- Бежим! - пронзительно взвизгивает Наташа и дергает Любу за локоть. Ноги
не подчиняются Любе и она падает на асфальт, который встречает ее голые
колени грубым наждачным ударом. Наташа снова хватает Любу за платье на
плече, тянет в сторону. - Бежим же, бежим! - истерически вскрикивает она,
прижимая другой рукой к себе книгу и сверток с колбасой. Вяло ворочаясь на
неудобной поверхности тротуара, Люба смотрит, как женщина из лифта начинает
идти к ним. На ходу она приоткрывает рот, словно хочет что-то сказать, и
Ветка замертво падает на две ступеньки у входа в магазин, не успевая даже
подставить руки для смягчения удара о камень. Холодный ветер проносится по
Любиному лицу и выбивает витрину гастронома, стекло с хрустящим звоном
разлетается во все стороны, осыпая упавшую Ветку нетающими осколками, она
больше не движется, ее убило.
- Помоги мне, - шепотом молит Наташа, со шмякнувшим звуком уронив на
асфальт колбасу, чтобы обеими руками вцепиться в свою книгу. - Помоги мне,
отец.
Женщина вздрагивает, беззвучно оскаливаясь и закрывая руками лицо, будто
его засыпал невидимый песочный вихрь. Люба вдруг снова ощущает саму себя, а
состоит она теперь единственно из страха, вся душа ее превратилась в
сплошной страх, и потому она карабкается прочь, помогая себе руками,
кое-как поднимается на ноги и бросается бежать. Наташа бежит вслед за ней,
и некоторое время они слышат только стук своих туфель о тротуар, они бегут,
запутывая путь в вечерних улицах, уворачиваясь от прохожих и машин, они
бегут, пока совершенно не утрачивают дыхания, и тогда ныряют в первый
попавшийся подъезд, за крашеную бордовой краской дверь, в холодные сумерки
чужого дома, и там, между первым и вторым этажами, они припадают к
каменному полу, давясь воздухом и готовясь к мучительной смерти, которая
теперь должна настигнуть их вконец обессилевшие души. Но смерть не
приходит, дверь под ними молчит, и тогда они начинают плакать, не веря в
жизнь и не понимая причины своего существования. Наташа прижимается губами
к черной кожуре книги, глотая слезы, она целует ее и ластится к ней щекой,
Люба же плачет больше от сильной боли в разбитой об асфальт ноге, она
трогает саднящую рану рукой, там все мокро от крови.
- Сбей ее со следа, - просит Наташа, обнимая книгу обеими руками, как
голову любимого человека. - Пусть глаза ее перестанут видеть.
И вот из геометрического рисунка стылых батарей она узнает неотвратимую
правду, быль о гибели Обезьяны, ставшей на пути смерти со своим
окровавленным ножом, маленького берсеркера, визгом встретившего ужасный
взгляд оборотня, рыжие волосы ее пылали в свете вновь пришедших на землю
фонарей, как волосы избранной, ветер обнял ее тонкое тело, заботливо
собирая платье, и так велики были бесстрашие и самоотверженность верещащего
перед битвой ребенка, что падаль остановилась и прислушалась в опасности,
возникшей впереди, готовясь к настоящей битве, ноздри ее расширялись,
вдыхая запах чужой ненависти, запах бьющейся в жилках огненной крови, да,
девочка была горячей, как огонь, тот самый, что не тлеет, а горит вечно, и
падаль испугалась поедающего жара, память звериной жизни, окончившейся
давным-давно, пробудилась в ней, мучительный спазм стиснул ее существо, или
то, что его замещало в ней, она сдавленно зарычала и сделала шаг назад,
всего один только шаг, прежде чем поняла, как убить, прежде чем ощутила в
себе пронизывающую радость расцветающей смерти, единственную радость,
оставленную ей. Она поняла, что может убить, не приближаясь, заломила руки,
поднятые к лицу, и разжала кисти, дернув локтями вперед - бешеный удар
мертвого пространства рассек Инну Погорельцеву от лба до солнечного
сплетения, ткань одежды на груди разошлась, как под бритвой, из
вертикальной полосы, прошедшей по лицу, потекла кровь, заливая раскрытые
глаза. Отважная девочка пошатнулась и упала назад, взмахнув рыжими волосами
и раскинув руки в стороны для прощанья со всем наслаждением жизни, затылок
ее хрустнул при ударе об асфальт, фонари погасли.
Сейчас мы видим с тобой вместе ту узкую улочку, где тускло, светом иного
мира горят фонари, стоит у линии кустов бронзовый автомобиль, трупы двух
девочек распластаны у разбитой витрины гастронома, за которой все еще
корчится на залитом кровью плиточном полу вспоротый ножом мужчина. Из
одного окна, в котором не зажжена лампа, кто-то тоже смотрит, но не так,
как мы, он бесчувственен, этот человек прошлого, он больше, чем мертв, он
превращен в тень на экранах нашей памяти, но больше всего мне кажется
странным, как можешь видеть это ты, Наташка, как смеешь ты во всем быть
похожей на меня, и что чувствуешь ты сейчас, после того как вихрь
смертоносных угольных воробьев пронесся со свистящим щебетом мимо, ты же
просто пригнула голову, что чувствуешь ты сейчас? Радость? Или боль
бессилия? Ведь вот лежит на асфальте подруга твоя, разрубленная саблей
пустоты, разве не ближе она к отцу, не отступившая, лицом принявшая удар
смерти, ты побежала, а она - нет.
- Обезьянка, - стонет Наташа, оставляя книгу на полу и пряча лицо в ладони.
- Зачем же ты умерла.
Любы садится у стены, обхватив колени руками и уткнув в них губы. Дрожь
пробирает ее, как листья кустов у дома, что днем были красны. Наташа плачет
в темноте, вздрагивая и тихонько завывая от душевной боли.
- Уходи, - вдруг говорит она, отрывая лицо от рук. - Оставь меня одну,
иначе ты тоже умрешь.
- Мне все равно, - призрачно отвечает Люба. - Я не боюсь смерти, потому что
все повсюду страшно.
- А я боюсь. Я не хочу, чтобы ты умерла. Как они обе. Они уже ничего не
чувствуют, их просто нет, ты понимаешь? И их никогда больше не будет. Я
любила их, но тебя я люблю больше всего на свете. Если тебя не станет, я...
я...
Люба на коленях подползает к вновь разрыдавшейся Наташе, которая даже не
пытается спрятать свое кривляющееся от боли и судорог плача лицо. При
приближении Любы она резко отползает назад, к окну.
- Нет! - вскрикивает она искаженным, осипшим голосом. - Не подходи ко мне!
Люба замирает в нерешительности.
- Что ты хочешь? - спрашивает Наташа, зачем-то натягивая на колени край
измявшегося платья.
- Я хотела... Поцеловать тебя.
Наташа сглатывает и вытирает рукой нос. Губы ее дрожат.
- Ну, поцелуй, - осторожно произносит она.
Люба дважды целует ее в мокрую соленую щеку. На время поцелуев Наташа
зажмуривается и перестает дышать. Люба проводит рукой по Наташиным волосам,
продолжая движение по мягкому прохладному хвосту косы. Наташа открывает
глаза и смеется скрытым в темноте ртом.
- Значит, ты меня любишь? - певуче спрашивает она. - Значит, ты и в самом
деле меня любишь? Теперь я знаю, ведь иначе... - она запинается и,
порывисто обняв Любу, часто целует ее в нос, в губы, в скулы и глаза. -
Иначе ты убила бы меня, солнышко ясное, - пришептывает она, - ты же можешь
убить меня одним пальчиком, если разлюбишь, моя смерть - вот, на твоей
руке. Я даже немножко описялась от страха, когда ты меня целовала, честно,
я такая трусиха, мне бы надо быть посмелее, но я не могу, а ты ведь
простишь меня, Любка, Любочка, ты ведь простишь меня, что я не верила в
твою любовь? Это все страх, проклятый страх, которым Он наделил все живое,
да будет Он проклят, я буду называть его Сволочью, именно так, и пусть Он
попробует меня убить, моя смерть - вот она, на твоем пальчике, а ты ведь не
убьешь меня? Ты не станешь убивать меня?
- Нет, нет, - отвечает Люба, прижимая к себе нежное тело подруги.
- Ты же не знаешь даже, что у тебя на пальчике, - шепчет ей на ухо Наташа.
- Это кольцо власть дает над мертвыми, власть оживлять и убивать вновь. Ты
будь с ним очень осторожна, солнышко. Ну скажи: я тебя люблю и не разлюблю
никогда.
- Я тебя люблю и не разлюблю никогда, - скороговоркой повторяет Люба.
- Неужели все может быть так хорошо, - блаженно смеется Наташа. - Мне снова
хочется жить.
Они ласкаются, сидя на полу в темноте, расстегнув себе пуговки на груди,
чтобы целовать ключицы, шеи и плечи, рядом чернеет забытая Наташей книга,
которую она так долго и безответно любила в одиночестве, сквозь пыльное
стекло светит белый фонарь, мутный, словно погруженный в воду, они дуют
друг другу в лица, передразнивая дыхание, и слезы уже высохли, и
согревшаяся кровь создает мимолетные, подобные легким теням цветы в их
телах, и кошачий зверь осени смотрит за ними, свернувшись под разверзшейся
прорубью неба.
Пока наверху не открывается дверь. Щелкает провернутый в замке ключ.
Каблуки неспешно стучат по лестнице вниз.
Наташа убирает книгу к стене, чтобы на нее не наступили, забрасывает косу
за спину и подтягивает на голенях сбившиеся носки, Люба машинально
застегивает пуговки, глядя на лестницу, она сразу узнает девушку, что
выходит из-за поворота перил, это лицо из тех, какие не забываются, ни
мрак, ни мажущиеся тени косметики не способны изменить его, конечно же это
Жанна, Жанна Петухова, невеста героя, девушка удивительной судьбы.
Я расскажу о ней кратко, потому что никакой бессонной ночи не хватит, чтобы
написать ее волшебную жизнь, даже звезды кажутся лишь украшениями, данными
этим темным волосам, и каждый раз, когда смотришься в ее прекрасные глаза,
явственно ощущаешь потустороннее изменение своей собственной жизни, словно
тебя и вовсе нет, а только хрупкая девушка Жанна пишет твое существование
влажной холодной кистью на заранее раскрашенном незнакомым узором холсте
вечности.
Я не знаю, в каком городе она родилась, знаю только, что там большей частью
была ночь, и много сирени, запах которой отбирал у жителей воздух дыхания,
сердца не решались биться в тишине плывущей среди склонившихся к самой воде
деревьев реки, иногда ночь была белой, и тогда беззвучные девушки продавали
мороженое из холодильных ящиков, где дымились и таяли маленькие кусочки
луны, скамьи утопали в густых гроздьях сирени, кувшинки плавали в ртутных
прудах, она всегда думала, что они сладкие на вкус, их мокрые зябкие
лепестки, но сладость не сообщалась пальцам, касавшимся их, только губам, и
часто, нагнувшись со скользящей в ночи лодки, она целовала их, касаясь
языком; лягушки, эти поющие камни камышей, журчали в небе, звезды светили
все ярче, иногда казалось, будто они приближаются к земле, но нет, это были
всего лишь непрерывные сны ее детства, воздух, вдыхаемый ею, тоже был
ненастоящим, как жемчужины, что находила она в траве, настоящим был только
он, тот, кого она полюбила, едва только увидев, невысокий человек с
простым, глуповатым лицом сельского парня, набранного в огромную армию
гипотетической страны, его уши были оттопырены, нос округлен, губы пухлы,
двигался он неловко, нелепо, туфли всегда были ему велики, шнурки
распускались, и он вечно наступал на них, взмахивая рукой, улыбался наивно,
блестя глазами от радости, а ей было всего тринадцать лет, когда они
повстречались на пляжных танцах, он пришел в форме, она - в коротком
лимоновом платьице, что так шло ее темным волосам.
Ей было тринадцать и она сразу влюбилась в него, безоглядно и безудержно,
он протанцевал с ней просто ради шутки по хрустящей песком площадке из
квадратных бетонных плит, от него пахло одеколоном и мылом, от нее пахло
мамиными духами, она смотрела на него во все глаза, и он заметил это, он
купил ей мороженое, чтобы девочка не обиделась, и ушел танцевать с другой,
но потом снова вернулся, что-то влекло его к ней, в одиночестве покорно
лижущей пломбир у крашеных темно-зеленым цветом железных перил, он говорил
с ней и даже поцеловал на прощанье в волосы, как старший брат, и она не
спала потом все ночи, пока не встретилась с ним опять, и он не подарил ей
цветы, и она пошла к нему в общежитие, и напилась шампанского, и льнула к
нему, и подставляла поцелуям рот, но он не верил в ее решимость и только
нежно трогал Жанну за плечи, и там, при свете настольной лампы, из которой
сквозь дыру в абажуре слепил жгучий электрический свет, она наконец уснула,
держа его за руку, пока он рассказывал ей о будущей жизни, о людях,
летающих на спинах титанических стальных птиц выше облаков, выше самого
неба, где есть только солнце, разумный огненный шар, который не злится, ибо
уже знает: все равно на него ступит нога человека.
А потом у них была настоящая любовь, где-то пахнущей сиренью темноте Жанна
забыла свою девственность, смеясь, и после часто в интимные минуты она
легко и ласково смеялась, а он удивлялся взрослой, опьяненной беззаботности
ее детского существа. Однажды это произошло прямо в лодке, они же любили
кататься на лодке, а тогда в ночи почему-то светило солнце, вода блестела,
как зеркало, веточки ив стучали по деревянным бортикам, когда они
проплывали у берега, Жанна взяла его детским, ягнячьим способом, плоть
любимого была мягка и горяча, солнце грело ей волосы и он обхватил ее за
затылок широкой, жгучей ладонью, пригибая к себе, он и раньше делал так, от
этого она почти что теряла сознание в блаженстве, они сплелись тогда,
качаясь посреди воды, как в колыбели, и когда все кончилось, она радостно
подняла на него смеющееся лицо, он, улыбаясь, взял ее за щеки, учащенно
дыша, она навсегда запомнила его доброе лицо, голубое ночное небо, и гул
реактивного самолета, чертящего над кронами деревьев свою свежую творожную
полосу.
А потом он уехал туда, где мог быстрее летать над просторами жарких степей,
полными песка, кузнечиков и сухой травы, а потом она узнала, что его убили,
степь заморила удушливым зноем моторы его самолета, и он упал в ужасное
увеличение летящей навстречу земли, и никогда-никогда уже больше не
вернется в неизвестный город, где Жанна готова была ждать его до самой
смерти. И еще она узнала, что еще раньше он успел стать героем, что посреди
степи люди воздвигли белый город и запустили из него ракету с надписью
"Советский Союз", и ракета та взлетела выше неба, и он был на ней, только
он, потому что не боялся погибнуть, ему важнее было самому увидеть солнце,
чтобы потом рассказать Жанне, какое оно на самом деле.
И когда Жанна узнала, что единственный, милый, которого запомнило ее тело -
тот самый человек, о котором говорит весь мир, у нее возникла тайная
надежда: будто герой, разбившийся в далекой степи - уже не совсем он, что
часть его может быть осталась там, наверху, где жить он вечно мечтал,
потому что не могло все это совершиться зря - исполнение его волшебной
мечты, видение огромного невыразимого солнца; оттуда не должен был он
возвращаться, а если бы вернулся - первым делом навестил бы Жанну, которая
одна знала о всех его мечтах. Значит, вернулся не он, а кто-то другой,
главное осталось там, то главное, что она и любила в нем, счастливо смеясь
от торжества своей любви, чувствуя, как нечто, возникшее в ней, уже не
помещается в сознании, поглощает в себе весь мир, изменяя его по своему
желанию, и солнце застывало в небе, и кувшинки поднимались со дна, только
чтобы увидеть в своей жизни ее глаза, и самолет тек, как капля, по
небосводу, чтобы никогда не достичь горизонта.
Жанна написала письмо в ЦК КПСС, чтобы ее пустили полететь в кажущееся
безжизненным пространство галактики на огромной светлой ракете с надписью
"Советский Союз", но ей ответили, что сначала она должна пройти специальную
медицинскую комиссию для космонавтов, однако уже в московском институте
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг