не умер, он зарылся в землю, как крот. Скажи, маленькая падаль, сколько их
всего?
- Не знаю, - охрипшим и дерганым голосом отвечает Наташа. Слезы текут по ее
лицу, как неудержимый дождь. - Я не видела маленького. Я видела только
этого, потом рыжего, и женщину с кошачьими глазами.
- Как же ты победила его? Ты ведь такая маленькая и не умеешь читать свою
колдовскую книгу.
- Это не я, - у Наташи снова перехватывает дыхание. - Это моя мать сожгла
его. Она теперь там, где никто не хочет быть, ей сейчас очень больно. И это
все из-за меня.
- Что же ты сделала такого? - с бесконечной усталостью спрашивает Жанна. -
За что они охотятся на тебя?
Наташа молчит, опустив лицо вниз.
- Теперь мы все обречены, - наконец говорит она. - Вышло так, я случайно
узнала тайну, страшную тайну. Кто узнает ее, тот должен исчезнуть навсегда.
Так сказал вонючий Бог. Когда мой отец увидел, что произошло, он убил меня,
чтобы спасти от худшего, от вечной смерти. Но тайна не хочет умирать, она
снова заставила меня жить. И вонючий Бог проклял меня, и натравил на меня
свою свору. Вонючий Бог мертвецов, - Большой Мертвец, зловонная падаль,
вставшая из своей могилы, - Он проклинает всех, кто узнает Его тайну.
Потому что есть Жизнь настоящая, какой Он Сам никогда не мог создать, и
какой Он Сам никогда не мог жить, и тайна моя - это знание, как найти ее,
Жизнь, и если ее найти, вонючий Бог уже ничего не сможет с тобой поделать,
потому что Он создал мир смерти и над Жизнью у Него никакой власти нет.
- Мир смерти? - спрашивает Люба.
- Мир, в котором все рождаются, чтобы дрожать от боязни умереть. А когда
умрут - продолжают дрожать и бояться умереть навечно. А кто не хочет больше
пить воду ужаса - того ждет эта самая вечная смерть, которая так страшна,
что никто не может ее себе представить, но внутри каждого существа с
момента его создания заложен страх перед нею, и этот страх может заставить
любого сделать то, что скажет вонючий Бог, Вечный Мертвец, бывший раньше
всех, тот, который всех переживет...
- А ты говоришь, - перебивает Наташу Жанна, блаженно, как кошка, зажмуривая
свои прелестные голубоватые глаза, - что где-то есть настоящая Жизнь, без
страха смерти, без необходимости страдать. Ты видела ее, маленькая падаль?
- Я знаю одного человека, который видел ее. Она там, по ту сторону бездны,
которой окружен наш мир. Земля и ветер, кометы и звезды - все находится по
нашу сторону бездны. Едва ты ступишь на ее край - тебя охватит ужас, потому
что бездна наполнена вечной смертью, я видела вечную смерть, я стояла на
краю бездны...
- А тот человек?
- Тот человек нашел ключ, ключ от бездны. Потому что он убил в себе страх,
так, как не может никто из живых. Он был некогда жив, но он убил свой
страх, которым наделил всех вонючий Бог, и он шагнул через бездну, и воды
вечной смерти расступились перед ним. Он шагнул в никуда, туда, о чем
вонючий Бог сказал: здесь ничего нет, даже места для тела, даже времени для
осознания, но на самом деле там есть Жизнь и свобода от ужаса, только
вонючему Богу нет места там, как рыбе, выброшенной на песок.
- И кто же этот человек, открывающий бездну? - спрашивает Жанна.
- Юрий Гагарин, - наизусть отвечает Наташа. - Первый советский космонавт.
4. Второе искушение Наташи
"Вторая Ева явится вам, она столь будет невинна и мала, что никто не
скажет: вот, запретный плод истины в руке ее. Но идите за нею, и вы отыщете
труп Сына."
Свет, Глава 11.
При этих словах Жанна поворачивает лицо в сторону Наташи. Оно бело, как
простыня.
- Я знаю этого человека. Он давно умер.
- Он не умер, - уверенно произносит Наташа. - Он жив, и будет жить вечно.
Он не вернулся из своего единственного полета, он остался там, по ту
сторону бездны. Вернулось только его пустое тело.
- Ты правду говоришь, маленькая падаль, - Жанна поднимается, опираясь
руками о желтый кирпич стены. - Мы с ним любили друг друга, и если бы он
вернулся назад, то вспомнил бы обо мне. Но он не вспомнил, значит, это был
не он. Я думала, что они заменили его пустой куклой, чтобы скрыть его
гибель там, в черной пустоте. Если ты говоришь, что он жив, приведи меня к
нему. Я не боюсь вонючего Бога.
- Слово должно указать дорогу к нему. Слово должно быть услышано.
- Тогда идем, теперь же, - Жанна легким движением руки откидывает волосы
назад. - Это не так далеко.
Наташа смотрит на то, что осталось от тела ее матери - это всего лишь
вытянутая по тротуару куча пепла, с которой ветер срывает тонкие пылевые
шали. Она зачерпывает горсть и кладет себе в карман, поеживаясь от осеннего
холода. Спрятав руки в куртку, Жанна проходит мимо нее, подставляя ветру
лицо. Ее волосы вьются и вздымаются вверх, как страшная черная ткань.
Когда-то они выходят на улицу, засаженную кленами. Здесь нет фонарей и
потому в небе видно множество звезд, острых льдинок, безжалостно колющих
глаза. Звуки шагов иногда отчетливо раздаются в узком пространстве между
погруженных в кладбищенский сон домов, будто кто-то внутри их картонных
стен осторожно кладет на мрамор кости, играя в домино, осторожно, потому
что кругом лежат опавшие листья, которые издревле учат людей тишине. Люба
пытается придумать, что может чувствовать сейчас Наташа, видевшая, как
замертво сгорела ее мать. Люба вспоминает собственную мать, с которой всего
сутки назад сидела на диване в гостиной. Бросилась ли бы она на восставшего
из мертвых зверя, чтобы вырвать у него свою дочь? И если да, хватило бы у
нее любви, чтобы сжечь адского монстра одним прикосновением материнских
рук? Вряд ли, решает Люба. Здесь другая реальность, здесь другая жизнь.
Если бы ее не было, настоящей была бы та, привычная и повседневная. Если бы
этой не было. Если бы она никогда не переживала этого кошмара, такого
бесконечного, что он не может не быть правдой.
Любе зябко, да еще кольцо въедается в палец щемящим холодом, словно
металлическая пьявка, высасывающая из крови тепло. Мысли путаются в голове,
иногда наползает страх, и он так огромен, что Люба ничего не видит кроме
его исполинских индюшачьих ног, от которых трещины идут по асфальту, и
стены домов расходятся в стороны, как створки окон. И вместе с ним
постоянно появляется нечто, тянущее Любу куда-то в сторону, туда, за спящие
кварталы, за блестящие под фонарями трамвайные линии, за мост, по которому
проходит пустынное шоссе, за огромный, огороженный забором котлован, по
стенам которого спускаются при свете строительных прожекторов на смертный
бой бродячие собачьи стаи, она правильно и четко видит свой путь в
лабиринте улочек города, в то место, куда страх не сможет последовать за
ней. Чем дальше идут они, тем сильнее становится эта странная тяга, какой
Люба не испытывала еще никогда в жизни: пойти туда, скоро она уже и думать
ни о чем другом не может, ей начинает казаться, что, если она не окажется
там как можно быстрее, случится нечто неописуемо ужасное. Она
останавливается в нерешительности на узком перекрестке и смотрит в ту
сторону, откуда исходит беззвучный зов.
- Что с тобой? - спрашивает Наташа.
- Мне нужно туда, - Люба вытягивает руку, показывая, куда ей нужно. -
Пойдем туда.
Наташа вглядывается в сумеречный, уходящий вверх переулок.
- Что там? - спрашивает она Жанну.
- Большое кладбище, - отвечает та. - Мертвые зовут ее. Чем их больше, тем
сильнее зов.
- Всего лишь кладбище, - переводит для Любы Наташа. - Могилы чужих тебе
людей. Что ты будешь делать на чужом кладбище?
Люба пожимает плечами. Она не знает, что будет там делать.
- Мы уже пришли, - окликает их Жанна, удалившаяся на полквартала вперед. -
Отсюда видно Храм.
С того места, где она сейчас стоит, действительно видны темные стены Храма,
закрывающие собой пространство между домами. Они подходят все ближе,
замедляя шаги. Храм огромен. Люба бывала раньше в этом районе города, но
никогда не видела Храма, а как она могла не видеть его, раз он так велик.
Он занимает половину ночного неба, гора черноты, стершая собою звезды.
Вдоль лестницы у входа в него стоит множество урн, и каждая хранит свою
тайну. Окрестные деревья шепчутся вокруг листвой ярких красок, подсвеченных
ночниками фонарей, и это есть последний, пограничный звук у невидимой
границы, за которой затаилась тишина.
- Что это? - тихим шепотом спрашивает Люба.
- Это же цирк, - отвечает ей на ухо Наташа.
- Пора звать старуху, - оборачивается к ним Жанна, лицо которой так
напряжено, словно оно держит пуд железа одной своей кожей.
Жанна беззвучно шевелит губами, глядя Любе в лицо. Только теперь Люба
замечает, что глаза Жанны светятся в темноте, как у кошки. Потом Люба вдруг
начинает видеть старуху, лежащую на полу в какой-то комнате, где больше нет
никакой, даже самой маленькой, мебели. У стены комнаты тоже стоит Жанна,
поперечно закрыв глаза ладонью.
- Бабушка, вставай, - произносит та Жанна громким шепотом.
Люба наклоняется, протягивает руку и касается вздувшейся ноги старухи,
синевато-бледной в свете молочной лампы. Лариса Леопольдовна дергается, как
от ожога, перевернувшись, поднимается на четвереньки, и кое-как встает на
ноги. Она смотрит в стену, прядя поджатыми к животу руками. Разум Любы
проваливается в гнилой колодец, полный какого-то глухого жужжания, и сила
кольца открывается ей, ужасная и невыразимая человеческим языком.
Когда тьма уходит, Лариса Леопольдовна уже стоит перед ней на лестнице
цирка, хмуро пялясь на ступени под собой. Узкие мохнатые губы ее крепко
стиснуты.
- Ну, - говорит Люба, самая не зная, что ей делать дальше.
Старуха разворачивается и споро начинает карабкаться по лестнице наверх.
Все поднимаются следом за ней, причем Жанна вынимает из сумочки пистолет.
Перед старой деревянной дверью, спрятанной в темной нише Лариса
Леопольдовна останавливается, сипло дыша от натуги. Она резко дергает
ручку, но дверь не поддается.
- Внутрь, - шепотом подсказывает Любе Наташа.
- Внутрь, - громко повторяет Люба.
Лариса Леопольдовна всхрапывает и прыгает на дверь, с треском вышибая ее из
петель каменным ударом своего тела. С шипением она устремляется вперед, в
пыльную, пропахшую звериной мочой темноту. На ощупь они взбираются по узкой
винтовой лестнице и попадают в коридор, в конце которого видна закрытая
дверь, под нею просвечивает на пол тусклое голубое сияние. Когда они уже на
середине коридора, дверь отворяется, обнажая за собой тесную комнату с
синей лампой на потолке, посредине комнаты виден стол, и на столе сидит
безногий, на голове которого нет ни волос, ни усов, ни даже бровей. Вместо
каждой руки у гологолового длинный железный клин, остро заточенный, как
бивень моржа, клинья он, наверное, вонзает в пол, чтобы быстрее подтягивать
свое короткое тело. Безногий, с лязгом ударив сразу обеими клиньями в
деревянную крышку стола, гадко, клекочуще визжит.
- Я вижу слово, написанное на твоем языке, старуха, - произносит безногий.
- Чего вам надо?
- Мы ищем ключ от бездны, - отвечает Наташа.
Гологоловый поднимается на воткнутых в стол клиньях, внюхиваясь в текущий
от Наташи воздух, словно его стеклянные глаза слепы.
- Жонглер говорил мне, что когда-нибудь мертвая девочка придет за ключом, -
громко, веще шепчет он. - Ночное представление уже началось. Вы нашли то,
что искали. Спешите занимать места.
Выдернув зазвеневшие железяки, он ловко разворачивается вокруг собственной
оси, спрыгивает со стола, шмякнувшись об пол, и рывками тащится вглубь
синей комнаты, сосредоточенно и надсадно хрипя.
В темных коридорах цирка вместо ламп горят помещенные в стенах крупные
прозрачные камни. Еле различимые тени пробираются вдоль темных стен, то
постукивая туфлями, то шурша одеждой. Их так много здесь, таинственных
жителей ночи, что Люба даже не пытается всматриваться. Они с Наташей
держатся по пути за руки, чтобы не было так страшно, Жанна поспешно следует
за гологоловым, бойко стучащим клиньями впереди, Лариса Леопольдовна
тащится сзади, кряхтя и приволакивая одну ногу.
Наконец они достигают бархатной, темно-алой занавеси, за которой
открывается кромешное, вытянутое по человеческому росту, дупло. Это
галерея, ведущая свое онемевшее горло вокруг арены, тут совершенно темно и
пусто, будто этот круглый коридор есть неприкосновенная граничная земля
между двумя невесть какими мирами. Скоро Люба натыкается на деревянные
перила, обходит их и внезапно видит мутный свет далеко внизу.
Там, над ареной, висит на невидимых отсюда проводах голая электрическая
лампочка. На арене стоит высокий двухстворчатый шкаф, в нескольких шагах от
него - продолговатый ящик, похожий на гроб, и еще там находятся трое людей:
один - долговязый и длиннорукий, со спутанными волосами до плеч и длинным
носом, он стоит за ящиком, обутые сапогами ноги его полусогнуты в коленях,
он одет в шахматное трико некогда яркой окраски, теперь же сильно
выцветшее, второй, полный человек среднего роста стоит у шкафа, он одет в
черное, круглое лицо его светится бледностью, и на глазах у него черные
очки, как у слепца. Третьего Люба замечает не сразу, только когда он подает
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг