отшатывается и рассекает Конькову ножом лицо. Удар рогатины приходится в
асфальт, мелькает искра. Неожиданно страшным ударом локтя женщина сбивает
Конькова с ног. Осколок гранитного креста, пущенный жилистой рукой деда
Григория, ушибает ее в плечо, и женщина оставляет свою жертву,
поворачивается и нападает на нового врага. Дед Григорий коряво
изворачивается, хрипло выдыхая могильную сырость и наотмашь бьет одноглазую
куском ограды, попадая в грудь. Пошатнувшись от удара, та промахивается
ножом, отсекая Григорию только клок седой бороды. С неожиданной сноровкой
дед наносит второй удар, которым мог бы завалить лошадь, но одноглазая
откидывается телом назад с кошачьей сноровкой и ныряет под Григория, нож
входит деду в живот, выбивая изо рта его не то скрип, не то стрекочущий
кашель, и тут, пока женщина еще не успевает разогнуться, ей в спину
вонзается заточенный упрямым временем железный кол, брошенный Севрюгиным со
страшной, китобойной силой. Удар гарпуна сбивает одноглазую с ног, и
Севрюгин налетает на нее, с хрустом вбивая колено в оскаленное лицо. Она
хрипит, с трудом поворачиваясь под Севрюгиным и царапая его лезвием в бок,
он бьет ее кулаком в лицо, раз, второй, третий, звук ударов глух и жуток,
словно кулак врезается в сырую глину, и каждый раз слышно, что женщина еще
жива, злобно, пузырясь, выходит воздух из ее разбитых клыков, пока наконец
нажатием всего тела Севрюгин не вгоняет в нее кол так, что острие его,
покрытое темной жижей, вылазит через грудь, и тогда она замирает в
неподвижности, остановив взгляд на повисшем низко за кронами деревьев
солнцем, впившись в него единственным глазом навсегда.
Какое-то время мертвецы еще осаждают одного из мужчин в куртках, который
забрался на дерево и оттуда выстрелом из пистолета даже разгвоздил голову
полезшему было вверх мальчику Мише, так что тот сорвался обратно, сильно
ушибив спиной землю, но вскоре по стволу споро, как белки, покарабкались
Настасия Павловна, Мария Петровна и Серафима Антоновна, сразу с трех
сторон, и выстрелы только с грохотом обдирали кору и сбивали ветки, пока
душераздирающий, хохочущий визг не сообщил о том, что где-то в гуще листвы
настырные старушки добрались-таки до своей жертвы.
Люба опускается на землю возле криво упавшей Наташи и заглядывает ей в
глаза, чтобы посмотреть, жива она или уже нет. Наташа смотрит куда-то в
сторону, и руки ее сжаты, словно она держит в кулачках пучки невидимых
цветов для невидимых бабочек. Там, куда направлен ее взгляд, лежит на
дорожке закрытая книга. Губы девочки чуть вытягиваются вперед, словно для
поцелуя, и она издает тихий, странный звук, не то шипение, не то свист.
- Я узнаю те слова, - сдавленно, натужно шепчет Наташа. - Я вижу ее
насквозь, все страницы. На всех страницах написано одно и то же, - веки ее
медленно смыкаются и растворяются вновь. - Почему она не убила меня стразу?
- тихо спрашивает Наташа. - Почему не дала мне ножом в живот? Те слова
горят у меня внутри, как проглоченные огненные зерна! Кто разрежет мне
живот, чтобы вынуть их?
- Таких как ты только заведенным способом убивать положено, - схаркивает
гноем дед Григорий, держась за свое распоротое нутро. - На коленки надобно
поставить, платьице на груди расстегнуть, нож воткнуть под дыхальце, и
вверх рвануть, вспороть так, чтобы сердце видно стало, вынуть его, от
корешков всех обрезать, как овощ. Так же просто тебя не убьешь, а то не
ровен час - тело поменяешь, и ищи тебя потом. Я-то знаю, видел, как кончают
таких.
- Она сказала - война теперь будет, - говорит Люба. - Потому что мертвые
убили живых.
- Кто сказал? - Наташа резко переворачивается на спину, раскрывая ладони.
- Эта.
Наташа стонет, лицо ее искажается мучительной болью.
- Теперь нам всем конец, - глухо произносит она.
Над солнечной аллей, где расплылись алые лужи крови и лежат искалеченные
тела, ясно и глубоко звонит церковный колокол.
- Живые придут теперь сюда и сожгут ваши могилы! - вдруг пронзительно
кричит Наташа, дернувшись по земле. - Живые придут сюда, и с ними придет
большой огонь!
- Мы разорвем живых на части! - злобно тявкает Алексей Яковлевич. - Им
нечего делать на нашей земле!
- Войны еще может не быть, - шепчет Жанна. - Если ты отдашь Наташу. Тогда
живые сожгут только это одно кладбище.
- Нет, - твердо говорит Люба. - Наташу я им не отдам.
- Я люблю тебя, - шепчет Наташа, раскидывая руки в стороны.
- Ни Наташи не отдам я им, - говорит Люба, и голос ее обретает невиданную,
скрытую от нее самой силу. - Ни вечной свободы!
- Я люблю тебя, - повторяет Наташа. - Но ты не должна жертвовать ради меня
своей жизнью. И множеством живых и мертвых. Если Бог начнет войну, он
победит. Воевать с Ним бессмысленно. Он всегда побеждает.
- Я не хочу больше жить на краю бездны! - ожесточенно кричит Люба. - Я хочу
воевать! Я, хозяйка мертвых, хочу воевать!
- Слава вечная! - разражаются захлебывающимся воем мертвецы. - Слава вечная!
- Пусть Мертвый Бог придет ко мне, на мою землю! Я хочу увидеть Его! -
неистово вопит Люба, вскочив уже на ноги. - Почему Он не придет, не покажет
Своего лица?! Пусть Он убьет меня здесь, сейчас! Почему я еще жива?!
- Мертвый Бог не будет воевать сам, потому что не может, - зло говорит
Жанна. - Он пошлет живых. Живых, осквернителей могил.
- Не хулите Господа, - жалобно стонет Валентина Горлова, опускаясь на
колени возле одного из растерзанных людей и очарованно глядя в его рваные
глаза. - Лучше умереть навеки, чем разрушить весь мир! Война живых и
мертвых - это же конец света!
- Свет - вечен! - говорит Люба, ясно понимая, что говорит правду. - Бог -
мертв!
Валентина Горлова падает ниц и корчится на кровавом трупе, пораженная
разъедающей ее гнилое мясо сыпью.
- Слава вечная! - во всю глотку орет дед Григорий, по-рачьи выпучив на
Валентину белые глаза.
- Мертвые встанут! - продолжает свой визгливый рассказ Люба. - Живые умрут
и тоже станут мертвыми! Камень и железо!
- Камень и железо! - завывает толпа. Мертвецы бросаются к могильным
оградам, ломая их и яростно вооружаясь. Некоторые подбирают с асфальта
оружие живых.
- Тут недалеко мемориальный комплекс, - говорит Жанна. - Там братская
могила, солдаты лежат. Туда нужно идти.
На мемориальном комплексе мертвые солдаты грозно выворачиваются из-под
земли, сдвигая свекольные гранитные плиты, которыми потомки стремились
навеки вдавить их в земляные ложа. Люба выкрикивает имена погибших, золотом
вырезанные на полированной стене, где укреплено металлическое изображение
усатых профилей в касках, увитых запыленными лаврами славы, Люба
выкрикивает их имена по очереди, и все воины встают, как один, выстраиваясь
в шеренги для новой битвы.
- Вы снова пойдете в бой! - кричит Люба, воздвигнутая сильными солдатскими
руками на широкое ребро священной стены. - Мы повсюду зажжем вечный огонь
вашей славы! Вы навсегда вернетесь на землю, за которую пали! Мертвый Бог
хочет лишить нас памяти! Он хочет сжечь нас пламенем времени! Живые забыли
силу мертвых! Живые возомнили себя хозяевами земли!
Речь ее прерывает оглушительный, звериный вой.
Полчаса спустя полки смерти обрушиваются на город. Церковный колокол
умолкает, когда звонаря сбрасывают из окна колокольни. Его тело разбивается
об асфальт. Голубиные стаи поднимаются вверх, как рябящие серые облака. Ты
слышишь, мертвые поднялись на бой! Их армия не знает потерь, их число
умножается непрерывно. Они разбивают витрины и стекла трамваев, они валят
фонарные столбы. Ничто не устоит перед их нечеловеческой силой!
Они врываются в церкви и срывают иконы со стен, внутренности служителей
выпускают из надутых животов на алтари, с насосным звуком выходит воздух из
вспоротого живота, и дымится зловонным паром на месте воскурения ладана!
Дома горят как жаровни неистовым пламенем, дети кричат за лопающимися
стеклами, кто спасет теперь ваших детей, сгорающих заживо, зачем забыли вы
силу мертвых их бесконечный гнев, их власть над живыми, призракам
поклонялись вы, идолам пустым!
Они выволакивают блудниц из домов, полусонных, стонущих с похмелья, они
разрезают им животы, юным блудницам, школьницам, первокурсницам, шеи
которых тонки, а глаза так чудесно зеркальны, они разрезают им животы, они
ищут там детей и не находят, о, юные дочери наши, о которых рыдали мы на
смертных одрах, где зародыши ваших чрев? Вытравлены, выжжены огнем
ненависти, что так свободно пылает ныне в пустых молодых сердцах! Смерть
вам, дочери, дочери наших дочерей! Они ломают им тонкие шеи, юным
блудницам, выворачивают руки, выдавливают глаза, вырывают челюсти,
разбивают головы о бетон, отжигают недоразвитые груди, - освободить кровь,
освободить кровь вы должны, так говорит она, маленькая, чистая, живая,
которой имя - правда! И мужчин убивают они, злых и покрытых шерстью, тощих
и очкастых, и ожиревших, как свиньи, и женщин убивают они, похотливых и
злых, отупевших и чувственных, взрезают им горла посреди кухонь, на глазах
вопящих детей, и стариков убивают они, скрюченных и скорченных, кривых и
косых, слюнявых и высохших на пляжах Леты, и старух убивают они, жадных и
выживших из ума, морщинистых и одышливых, всех убивают они, и ручьями
льется по мостовым кровь, как прорвавшиеся потоки ливня, и дымятся повсюду
изуродованные тела - слава вечная!
- Освобождайте кровь, освобождайте кровь! - кричит Люба, стоя на ступенях
одной длинной лестницы. - Пусть течет куда хочет! Выбивайте мозги из голов,
выбивайте мозги на землю, пусть солнце высушит их, пусть мухи съедят их!
В одиннадцать часов утра подразделение солдат в защитной форме высаживается
из грузовиков возле мемориального комплекса и открывает по небольшой группе
мертвецов огонь из автоматов с разрывными пулями и ручных гранатометов.
Уничтожив противника, солдаты заливают братскую могилу горючей смесью и
поджигают саму землю. В этот момент в пяти кварталах к югу отряды мертвых
берут штурмом жилые дома, вышвыривая из окон детей, а взрослых убивая
внутри. Особенным зверством отличается некий безымянный солдат, прозванный
Иваном Рябым, потому что истлевшая во многих местах его рубаха сплошь
заляпана кровью, который согнал детей из нескольких домов на крышу
девятиэтажной новостройки и заставил прыгать вниз. Рассказывают, что
последние дети только ломали себе конечности, падая на мягкую кучу тел, но
товарищи Ивана добивали их внизу пожарными лопатами и топорами.
В четверть двенадцатого по одной из широких улиц движется мотоколонна Армии
Земли, составленная из захваченных в депо бульдозеров, катков и нескольких
самосвалов, за ними гурьбой бегут пешие мертвецы, гулко топоча по мостовой,
дробный их топот слышен далеко, и окна домов звенят ему в унисон, как
стаканы на столике спального купе. Мотоколонна атакует преграждающие улицу
баррикады, занятые солдатами внутренних войск, откуда ее встречают гранаты
и пули, машины начинают гореть, переворачиваясь и разваливаясь на проезжей
части, но земляную пехоту не остановить, она с ревом бросается вперед,
разрывные пули вышибают целые куски из гнилых тел, удары гранат
разбрасывает их в стороны, отрывают головы, руки и ноги, но сатанинская
сила земли гонит своих воинов дальше, и вот они достигают баррикад, живые
бегут, и в спины им вонзаются железные скобы, в затылки им бьют кирпичи, и
злобный, леденящий души вой преследует их, будет вечно преследовать их!
- Захватить морги, монастыри, станции метро! - охрипше раздает приказы
Жанна из кузова самосвала. - Эй, гони на запад! - орет она водителю, в
груди которого прочно застрял короткий лом. Самосвал разворачивается, давя
разбросанные по асфальту трупы, небоеспособные из-за тяжелых увечий, и прет
по тротуару, сопровождаемый несколькими десятками бегущих пехотинцев.
К полудню центральные районы города уже охвачены пожаром. Рассказывают, что
многие уцелевшие собрались под землей, на станциях метро, а после
разбежались по путям, но мертвые настигали их и там, в сырых лабиринтах
Аида, и творили там, в бессветных подземных коридорах, такое, что язык
человеческий не может передать за неимением нужных слов.
Около половины первого Армия Земли штурмом берет вокзал и начинает массовое
избиение сгрудившихся там в надежде покинуть город людей. Живых так много,
что многие мертвецы гибнут от усталости, ломая себе кости об их бесконечную
плоть. Самое распространенное оружие на вокзале - обычная лопата. Жанна
лично руководит расправой, иногда пуская в беспорядочно мечущуюся толпу
людей очереди из подобранного на баррикадах автомата. Одному мальчишке,
выбежавшему прямо на ее самосвал, пулей сносит полголовы. Из другой
половины на асфальт возле упавшего мальчика вываливается кровавая
клубневидная масса. Жанна дико хохочет и встает в кузове самосвала во весь
рост. Человеческое стадо так истошно визжит, что многие люди сходят с ума и
оглушенные ползают по скользкому от крови асфальту, одна женщина все еще
пытается уволочь куда-то небольшой чемодан, здоровенный, заросший густой
могильной щетиной, солдат земли несколько раз бьет ее лопатой в голову, но
она упорно продолжает ползти у него под ногами к неведомой цели.
Оттуда, с вокзала, трупы грузовиками везут на площадь, где Люба приказывает
им вновь идти в бой, там же творится суд и расправа: кое-где начались
кладбищенские междоусобицы, и примерно сорок подданных Любе пришлось за час
поразить для устрашения гнилым огнем.
В четверть второго над центром города появляются вертолеты живых, они с
костережущим рокотом, сверля лопастями ясное небо, повисают над домами и
рассекают воздух сияющими, дымными полосами ракет. Огонь встает выше крыш,
деревья просто исчезают в пламени, словно их и не росло, дома, один за
другим, оседают в клубы пыли, будто становятся на колени, падают ниц перед
своими создателями, чтобы молить о пощаде.
Линиями метро штаб Армии Земли долго уходит на запад, пока путь не
преграждает огромный завал, так что вновь приходится подниматься на
поверхность. Отсюда, из подвала недостроенного дома, разносятся новые
приказы по всему охваченному истреблением городу, сюда приползают
окровавленные, обгоревшие, ободранные до кости гонцы, принося вести о новых
побоищах и зверствах. На юге избиение возглавляют бывший повар Петр
Никаноров и тридцать лет проведший в канализациях вампир Султан Калтуев.
Никаноров с подручными перебил кости на ногах нескольких десятков детей
одного детского сада и заживо подавил их всех, ползающих и блюющих от боли,
катком, восемьдесят студенток одного технического вуза он велел посовать
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг