Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
                                   Части                         Следующая
                              Герман МАКСИМОВ

                              Последний порог


                                "По приказу Лак-Иффар-ши Яста был воздвигнут
                            Дом смерти, который существовал полтора периода.
                            Если линз, носящий красный знак совершеннолетия,
                          желал прервать нить своей жизни, он приходил туда.
                                              И больше его никто не видел...
                                    Этот дом построил механик по имени Велт.
                                                      Он же его и разрушил".
                   ("И с т о р и я планеты С им-Кри", список 76, раздел 491)

     "Окончательно ли твое решение?"
     Надпись шла через всю дверь  справа  налево.  Покрытые  некогда  желтым
олином, буквы облупились и  потемнели.  Всепроникающая  пыль  осела  на  них
тонкой коростой.  Одетые  в  пластик  металлические  косяки  были  испещрены
торопливыми надписями. Их оставили те, кто вошел в эту дверь, чтобы  никогда
больше не вернуться. В углу  громоздилась  куча  вещей,  брошенных  тысячами
прошедших  здесь:  аппараты,  показывающие  время,  браслеты,  металлические
коробочки для зерен кана. "Окончательно ли твое решение?"  На  вопрос  нужно
было ответить. Всего одним словом.
     Велт секунду помедлил, пытаясь унять  разбушевавшееся  сердце,  и  чуть
слышно выдохнул:
     - Да.
     Дверь не шелохнулась. Зеленый глаз  объектива  настороженно  следил  за
каждым движением линга. В полутемном тоннеле пахло сыростью. Тускло  светила
заросшая паутиной лампа. В застоявшемся воздухе висела безжизненная тишина.
     Только  где-то  далеко-далеко   на   кольцевой   дороге   погромыхивали
одноместные хитоплатформы: трак, трак, трак... Помимо  воли  Велт,  напрягая
слух, ловил эти слабые звуки, пробившиеся в подземелье с поверхности. В  них
было  движение,  а  значит  -  жизнь.  Трак,  трак,  трак  -  словно  кто-то
безжалостный вбивал звуки-гвозди в голову, в грудь, в  сердце.  Велт  стоял,
слушал далекие звуки жизни  и  чувствовал,  что  в  нем  почти  не  осталось
уверенности. Вот сейчас он попятится, повернется спиной к страшной  двери  и
побежит. Побежит, подгоняемый ужасом.  И  будет  бежать  до  тех  пор,  пока
сердце не захлебнется кровью, пока он не почувствует  запаха  теплой  земли,
упав на обласканную солнцем траву.
     А потом? Потом возврат к прошлому. Пока он  здесь,  угрызения  совести,
кошмары  наяву,  ночи,  наполненные  тяжелыми,  как  камни,  думами,  -  это
прошлое. Слезы  матерей,  холодная  ненависть  отцов  и  братьев,  последние
проклятия тех, перед  кем  открылись  эта  и  двадцать  других  дверей  Дома
смерти, - это прошлое. Пока он здесь. Но вместе с дневным светом,  вместе  с
жизнью вернется и все это. И родится новое -  презрение  к  себе  за  минуту
слабости.
     Велт протянул руку и коснулся  выпуклых  облупившихся  букв.  Они  были
холодными и шероховатыми: "Окончательно ли твое решение?"
     - Да! - четко и громко выговорил он, хотя  каждая  клеточка  его  тела,
каждый нерв кричали "Нет!". - Да!
     Стальная плита бесшумно скользнула вверх, открывая  проход.  В  тоннель
выплеснулся холодный свет. Велт оторвал от земли непослушные ноги и вошел  в
светлый проем. За спиной тяжелая дверь мягко опустилась на место.
     Размер помещения нельзя  было  угадать.  Оно  виделось  одновременно  и
бесконечно  огромным  и  бесконечно  малым.  Таким   его   делали   зеркала.
Пространство, спертое и многократно  отраженное  зеркальными  гранями  стен,
плитами пола и потолка, воспринималось как иллюзия.  Казалось,  даже  время,
устав метаться от стены к стене, остановилось  и  загустело,  отброшенное  в
центр  комнаты  Последней  Исповеди.  И  отовсюду  на  Велта  смотрели   его
отражения  -  тысячи  Велтов  с  худыми  лицами  и   растерянными   глазами.
Неуклюжими, бесплотными толпами теснились они за гладью стен;  перегнувшись,
свешивались с потолка; корчились под ногами, будто вплавленные в  пол.  Велт
был один на один с собой. Зеркала раздробили его на множество осколков, и  с
каждым из них - он чувствовал  это  почти  осязаемо  -  от  него  отделилась
минута его жизни, капля его снов,  мимолетность  его  надежд.  В  нем  самом
осталось так мало, что ни жалеть, ни бояться уже не стоило. И  это  ощущение
пустоты, образовавшейся вдруг внутри, переросло в  равнодушное  спокойствие.
Спокойствие обреченного. Велт прошел  в  угол  и  опустился  в  единственное
кресло, стоящее у низкого металлического столика. Кресло  было  продавленное
и потертое.
     И сейчас же заговорила машина-исповедник:
     - Жизнь уйдет, но  не  погаснет  священный  костер  великого  Чимпа,  -
произнесла машина ритуальную формулу.  -  Кто  ты,  переступивший  последний
порог?
     Голос у нее был мягкий и тихий и такой знакомый, что Велт  вздрогнул  и
невольно оглянулся, ища  ту  единственную,  которой  мог  принадлежать  этот
голос. Чувства лгали - комната была пуста, лишь тысячи безмолвных  отражений
ловили его взгляд. Чувства лгали, но он не мог и не хотел противиться  этому
обману. Он откинулся на спинку кресла и  нырнул  в  бездонный  омут  памяти.
Холодные плиты пола  рассыпались,  превратившись  в  мягкую  и  теплую  пыль
проселочной  дороги,  а  сам  он  стал   совсем   маленьким   мальчишкой   в
коротеньком, до поцарапанных колен, ати; и мать звала  его,  и  он  бежал  к
дому вприпрыжку, взбивая фонтаны пыли.
     - Кто ты?
     Он подбежал, с размаху обнял  ее  и  уткнулся  лицом  в  теплый  мягкий
живот. А она гладила его по взъерошенной голове и  что-то  говорила.  Он  не
мог вспомнить что, но слова были ласковые и немножко грустные.
     - Кто ты?
     Усилием воли он  стряхнул  оцепенение.  Призраки  прошлого  растаяли  и
исчезли. Детство утонуло в омуте времени.
     - Я - Велт-Нипра-ма Гуллит, механик, почетный линг Сим-Кри.
     - Где и когда ты родился?
     - В селении Ихт, что на седьмом узле Большого канала,  в  Год  цветения
голубой рэи. Это было четыре периода и семь оборотов назад.
     Минуту машина молчала, будто взвешивая услышанное.
     Потом в динамике, спрятанном  под  куполом  потолка,  что-то  хрипнуло,
задребезжало, и механический исповедник... запел.
     У маленького линга Двенадцать бед.
     Смеется он, Но вы ему не верьте...
     Машина  пела  грубым   старческим   голосом,   залихватски   выкрикивая
отдельные слова. Исступленность, животный страх, отчаяние,  бесшабашность  -
все эти чувства смешались в хриплом потоке песни, рвущейся  из  механической
глотки. В утробе  машины  хрустело,  взвизгивало,  скрипело,  словно  кто-то
невидимый разъезжал на дорожном катке по битому стеклу.
     Велта будто ударили в подбородок. Он  вскочил  и  уставился  в  потолок
расширившимися от ужаса глазами.  Одновременно  вскочили  и  задрали  головы
кверху тысячи его отражений. Машина пела. Это было неожиданно  и  дико.  Это
было как в бреду. Она может молиться вместе с готовящимся к смерти,  плакать
с ним, утешать его. Но петь она не должна. Он знал это хорошо.
     У него другого дома нет,
     Кроме Дома смерти...
     Машина оборвала песню и официальным тоном чиновника спросила:
     - Ты простился с теми, с кем связан кровью?
     Велт не мог говорить, у него дрожали губы. Он стоял посреди  комнаты  и
видел, как в этом зеркальном склепе мечутся  обреченные,  как,  обезумев  от
ужаса, они  бьют  кулаками  в  стальную  дверь,  забыв,  что  она  не  может
открыться, пока они живы. А взбесившаяся машина  распевает  уличные  песенки
вперемешку со священными псалмами. Исповедь, превращенная в пытку.
     - Но как я мог узнать,  что  она  испортилась?  -  словно  оправдываясь
перед глядящими на него отражениями, сказал он вслух. - Как я мог узнать?
     Отражения молчали. Велт пошарил в кармане, вытащил наркотик и бросил  в
рот. Наркотик подействовал сразу; легкая пелена затуманила  сознание,  спало
нервное напряжение, расслабились мышцы.
     - Как я мог узнать? - повторил он, опускаясь в кресло.
     - Ты простился с родными?
     - У меня нет родных, - устало отозвался Велт, -  я  последний  из  рода
Гуллит.
     - С друзьями?
     - Сим-Кри оскудела честными лингами.
     - Друг, подруга, друзья, -  сказала  машина,  -  подружиться,  дружить,
дружба... Кому я должна послать извещение?
     - Верховному Держателю. Он будет доволен.
     Да, Верховный  будет  доволен.  Он  не  умеет  прощать  оскорблений.  А
письмо, которое послал ему Велт, было требовательно и  потому  оскорбительно
для деспота.  Воображение,  подстегнутое  наркотиком,  услужливо  развернуло
картину:  толстый  коротышка  Лак-Иффар-ши  Яст  вертит  в  руках  Квадратик
черного картона с выбитым на нем знаком Дома смерти и  его,  Велта,  именем.
Потом поворачивается к сопровождающим его чиновникам и  с  деланной  скорбью
говорит: "Какая потеря, наш лучший механик Велт покончил с собой". -  "Этого
следовало ожидать, - откликнется кто-нибудь  из  чиновников,  скорей  всего,
это скажет долговязый Кут-Му,  -  последнее  время  он  вел  себя  несколько
странно". И все улыбнутся.
     Едва заметно, чтобы не нарушать приличий.
     - Что сделал ты в жизни хорошего?
     Машина-исповедник успокоилась, будто тоже пожевала красных зерен  кана.
Голос  ее  снова  звучал  мягко  и  проникновенно,  хотя  в  нем   все   еще
проскальзывали нотки скрытого беспокойства.
     Велт пожал плечами, забыв, что машина не поймет этот  жест.  Сделал  ли
он что-то хорошее? Наверное, сделал. Трудно прожить четыре  долгих  периода,
не сделав ничего стоящего.
     Что же все-таки? Велт закрыл глаза - так легче вспоминать.
     Ну, например, он сконструировал "жесткую тригу" - целую систему  машин,
позволившую добраться до  богатств  Второго  материала.  Это  хорошо;  иначе
разве поставили бы его изваяние на берегу Белого озера  рядом  с  изваяниями
великих мыслителей и механиков Сим-Кри? Он  открыл  Закон  волны.  Его  труд
оценили - он стал  триста  семьдесят  шестым  почетным  лингом  Планеты.  Он
поставил колоссальный эксперимент с летающими дарнами и победил  в  споре  с
догматиками, заведшими в тупик науку о Вещах. Но главное не это.  Он  просто
ходит вокруг, пытаясь обмануть себя. Главное...
     - Я создал тебя!
     - Меня?
     - Да. Тебя и весь Дом смерти.
     Молчание длилось целую вечность. Машина обдумывала услышанное.
     - Ты говоришь правду?
     - На исповеди не лгут.
     - Лгут, - сказала машина убежденно.
     - Но я говорю правду. Я, механик Велт из  рода  Гуллит,  построил  этот
Дом.
     - Хорошо, - примирительно сказала машина, - если  это  так,  ты  должен
знать, что тебя ждет.
     - Знаю.
     - Расскажи.
     Велт вяло усмехнулся: "Проверяет. Как учитель завравшегося школьника".
     - Когда кончится исповедь, ты откроешь дверь  на  Лестницу.  Сорок  две
ступени. Одна из них - не знаю, какую ты  выберешь  на  этот  раз,  -  несет
заряд энергии. Внезапный шок, и уже не живого,  но  еще  и  не  мертвого  ты
сбросишь меня в бассейн с раствором куатра. Через семь секунд  от  почетного
линга ничего не останется.
     - Останутся пуговицы из пластика, - огорченно,  как  показалось  Велту,
сказала машина, - они не растворяются. Из-за  этого  я  уже  трижды  чистила
отводные трубы.
     Велту вдруг стало весело. Ему стало так весело, как  никогда  в  жизни.
Его просто распирало от веселья. Он чувствовал, как из  груди  к  горлу,  из
горла к губам катится щекочущий  клубок  смеха.  У  нее,  оказывается,  есть
заботы! Пуговицы из  пластика.  Она  чистит  трубы  и  при  этом,  наверное,
ворчит, как старуха, латающая старое эти внука. Ей плевать  на  судьбы  тех,
кто ежедневно стучится в двери дома, ей нет до  них  никакого  дела...  Если
только пуговицы у них не из пластика.
     - Ты смеешься, - сказала машина, - это бывает со многими. Я  понимаю  -
нервы.
     В  динамике  снова  что-то  всхлипнуло.  Там,  внутри,   шла   какая-то
непонятная борьба. Неясные звуки -  бормотание,  присвистывание,  сипение  -
рвались  наружу.  Следующий  вопрос  машина   почти   выкрикнула,   стараясь
пересилить шум.
     - А теперь скажи, что сделал ты в жизни плохого?
     Шум нарастал. Звуки накатывались волнами  и,  наконец,  выплеснулись  в
комнату. Они заполнили ее до отказа, они кричали о чем-то своем и  бились  о
зеркальный лед стен.
     И вдруг наступила тишина. Звуки умерли мгновенно. Только одинокий  гонг
отсчитывал медные удары.
     - Они всегда так, - сказала машина, - им не лежится в Хранилище.
     - Кому? - недоуменно спросил Велт.
     - Схемам, которые я снимаю с  каждого  после  исповеди.  Их  накопилось
слишком много, и они всегда стараются проскочить в речевой контур. Иногда  я
даже не могу с ними справиться,  и  они  кричат  через  динамик.  Но  ты  не
ответил на вопрос.
     - Да, - сказал Велт, - плохое я тоже сделал.
     - Что?
     - Создал тебя.
     - Не понимаю, - сказала машина, - ты противоречишь себе. Только что  ты
назвал это дело хорошим.
     - Хорошее может быть плохим, а плохое - хорошим.
     - Это противно логике.
     - Но это так.
     - Я не могу понять, - сказала машина. - Я устала.  Каждый  линг  -  это
задача, а у меня отказали два блока в решающем устройстве.
     - Ты не поймешь, если даже у тебя будет тысяча исправных блоков  вместо
шести.
     - Но я хочу понять.
     Велт нащупал в кармане последнее  зернышко  кана.  Глупая  машина.  Что
она, собственно, хочет понять? Жизнь?
     Но жизнь выше логики. Любовь и ненависть, радость  и  горе,  счастье  и
разочарование - разве можно решить эти уравнения без ошибки? Кто  определит,
где кончается одно и начинается другое? В дебрях  чувств  и  мыслей  так  же
легко заблудиться, как в лесах Катоны. И блуждать всю жизнь. Как  он,  Велт.
И выйти, наконец, на дорогу и понять, что она ведет к  Дому  смерти.  Глупая
машина.
     - Я хочу понять, - повторила машина.
     - Что? - спросил Велт.
     Он нагнулся над столом и нажал кнопку, торчащую сбоку желтым  бугорком.
В центре стола откинулась круглая крышка, и  но  трубе-ножке  автомат  подал
кверху высокую узкую чашу,  до  краев  наполненную  соком  винных  плодов  и
дерева тук.
     - Почему ты сказал, что, создав меня, ты поступил хорошо?
     Велт сделал первый глоток и прислушался к себе,  ожидая  того  момента,
когда приятное тепло опьянения начнет разливаться по телу.
     - Я был убежден, что делаю нужное и хорошее. Я считал, что дом  поможет
лингам.., - Умирать?
     - ...жить.
     - Не понимаю.
     Ну, конечно. Бесполезно объяснять это машине.  Разве  она  поймет,  что
истинная свобода - это прежде  всего  свобода  распоряжаться  своей  жизнью?
Почему  линг  должен  жить,  если  он  этого  уже  не  хочет?  Разве  нельзя
последовать примеру святого Чимпо, который, окончив свои дела  и  видя,  что
его жизнь больше никому не нужна, взошел на костер? Так  считал  он,  лучший
механик Планеты, когда вынашивал проект, так он  считал  и  некоторое  время
после того, как Дом был построен. И его постоянно поддерживали  и  укрепляли
в этой мысли. Сам Верховный Держатель много раз беседовал с  Велтом  на  эту
тему. Он говорил о кризисе, вот уже шестой  период  подтачивающем  экономику
Планеты. Он говорил о миллионах безработных,  которые  хотели  бы  покончить
самоубийством, но не решаются на это, опасаясь, что  похороны  будут  стоить
слишком дорого. Для таких Дом смерти - благодеяние.
     А старики? Те беспомощные старики с  трясущимися  руками  и  ничего  не
выражающим взглядом? Они камень на шее своей семьи, лишние  рты,  объедающие
общество. "Когда я стану стар, - говорил Лак-Иффар, -  и  мои  руки  устанут
держать Священный жезл, я сам приду в Дом смерти". И еще он говорил:  "Линг,

Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг