-таки это не оправдание... Держать ради всех одного - я этого не
принимаю.
Ему никто не ответил. И он взорвался:
- Нет, в самом деле! У психоаналитика, видите ли, исключительный
случай, так конструкторы, поэты, врачи и все прочие должны его ждать!
Неужели он не понимает, что наше дело не то, что там. - Бригадир махнул
куда-то в сторону. - За эти две недели мы выкладываемся до фундаментов. Это
там.-Он опять махнул рукой. - Ты можешь идти на завод или, допустим, в
шахту, а не захочешь, можешь и просидеть в лаборатории. Там все под руками и
сколько угодно подсменных: позвони и любой не то что приедет, а прибежит. А
тут, видите ли, из-за одного... Неужели в нашей бригаде нет подсменных? -
обратился он к прилетевшим.
Один из них, Альварес, с темной, как у мулата, кожей, со светлыми
вьющимися волосами пожал плечами:
- Я не понимаю вашего нетерпения. Психоаналитик предупредил - случай
исключительный. Если можете - подождите. Если нет - вызывайте запасного.
- Что может быть исключительного в наше время? И особенно у
психоаналитика. Тесты его перепутались? Кибер взбунтовался?
- Хорошо, - поднялся мулат, - я сейчас потребую запасного.
Один из сменяемых поморщился и, обращаясь к бригадиру, протянул:
- Жак, береги нейроны. У тебя впереди схватки с оппонентами.
- Сбегай-ка лучше к вышке, - так же лениво предложил другой, - может
быть, повезет, появится какое-нибудь заблудшее сияние, и ты успокоишься.
У бригадира яростно вспыхнули темные глаза, но он перевел дух и скрылся
в зарослях.
Сменяемые поворочались в креслах, и один из них спросил у Альвареса:
- Это в самом деле что-нибудь из ряда вон выходящее?
- Пока мы еще не знаем.
Перед самой перекличкой бригады психоаналитик Роу позвонил нашему
бригадиру и взмолился: "Ребята, полдня задержки. Передайте той бригаде: если
смогут, пусть подождут. В крайнем случае начинайте смену без меня, а я
подлечу попозже". Причин задержки он не объяснил, но умолял не заменять его
запасным. Говорил, что дошел до предела и без нашей тяжелой работы свалится.
Вид у него в самом деле неважный...
- Влюбился, вероятно...
- Не думаю... Он постоянен.
- Вот как? А каков предел в этом вопросе?
- Вам, чертям, после смены этого не понять.
Лениво посмеялись. Заместитель бригадира новой бригады - светловолосый
мулат Толя Альварес - решил:
- Мне кажется, что дело даже не в нем. У вертолетчиков тоже смена, и
пока примут машины...
- А что их принимать?
- Ну... просто поболтают... Тем более, пурга. Все-таки известный риск.
И как там решит их начальство...
- А кто там сегодня?
- Сим Сато...
- Этот японец? Он помешан на осторожности!
- Слушай, а что, собственно, с ним произошло? Я имею в виду Сато.
- Обыкновенная история. Он из дальнего космического отряда. Вылез на
какой-то астероид, попал под облучение, теперь вот оттаивает в нашем
Заполярье.
- Такие сверхбдительны и суперосторожны.
- Когда клюнет тебя как следует, невольно подумаешь о других.
Разговор распадался и снова сливался, за ним стояло ожидание любимой
работы для одних и встреч с любимыми для других, потому он казался неровным,
взволнованным.
Пурга за куполом балка набирала силу. Сменяемые изредка посматривали
вверх, на вспыхивающие огоньками бело-розовые космы, и незаметно для себя
вздыхали.
Сменяющие стали беспокоиться - если пурга разыграется, то вертолеты
могут задержаться на вполне законных основаниях.
Внезапно по цветущему саду прошел холод, и все оглянулись. Холод
вырвался из парадной, точнее, грузовой двери-ворот, которая открывалась лишь
летом или в те редкие минуты, когда внутрь балка нужно было протащить нечто
громоздкое, объемное.
Оттуда, из-за вечно плодоносящих зарослей черной смородины, показался
психоаналитик Эн Роу - как всегда, изысканно-изящный, чуть ироничный и
печальный. За ним шел высокий седой человек - красивый мужественной,
открытой красотой: голубые ясные глаза, слегка вьющиеся волосы, тяжеловатый
подбородок и твердые, хорошего рисунка губы, в уголках которых жила улыбка,
приветливая и добрая. И в то же время и в его лице и в плотной широкоплечей
фигуре угадывались настороженность, некоторая скованность, словно у
человека, неуверенного в том, что его встретят хорошо, поймут и примут.
- Роу, ты не один? - спросил Альварес.
- Как видишь. Знакомьтесь - наш новый запасной. Джулио, или Джек
Петров.
Запасной молча пошел от кресла к креслу, твердо пожимал протянутые руки
и, когда вслушивался в имена, смотрел прямо в глаза представлявшемуся.
Позднее все отметили, что выдержать этот взгляд оказалось нелегко. В нем
сочетались интерес, доброжелательство и в то же время настороженность,
какая-то скрытность. Но в целом эта привычка смотреть прямо в глаза во время
знакомства мужчинам понравилась - они были крепкими ребятами и понимали толк
в себе подобных.
- Остальных сегодня не ждите, - сообщил Роу. - Сато оказался верным
себе и машин не выпускает.
- А как же ты?
- Видишь ли... Я догонял, потому прилетел на резервной машине и решил
рискнуть.
- И Сато выпустил?
- Он шипел на тридцати двух известных и стольких же неизвестных нам
языках, но я сделал вид, что не понимаю его...
- Лететь трудно?
- Не скажу... Делал, как учили, - взлетел вертикально, до стратосферы,
а потом пошел отвесно, на ваш маячок...
- Да, ты ведь неудавшийся космонавт...
- Почему неудавшийся? Скорее, разочаровавшийся.
- Новостей нет?
- Бригадир просил передать извинения и тысячу соболезнований. Советовал
сразу размяться.
- Разбавлять смену?
- Именно. Кстати, сразу введем в курс Джулио. Он рвется на буровую. Как
дела у вас?
- Вступили в седьмую тысячу. Обсадные трубы есть, раствор запасен.
Будем надеяться, что скважина задышит в вашу смену.
- Есть надежда?
- Если судить по структуре пластов - вполне вероятно. Все замолкли,
потому что вошел бригадир Жак Брауде.
Он увидел Роу и резко спросил:
- Все прилетели?
- Нет, только нас двое. Остальных не пустил Сато. Знакомьтесь - наш
новый запасной.
Петров протянул руку. Пожимая ее, бригадир назвался. Взгляд Петрова -
прямой, настороженный - радостно вспыхнул.
- Петро... Джулио, - промямлил он, тиская руку Броуде. - Вы... вы тот
Броуде?
- Что это значит - тот?
- Ну, который... художник?
- Да. И вам это не нравится?
- Прекрасное не может не нравиться. Но я жду от вас большего.
- Не понимаю, - выпрямился, словно готовясь к схватке, Жак.
- Я вижу иные пути...
- Когда кто-то что-то сделает впервые, следующие за ним видят совсем
иные пути. Видят! Но не всегда идут по ним. Предпочитают подталкивать
других. Чаще всего того, первого...
- Нет. Я мыслю иначе.
- Как?
- Когда кто-то сделал нечто новое, всегда появятся люди, которые увидят
в новом интересные возможности. И тому, первому, совсем не обязательно
менять свой путь. Но не обязательно и зачеркивать пути других. Но в данном
случае мне кажется, что на вашем пути есть неиспользованные возможности.
- Вы художник?
- Я? - смутился Джулио.
Буровики переглянулись: Броуде дает волю своему несносному характеру.
Кто человек по своей сегодняшней специальности - не имеет никакого значения.
И если тебе не хочется слушать его возражений или пожеланий, скажи об этом
или уклонись от разговора. Но не доверять компетенции человека, его
искренности - нетактично. Пусть сегодня он не художник. Но, возможно, он как
раз на пути к этому. Зачем же унижать его?
- Я? - повторил Джулио и неуверенно пожал плечами. - Вероятнее всего -
нет.
- Так почему же...
- Потому что мне нравится ваше творчество и я вижу в нем
неиспользованные возможности.
- Странно, вы не художник, а видите дальше и глубже художника. - Броуде
разозлился всерьез.
- Что же в этом удивительного? Ведь вы, надеюсь, рисуете не для себя, а
для людей?
- Разумеется, - буркнул Жак.
- Ответ слишком быстр, чтобы поверить в его искренность, - усмехнулся
Джулпо, и Броуде подтянулся: - Художник, по-моему, всегда творит и для себя.
Может быть, вначале для себя, а когда остается удовлетворенным собой, своей
работой хотя бы в малой степени, или понимает, что сегодня, в данном случае
он не может сделать лучше - передает созданное людям.
- Но он - художник. Он мыслит своими категориями.
- Правильно. Но эти категории, в конечном счете, переходят на службу
всем. Вначале для себя через себя, а потом из себя для всех и, наконец, от
всех через себя в себя. Потом этот процесс повторяется. Не так ли?
Броуде долго пристально смотрел на Джулио. Буровики окружили их.
- Ну, допустим, схема верная. Ну и что?
- Ничего... Просто в этой схеме есть отличное, вполне законное место
для меня - человека, зрителя. Или читателя. В зависимости от рода искусства.
И как звено всей цепи, я могу воспротивиться и не принять созданное
художником. Тогда маленькая, но неудача. Когда не принимают многие - неудача
разрастается.
- Многие должны еще привыкнуть к новому.
- И это имеет место. Но ведь ради того, чтобы неудач было меньше, новое
не должно слишком отрываться от привычного. Некая постепенность и
преемственность необходимы. Не так ли?
- Ну... И это, в принципе, верно, хотя истинно новое может и
отрываться.
- Может. И даже, вероятно, должно. Но художник обязан сам позаботиться,
чтобы этот разрыв оказался преодолимым.
- Вы считаете, что я, оторвался?
- Нет. Я этого не считаю. Я считаю, что вы не используете принципа
преемственности.
- Ого! Как категорично! Однако люди ездят любоваться...
- Люди правы. То, что вы делаете, - прекрасно. И все-таки...
- Давайте точнее.
- Давайте. Я имею в виду фон.
- Не понимаю... - несколько растерялся Броуде.
- В каждой картине, каждой композиции вы создаете свой фон, но не
используете естественный фон - фактуру материала.
- Это моя манера.
- Согласен. Вот потому и говорю, что, если бы вы использовали еще и
фон-фактуру, могло получиться еще лучше. Мне так кажется. Учтите, так
сказать, мнение одного из вечных звеньев цепочки искусства. Простите, если
разговор получился неожиданно... напряженным.
- Ну, в этом, пожалуй, виноват и я, - милостиво согласился Броуде и
доверительно пояснил: - Надоедает отбиваться.
Роу "выплыл" из-за цветущих вишен. Настолько он ритмичен. Особый,
иногда капризный ритм, который невольно подчинял себе окружающих еще до
того, как Роу начинал говорить. В детстве и юности он учился в университете
йогов, разучил старинные ритуальные танцы. Владение ритмом движения, речи,
даже, как утверждали некоторые, взгляда были доведены в нем до совершенства.
- Джек, вы не все сказали.
Получился явный перебив ритмов - скользящие, плавные движения Роу и его
резкая, почти приказная фраза.
Петров обернулся и очень внимательно, испытующе посмотрел на Роу. Глаза
у него посуровели, но ответил он мягко:
- Сказал-то я все, но не обосновал... Обосновать мне удается, к
сожалению, не всегда.
- Броуде, вас, конечно, не интересуют обоснования? Вы, разумеется,
выше.
Жесткий ритм фраз входил в противоречие со взглядом Роу - мягким, почти
молящим. По-видимому, именно это синкопирование ритмов, их смешение
подействовали на Жака. Он растерянно оглянулся по сторонам, встретился со
взглядами товарищей по бригаде - тоже слегка растерянными, потому что
происходящее выходило за рамки общепринятых норм поведения и пробормотал:
- Нет, я что ж... Если ему угодно,.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг