Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
боишься, я обязательно ему расскажу.

Мария убирает лезущие в рот волосы с покрасневшего заплаканного лица и
вытирает глаза тыльной стороной запястья. Потом она опускается перед
учительницей на колени.

- Пожалуйста, - тихо просит она, - не надо рассказывать, он меня будет бить.

- Встань, Синицына, - твердо говорит Антонина Романовна. - Я знаю, что ты
вырываешь страницы из дневника. У тебя было достаточно времени, чтобы
взяться за ум. Я сегодня же позвоню твоему отцу.

- Пожалуйста, Антонина Романовна, - жалобно шепчет Мария. - В последний раз.

- Никаких последних раз. Все. Мое терпение лопнуло. Отца своего будешь
просить. А меня просить не надо.

- Пожалуйста, Антонина Романовна, я обещаю вам, честное слово, в последний
раз, честное-пречестное... - Мария хватается руками за платье Антонины
Романовны, глядя на ее узкие черные туфли с бляшками. Бляшки расплываются в
глазах Марии за туманом новых слез и она поднимает голову, пытаясь
различить в этом тумане лицо учительницы.

- Отпусти платье, - резко отвечает Антонина Романовна, борясь с сильным
садистским желанием ударить девочку коленом в рот. - Отпусти, гадость. - В
ее голосе чувствуется такая твердость палача, что Мария в ужасе разжимает
пальцы и только смотрит на Антонину Романовну глазами, полными слез.
Антонина Романовна поворачивается и заходит в класс, мягко прикрывая за
собой дверь. Она садится за стол, оглядывая класс и думает, слышал ли
кто-нибудь разговор за дверью. Антонина Романовна сильно возбуждена, и от
того, что сидящие за партами дети не могут еще понять ее возбуждения, оно
становится только сильнее. В своей памяти Антонина Романовна несколько раз
повторяет удар, который она нанесла Марии, и она представляет себе, как
будет бить девочку отец, жестоко и сильно, наверное до крови. Он, видно,
часто бьет ее, раз она так боится. У Антонины Романовны был пятилетний сын,
но она никогда его не била, сама мысль ударить его казалась кощунственной,
совсем другое дело эта чужая тупая девочка. Именно то, что девочка чужая,
избавляло Антонину Романовну от перебивающей садистское наслаждение
жалости, а то, что она тупая, придавало побоям искусственное извращенное
оправдание, тупых надо бить. Антонина Романовна даже жалела, объясняя у
доски новую теорему, что так мало била Марию, надо было ударить еще, по
рукам, по голове, все равно бы ничего ей за это не было, девочку давно
бьют, она уже привыкла. Сейчас она наверняка стоит за дверью, вытирает
слезы и ждет, пока прозвенит звонок, чтобы забрать свои тетрадки. Можно
выйти, как бы по делам, и дать ей разок, лучше всего по морде.

Закончив объяснение, Антонина Романовна задает классу еще одну задачу и
осторожно выходит в коридор, как охотник, выслеживающий дичь. Но в коридоре
нет никакой Марии, и Антонина Романовна идет в туалет, думая найти ее там,
умывающую опухшее после плача лицо. Однако в туалете Марии тоже нет, только
мухи бьются о грязное стекло над засохшими телами своих уже упавших в
безвременье другой жизни сородичей. Антонина Романовна злобно сжимает руки
и тихо ругается таким словом, какого от нее никто никогда не слышал. Она с
ненавистью думает о том, как нескоро ей вновь может представиться
возможность избить чью-нибудь тупую дочь.

Путь исканий Антонины Романовны изобличает в ней плохого знатока детской
психологии, потому что Мария ни за что бы не пошла в туалет на том же
этаже, где проходит урок, ведь любая ученица класса, свидетельница ее
позора, могла бы ни с того ни с сего застать ее там, а Марии теперь очень
не хотелось ни с кем встречаться, ей нужно было дождаться конца урока,
чтобы забрать свой портфель и уйти. Она и не думала даже идти на последний
урок русского языка, который был бы наполнен для нее нестерпимым стыдом,
какой Мария испытывала, например, когда Гена Пестов подстерег ее в узком
коридоре раздевалки и стал лапать, прижав к стене своим сильным тяжелым
телом, а Мария не могла даже кричать, да если бы и могла, то не стала бы от
этого самого сжигавшего ее душу стыда. Гена тогда долго не мог налапаться и
даже целовал Марию в щеку своими липкими от какой-то еды, наверное от
пирожка с повидлом, губами, а Мария молча рвалась на волю, упираясь в него
руками, и позорная дрожь окатывала ее, как брызги ледяной воды, каждое
мгновение ей казалось, что больше она не выдержит, но невыносимая
реальность длилась и длилась, как кошмар, от которого нет пробуждения.
Наконец кто-то стал спускаться по лестнице в раздевалку, и Гена оставил
Марию, нырнув в душный увешанный одеждой полумрак, а она долго еще не могла
опомниться, до самого дома чувствовала следы пальцев Гены на теле и
мучительную дрожь, словно воздух ада проникал в нее уже сейчас, на земле.

Умывшись в туалете этажом ниже, Мария прошла пустым, резко пахнущим
мастикой, коридором до ближайшего окна во двор и теперь смотрит в него,
облокотившись на подоконник, через двойное стекло. Она смотрит не наружу, а
на само окно, занозы облупившейся белой краски, под которыми видна черная,
словно сделанная из измельченной в пыль грязи, древесина рам, на мумии
павших мух, невесть как пробравшихся внутрь, в вертикальный мир,
ограниченный двумя стеклами, и так до самой смерти не понявших, что выхода
нет. Мария ни о чем не думает, но слезы иногда сами текут из ее глаз по уже
неискаженному, безразличному лицу, потому что бессмысленное существо Марии,
которое она даже не может себе определить, уже чувствует надвигающуюся из
будущего жестокую судьбу, состоящую сплошь из боли и позора. Оно не может
выразить себя словами, потому что не умеет не говорить, и только
непрекращающееся пришествие слез, рождающихся в глазах Марии, есть
воплощение его ужаса перед неминуемым.

Звенит звонок. Когда его эхо растворяется в теплых солнечных коридорах
школы, некоторое время еще царствует тишина. Потом за стенами классных
комнат нарастает гомон, за спиной Марии в конце коридора открывается дверь,
и несколько учеников младших классов со смехом вырываются на долгожданную
свободу, на ходу поправляя ранцы и раздавая друг другу пинки. Открывается
еще одна дверь, за ней другая, и скоро весь коридор уже наполнен смехом,
криками и топотом бегущих ног. Мария выжидает несколько минут у окна, и
поднимается наверх, где к Антонине Романовне уже заходят ученики следующего
класса. Машинально ответив на приветствие одной знакомой девочки, но не
решившись поднять на нее покрасневшие глаза, Мария быстро собирает свои
вещи в портфель. Лавируя среди еще несущегося коридором потока
младшеклассников, иногда больно задевающих Марию каменным детским локтем
или плечом, она спускается на первый этаж и выходит во двор. На улице
совсем тепло, еле заметные древесные животные ветра пробираются листвой
стоящих перед школой каштанов, на белом заборе, в переменчивом световом
мире виноградных лоз чирикают воробьи. Мария заворачивает за угол школы и,
идя под самой стеной, достигает пролома в заборе. Она оглядывается, чтобы
убедиться, что никто не наблюдает за ее бегством, выставляет из отверстия
наружу портфель, затем перебирается сама и быстро идет по тротуару к
перекрестку.

Когда Мария погружается в прохладную тень родного двора, холод ужаса
пронизывает ее. Она думает о том, что сделает с ней отец, если узнает о
двойках. Злополучная страница дневника уже лежит, скомканная в урне на
троллейбусной остановке, Мария вырвала ее, зайдя в парадное близлежащего
дома, поставив портфель на пол и прижав раскрытый дневник к животу. Но если
Антонина Романовна действительно позвонит папе, как она говорила... Мария
не хочет думать о том, что будет тогда, но все равно думает, представляя
себе все так, как бывало раньше. Папа будет долго и спокойно говорить с
ней, а потом велит встать на колени, зажать руки между ногами, и начнет
бить по голове и, хватая за волосы, по лицу. Это всегда кончается тем, что
Мария начинает вопить и закрываться руками, и тогда отец затыкает ей лицо
подушкой, чтобы соседи не слышали крика, и бьет сложенным вдвое ремнем,
оставляя на руках кровавые полосы, больно, очень больно, так что в конце
она уже просто свернувшись, лежит на полу, сама прижимая подушку к лицу,
вцепившись в нее зубами, и молит про себя, чтобы кончилось истязание, чтобы
очередной удар был последним. Маме папа называет все, что происходит с
Марией, непонятным словом "экзекуция", и мама никогда не жалеет Марию, и
пока та не придет вечером к отцу в гостиную и не скажет, что будет изо всех
сил стараться и учиться хорошо, вообще не разговаривает с ней и на любое
слово Марии отвечает, что не хочет разговаривать с проклятой дурой.

Сама мама бьет Марию редко, в основном тогда, когда Мария провинилась, а
отца нет дома или он устал, только один раз родители били Марию вместе,
когда она случайно разбила вазу, которую папа подарил маме на день
рождения. Это было два года назад, но Мария помнила до сих пор, как мама
сильно дергала ее за волосы, зажав рот подушкой, заглядывала в глаза и
говорила: "Будешь еще, дрянь? Будешь еще, дрянь?", а папа стегал ремнем по
чему не попало, и лицо его было покрасневшим и таким страшным, что долго
потом снилось Марии. Родители в тот день были страшнее животных, словно
взбесились, а когда Мария уже лежала в постели, дергаясь от плача, потому
что все у нее болело и она думала, что умрет, они как-то странно выли у
себя в комнате, и мать кричала, словно отец хлестал ее саму ремнем, только
звука ударов слышно не было, а может Мария просто оглохла от долгого плача
и крика.

Сегодня суббота, но Мария надеется, что отцу пришла очередь дежурить в
больнице и он придет домой только завтра. В полутемном парадном, куда,
просачиваясь сквозь угол пыльного окна, проникает лишь ничтожно малая часть
властвующего снаружи солнечного света, она нажимает тугую и шершавую от
спичечных ожогов кнопку лифта, цвета засохшей крови. Лампочка внутри кнопки
не зажигается, но лифт вздрагивает где-то под крышей дома, в своем логове,
вздрагивает и замирает, чтобы с лязгом двинуться вниз, как топор огромной
гильотины небес.

Стоя в его тускло освещенной кабине, Мария смотрит на пыльную линию черной
резины, разделяющую сомкнутые двери, глупо, как кролик, видящий приближение
мужика с тесаком. Сердце бешено колотится у нее в груди, словно пытаясь
вырваться из обреченного на нестерпимые мучения тела. В лифте противно
пахнет табаком и удушливыми дешевыми духами. Возле панели с кнопками этажей
на пластмассе нацарапано изображение мужских гениталий с соответствующей
подписью.

Мария отворяет дверь квартиры своим ключом и сразу обнаруживает туфли отца
на коврике в прихожей под вешалкой. Нетвердыми шагами она проходит
коридором, останавливается возле двери гостиной и говорит сидящему в кресле
с газетой отцу:

- Привет, папа.

- Принеси мне дневник, - не поднимая глаз от газеты, говорит отец, и Мария
понимает, что Антонина Романовна уже позвонила ему прямо из школы. В голове
Марии встает холодный фонтан и она чуть не падает в обморок.

- Сейчас, я только переоденусь, - тихо мямлит она и идет в свою комнату,
уже плохо понимая, что она должна делать и где она находится. В комнате она
ставит портфель на пол у письменного стола и садится на стул. На лице Марии
выступает пот. В первое мгновение она поддается надежде, что, может быть,
отец ничего еще и не знает, а просто решил проверить ее дневник. Он может
не заметить вырванной страницы и все обойдется. Но Мария сразу убивает эту
надежду, уж слишком холодно звучал голос отца, он даже не ответил на
привет, сразу потребовал дневник, конечно, он уже все знает. Море
безысходности заливает Марию, она затравленно оглядывается по сторонам,
словно пытаясь отыскать в окружающих предметах хоть какой-нибудь выход, но
понимает, что ее комната - это просто ловушка, в которую она попалась, и
теперь ей конец. Слезы снова проступают на глазах, она всхлипывает и
прижимает дрожащую руку согнутыми пальцами ко рту.

- Мария! - зовет ее отец. Он хочет взять ее за волосы и бить. Она вдруг
вспоминает, что около него на стуле лежал вынутый из брюк ремень. Сперва
она не обратила на ремень внимания, но он автоматически запечатлелся в
памяти, и теперь всплыл, как символ неотвратимого наказания, которое
начнется уже скоро, через несколько минут. - Мария! - кричит из комнаты
отец, и в голосе его уже проступают нотки ярости. Мария понимает, что чем
злее он будет, тем дольше будет ее истязать, и встает со стула, чтобы идти
на казнь. Она вся дрожит, целиком, когда пробирается коридором, касаясь
стен, к двери гостиной, держа в руке дневник.

- Я иду, папа! - выкрикивает она, стараясь подавить слезы. Однако на самом
пороге камеры пыток страх побеждает ее. - Сейчас, я только зайду в туалет,
- говорит она. Да, ремень лежит на стуле. Отец смотрит на нее со своим
безжалостным спокойствием, откладывая газету в сторону. - Я только в
туалет, - повторяет Мария, прижимая дневник к груди.

- Хорошо, - отвечает отец. - Давай быстрее.

Мария направляется к двери туалета, соседствующей с входной, и, не отдавая
себе отчета, что творит, сбрасывает тапки, всовывает ноги в туфли, тихонько
открывает дверь квартиры и выбирается на лестничную клетку. Не затворив за
собой дверь, чтобы не щелкнуть замком, она бросается по лестнице вниз,
боясь связываться с лифтом, она бежит и бежит, перепрыгивая через
ступеньки, одной рукой хватаясь за перила, а другой держа дневник,
спускается до первого этажа и выбегает на улицу, несется вдоль дома, у
самой стены, так чтобы ее нельзя было увидеть с балкона, заворачивает за
угол, пересекает по вытоптанной тропинке газон и только тогда переходит на
быстрый шаг, задыхаясь и оглядываясь, потом перебегает проезжую часть и
прячется за газетным киоском на остановке троллейбуса. Уже там, в
прохладной тени каштана, прислонившись спиной к железной крашеной синим
стенке киоска и упираясь ногами в забросанный окурками и обертками
мороженого участок ничейной земли, Мария осознает последствия своего
бегства и ужасается им. Она представляет себе, что отец уже ищет ее,
находит открытую дверь, идет по ее следам. Она осторожно выглядывает из-за
киоска на другую сторону дороги, но отца там нет. Возле каштана стоит
полная женщина с сумкой, откуда торчат стебли зеленого лука. Мария знает,
что все взрослые находятся в сговоре между собой, и что если сейчас
появится отец и начнет звать Марию, эта самая женщина выдаст ее, потому что
в лице женщины тоже нет никакой жалости, она тоже принадлежит сообществу
взрослых и тоже бьет своих детей.

Троллейбус все не едет. С его красным телом, увенчанным тонкими рогами
штанг связана теперь единственная надежда Марии. Ей нужно как можно быстрее
уехать отсюда, все равно куда. Мария стряхивает с платья лоскуток паутинной
пыли, прицепившийся к нему, вероятно, во время спуска по лестнице, вытирает
глаза и снова выглядывает из-за киоска. Отца по-прежнему не видно на той
стороне. Мария смотрит, как девушка с лицом неправильной формы, наполовину
освещенная солнцем, продает двум школьникам мороженное из белого ящика, на
котором нарисован смеющийся пингвин. Марии тоже очень хочется есть. Вдруг
на тротуар из двора выходит отец. Он внимательно оглядывается по сторонам,
ища глазами Марию, которая снова прячется за киоск, до боли стискивая
пальцами пластиковую обложку дневника. Она слышит, как из-за поворота
выезжает троллейбус, тягуче визжа и поминутно притормаживая, чтобы выбрать
себе нужную дорогу на глади шоссе. Женщина с сумкой уже движется в сторону
бровки, но Мария ждет до последнего, и только когда слышит стук открывшихся
к спасению дверей, покидает свое убежище и заходит в жаркую духоту
электрической машины, где сидят покрытые горячим потом пассажиры и бьются о
стекло перевозимые против их воли на неизмеримые пространства голода мухи.
Мария, едва зайдя в троллейбус, сразу же приседает, делая вид, что ей
что-то попало в туфель, на самом же деле, конечно, для того, чтобы отец не
заметил ее в полупустом троллейбусе через окно. Грязный резиновый пол под
Марией трогается, троллейбус набирает скорость, минует перекресток, и
только тогда Мария влезает на жесткое сидение с разодранной спинкой, упирая
колени в твердую плоскость предыдущей, и начинает думать о возвращении
домой.


Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг