волокут в низкую дверь, она упирается ногами и жалобно стонет. Дверь
захлопывается, женщина сильно бьет в нее сапогами изнутри.
- Давайте отойдем от машины, Ольга Матвеевна, - говорит полнощекий. -
Пройдемся, воздухом подышим. Может, закурите?
- Нет, спасибо.
- Вы, Ольга Матвеевна, я вижу, женщина особенная. И вы, полагаю,
достаточно умны, чтобы понимать, насколько все произошедшее здесь выходит,
так сказать, за рамки... Нет, я имею в виду не рамки закона, или некоей
гипотетической морали, я имею в виду иные рамки, Ольга Матвеевна,
совершенно иные. Я имею в виду ту черту, которая проведена без нашего с
вами участия, черту, так сказать, самого существования, может быть, я не
совсем ясно выражаюсь... Позвольте вашу руку, Ольга Матвеевна. Какая у вас
холодная рука. Вам холодно? Не стоит даже и упоминать о том, что события,
которые происходили в подведомственном вам учреждении не просто не должны
были иметь место, они не могли, я повторяю, не могли происходить. Надеюсь,
это не вызовет с вашей стороны возражений? Нет. Хорошо. Однако, вот чего я
не пойму. Как же они все-таки происходили, если их и быть-то не могло? А,
Ольга Матвеевна?
- Зачем вы все это говорите? - устало спрашивает Ольга Матвеевна.
- Я пытаюсь, если позволите, выяснить. Установить истину в ее
кристальном виде. Всем нам по природе свойственно искать выхода из того
положения, в котором мы находимся, из нашего бренного, так сказать,
существования, но почему, дорогая Ольга Матвеевна, почему? Кто сказал, что
выход этот обязательно существует? - полнощекий вдруг резко
останавливается между древесными стволами. - Вы не были здесь?
- Извините?
- Раньше? Вы не были здесь уже раньше?
- Нет. Я не была здесь раньше.
- И меня вы раньше никогда не видели?
- Как ваше имя?
- Меня зовут Спиридон Борисович, но это не имеет никакого отношения к
делу.
Вам обязательно нужно знать мое имя, прежде чем вы станете мне пенис
сосать? Вы хотите ориентироваться в пространстве, что ж, это понятно, но
поверьте, Ольга Матвеевна, слова не предоставляют нам такой возможности.
Этой функцией они не обладают. Так что же, вспомнили?
- Я не видела вас раньше.
- Ошибаетесь. Вот тут вы, дорогая, и ошибаетесь. Возможно, это даже
ваша главная ошибка. Ну что ж, картина в таком случае, проясняется.
- Значит, вы не из НКВД?
- Напротив. Я как раз из НКВД. Но это тоже ведь только название.
- Я понимаю, что мы туда не поедем.
- Ах, вы это понимаете? Ну, не удивительно. Давайте, Ольга Матвеевна,
остановимся здесь. Холодная сегодня ночь, звезд не видно, сейчас пойдет
снег. Вот он, видите, уже падает. Этой осенью еще не было снега.
Из небесной черноты и вправду начинает сыпаться редкий кружащийся снег.
Ольга Матвеевна прячет руки в карманы, чтобы было не так холодно и
смотрит на своего спутника. Снежинки падают мимо ее лица, прилипая к
ресницам.
- Так вы, значит, настаиваете на своей правоте? - тихо произносит
полнощекий. - Ленинизм, вам, стало быть, не указ?
- Бросьте, - тихо и серьезно отвечает Ольга Матвеевна. - Какой еще
ленинизм.
- Ленин, Ольга Матвеевна, это не личность, это не учение. Это - закон.
Закон, пожирающий своих исполнителей. Что вы на меня так смотрите? Я не
стану насиловать вас, мне не нужны эти частности. Меня интересует общее
положение дел. Видите эти ямы? Они вырыты тут уже давно. Когда идут дожди,
вода собирается на дне, превращая их в лужи. Я видел, как лесные звери
пьют из них воду. Чего же вам еще нужно? Что вы не станете на колени, не
всмотритесь вглубь земли?
Ольга Матвеевна подходит к краю ближайшей ямы и опускается на колени.
Спиридон Борисович идет следом, вынимает из кармана пистолет и
приставляет его сзади к ее голове. В лесу стоит тишина, нарушаемая только
отдаленными глухими криками Надежды Васильевны, которой рвут ногтями
срамную кожу в черной тьме автомобиля. Обнаженные деревья, неподвижно
погруженные в зимний сон, сплетают свои ветви в угольную кровеносную сеть.
- Вы, кажется, хотели что-то сказать? Вы даже не читали подписанных
вами бумаг. Ведь это все чушь, Ольга Матвеевна, чушь, под которой стоит
ваша красивая подпись. Так вы хотели что-то сказать?
- Я ненавижу нас, - тихо говорит Ольга Матвеевна, вынимая руки из
карманов и раскрывая ладони перед собой. - Всех.
- За что?
- За то, что мы есть. Нам всем нужно исчезнуть бесследно.
- Вот как? А что же останется? Видите ли, Ольга Матвеевна, здесь вы
снова намереваетесь преступить черту, полагая, что именно за ней находится
избавление. Ранее я часто думал найти такую женщину, как вы, которая
обладает достаточной внутренней силой, чтобы ненавидеть жизнь, найти такую
женщину и использовать как обычную, сделать ее беременной коровой, но
теперь я, под влиянием, - пистолет в руке Спиридона Борисовича вдруг
оглушительно хлопает, Ольгу Матвеевну сильно толкает вперед за голову, и
она кувырком валится в яму, с плеском ударяясь боком в воду на ее дне, -
произошедших событий окончательно понимаю, что мысль эта сама по себе
глупа, потому что дело, Ольга Матвеевна, видите ли, не в человеке, а в
продуцируемой им душевной силе, как то вашей, к примеру, любви, и когда
сила иссякает, тут для меня нет больше интереса, и человек сразу
превращается в труп, поэтому я при подобных обстоятельствах не задаюсь
вопросом о причинах, чтобы не впадать в банальнейшую ошибку философии,
спрашивая зачем или же почему, нет, я перевожу дело в иную плоскость, я
задаю конкретные вопросы, решаемые обычно наукой, а именно: когда вы,
Ольга Матвеевна, лишились своей души, оставшись только с вышеупомянутой
вами ненавистью, и куда делась она, столь скоропостижно вас покинув?
Спиридон Борисович прячет пистолет в карман и задумчиво бредет к
машине, откуда все явственнее слышен вой беспощадно насилуемой женщины.
Подойдя к кабине, от ударяет кулаком по двери фургона. Вой обрывается, и
двое расхристанных мужчин выволакивают наружу полуголую Надежду
Васильевну, неумело сгибающую ноги, они, да и рот ее, в крови, под глазом
синяк, она охрипла от крика и закидывает голову назад, потому что из носа
тоже сочится кровь.
- Туда, - махает рукой Спиридон Борисович в ту сторону, откуда пришел.
Военные хватают женщину за руки и тащат к ямам. Она снова начинает
хрипло квохтать, булькая кровью, тогда тот, кто вел машину, коротко бьет
Надежду Васильевну пистолетом по голове, и дальше слышен только
удаляющийся треск кустов, которыми волокут ее тяжелое тело. Наступает
тишина, потом хлопают два выстрела. Спиридон Борисович садится в кабину,
вытянув ноги через проем открытой двери наружу. Окружающая машину лесная
мгла наполняет его спокойствием и непрерывной четкостью хода космического
времени.
- Девчонок туда же? - спрашивает его вышедший на просеку военный,
назвавшийся Петром.
- Да, все в яму. Чего два раза стреляли?
- Да Певцов ее живой в яму повалил, а потом с первого раза по башке не
попал.
- Не жалко было ее, Шаталов, только что нафаршированную?
- Да мало их что-ли, Спиридон Борисович.
- Точно. Ну, давайте, тащите туда девчонок. Вытряхнете их, мешки сверху
побросайте и зарывайте. Быстрее, быстрее, ребята, времени мало, - Спиридон
Борисович откидывается на сидении машины, закрывая глаза. Он не спал уже
двое суток.
Двое военных сволакивают мешки из фургона к яме и вытряхивают из них
вонючие детские трупы. Тело Зины, перекатившись через плечо, утыкается
коленом в землю и застряет на склоне, водителю приходится сбросить его на
дно пинком ноги. Непристойно раскинув ноги, девочка валится на труп
Надежды Васильевны, забрызгавший Ольгу Матвеевну кровью из своей разбитой
головы.
Другие трупы сбрасывают по воздуху, взяв за плечи, и они падают друг на
друга с чавкающими глухими шлепками, протекая темной гнилой кровью.
Водитель ругается матом, жмурясь от летящего в глаза снега.
Катю вытряхивают из последнего мешка. Снег падает ей в сжатое
смертельной судорогой лицо, попадая в раскрытый рот. По шее проходит
лиловый рубец от колготок.
- Это та, что удавилась, - говорит водитель. - Уже опухла, сука.
- Слушай, Вовка, погоди, - Петр вдруг расстегивает штаны, начиная тихо,
воркующе смеяться. - Погоди, Вовка, гляди. Рот раскрыла, она пить хочет, -
он смеется, широко уперев ноги над Катиной головой, и пускает мочу, целясь
девочке в рот. От смеха он попеременно перестает попадать, пробрызгивая
дорожкой семенящих капель по лицу. Моча все же быстро наполняет рот
девочки и переливается через губы. - А теперь, Вовка, смотри фокус, -
говорит Петр, встряхнувшись и пряча. Он приподнимает одну ногу и наступает
ею Кате не живот. Катя вдруг сильно, хрипло рыгает, бульканьем выбрасывая
мочу изо рта маленьким родничком. Водитель с руганью отшатывается от нее.
- Да не шарахайся, дурило, - хохочет Петр. - Это ж газы ртом вышли. Я
надавил, газы вышли. А ты дурак испугался. Давай скинем.
- Да ну тебя на хуй, - мрачно говорит водитель, поднимая лопату. - Сам
скидывай.
- Да помоги ты, елки зеленые, - с удивлением разводит руками Петр.
- Говорю, сам скидывай. Какого хрена ты на нее ссал?
- А шо такое? Она же никому не расскажет, - смеется Петр. - Правда,
детка?
- Петр приседает, берет Катю за ноги, протаскивает по земле и, крякнув,
швыряет ее в яму. - Тяжелая, блядь, - вздыхает он, снова выпрямляясь. - Ну
если я ссать хотел, так что мне, до города терпеть? А то, что на нее ссал,
на девчонку, так это по ошибке. Не заметил, ебена мать. Что тут видно в
темноте, а она лежит, как колода. Так что ты уж, брат, извини.
Водитель молча упирает лопату и наседает на нее ногой. Они зарываю яму,
ничего не говоря, только тяжело дышат. Лезвия лопат с металлическим
харканьем врезаются в холодную землю, наметенную кучей на краю ямы, комья
сыпятся вниз, покрывая голые тела мертвецов стохастической рябью помех,
словно они разъедаются ветром сухого гниения и порывами растворяются прямо
на глазах. Вскоре трупы уже не видны под слоем земли, а двое с лопатами
все продолжают бросать комья на то место, где они были когда-то, чтобы
никто не смог отличить его от других лесных мест, чтобы оно поросло
обычной травой и древесной молодью, чтобы вылупились тут одной осенью
из-под мха грибы, и чтобы память человеческая не нарушала постепенного
вростания корней, выделяя здесь могилу, потому что все могилы на земле все
равно теряются, а трупы, некогда заложенные в них, все равно рассыпаются в
прах, и нет по большому счету нужды их вспоминать.
Когда яма сравнивается с поверхностью почвы, они утаптывают место
захоронения сапогами и нагребают на него давно умершую траву, оторванную
от земли еще во время углубления ямы.
- Ветками надо забросать, - замечает Петр.
Водитель с размаху втыкает лопату в грунт, чтобы освободить руки для
новой работы. Под его ногами, под тяжелым рыхлым слоем земли, где он не
может видеть и слышать, в грязной ношенной одежде, которую никому даже и в
голову не приходило для дальнейшего использования снять, судорожно
сжимается детское тело, выворачивается и еле различимо стонет от
нечеловеческой, тупо порющей живот боли, и кровь вытекает изо рта на щеку,
маслянистой, черной струйкой, и сырая черная земля засыпается в поменявший
положение рот, потому что все там, ниже земли, черное, нет там места
свету, там прячет природа только то, что уже не нужно и должно стать
бесформенной мертвой нефтью будущей жизни, и еще тех, кто трудится над
разрушением формы, поедая погребенным руки, рты и глаза. Режущий удар
лопаты. Катя снова начинает жить.
Они уходят прочь, неслышно ступая сапогами в угольную пыль умирающей
осени, они уходят, и она перестает чувствовать их живое тепло, только
влажное тепло мертвых, гниением своим согревающих ее, словно она - их
единственная надежда, словно они и умерли ради того, чтобы она жила. Катя
лежит под землей, закрыв глаза, все вокруг нее молчит в повальной глухоте,
только с тихим, неровно пузырящимся шипением киснут трупы и где-то высоко,
за стеной земли, падают бумажные снежинки, совсем не холодные, как вода
после мороженного. Катя лежит неподвижно и ни о чем не думает, только
странное удивление застыло в ней, как же все изменилось со времени ее
смерти, словно она никогда и не жила здесь.
Катя лежит долго, половину ночи, пока не приходит Тузик. Тузик - это
крупный, рыжий бродячий кобель, живущий в лесу, как волк, у него никогда
не было хозяина, может быть, у его матери был, но сам Тузик родился в норе
на городской свалке, потерял в драке кусок морды, потом мальчишки
покалечили ему камнем глаз, потом он напал на другого мальчишку в сумерках
жаркого позапрошлого лета и разорвал ему ногу. Мальчишка упал и не мог
сопротивляться от боли, Тузик мог бы его загрызть, но не стал, он до сих
пор вспоминает искаженное от боли лицо маленького человека, в котором не
было ненависти, а только страх. Понимая, что бесконечная стая людей начнет
теперь ему мстить, Тузик тем же вечером ушел со свалки в лес, где
окончательно одичал, охотится на зайцев, крадет курей в далеком колхозе за
рекой, которую преодолевает вплавь, а не так давно он обнаружил и это
место, место, где всегда есть мертвечина.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг