И вот смерть, щадившая на полях Великой Отечественной войны, настигла
его в Париже.
Глубоко вздохнув, Волгин открыл глаза.
Он с удивлением увидел, что в комнате почти совсем темно Очевидно, уже
наступил вечер. Значит, он не только вспоминал прошлое, но и спал.
Дождь по-прежнему лениво стучал по стеклам окон.
Волгин протянул руку, но не позвонил, услышав в соседней комнате
твердые мужские шаги.
Дверь открылась.
Вошедший остановился на пороге. Волгин видел только темный силуэт в
светлом четырехугольнике, но легко узнал своего шурина. Михаил Петрович
решил, что больной спит, шагнул назад и хотел закрыть дверь.
- Я не сплю, Миша, - сказал Волгин. - Подойди сюда. Северский,
неслышно ступая по мягкому ковру, подошел к постели.
- Почему ты лежишь в темноте? - спросил он.
- Темнота мне не мешает... Сядь сюда, на кровать. Только что я
вспоминал свою жизнь. Ничего замечательного, но и стыдиться мне не
приходится. И жалеть больше не о чем. Могу умирать спокойно..
- Кто о чем! - В голосе Михаила Петровича слышалась досада. - С чего
ты взял, что непременно умрешь? Если бы от каждой болезни умирали, людей бы
не осталось. Давай я зажгу лучше свет.
Он встал и, подойдя к двери, повернул выключатель. Комната осветилась.
Когда он вернулся к постели, Волгин лежал с закрытыми глазами. Михаил
Петрович внимательно посмотрел на его страшно худое, землистое лицо и
тяжело вздохнул.
Он вспомнил слова профессора, сказанные сегодня утром: "Больному
осталось не более трех дней жизни". Старый опытный врач не ошибался. Михаил
Петрович видел это и сам.
Он наклонился и чуть коснулся руки, лежавшей на одеяле:
- Дима, ты спишь?
- Нет, - Волгин открыл глаза. - Посиди немного со мной.
- Тебе сейчас принесут ужинать, - Михаил Петрович сел в кресло. - Вера
Андреевна говорила мне, что ты стал капризничать, - он улыбнулся устало и
грустно. - Зачем тебе понадобился прогноз погоды? И что это за фантазия с
Эйфелевой башней?
Волгин нахмурился.
- Это так, - неохотно ответил он. - Не обращай внимания. Мало ли что
взбредет в голову, когда человек ничего не делает.
2
В конце августа, во второй половине дня, в окрестностях Можайска по
асфальтированному шоссе мчался открытый автомобиль.
На заднем сиденье никого не было. Рядом с шофером сидел пожилой
мужчина. Легкое серое пальто, мягкая шляпа и очки в золотой оправе
придавали пассажиру автомобиля вид иностранца-туриста. Сходство усиливалось
огромным интересом, с которым он всматривался в проносившиеся мимо
живописные виды. И только отсутствие фотоаппарата на тонком ремешке
несколько нарушало впечатление.
- И никаких следов...
Шофер вопросительно повернул голову.
- Я говорю, что не вижу следов войны, - пожилой мужчина показал рукой
вокруг: - В этих местах были гигантские бои.
- Прошло восемь лет, Михаил Петрович. Но следы есть и их просто не
замечаете.
Северский вздохнул.
- Да, - сказал он, - восемь лет! Для нашей страны это огромный срок.
Совсем недавно я был в Лондоне. Там еще час встречаются разрушенные дома. В
окрестностях Парижа ясно видны следы не только Второй, но даже Первой
мировой войны. А у нас уже почти ничего не видно. Далеко еще, товарищ
Петров?
- Километров двенадцать, четырнадцать, - ответил шофер, - а там и У...
Машина быстро мчалась по гладкой широкой магистрали. Прохладный ветер,
огибая смотровое стекло, приятно щекотал лицо Встречные машины проносились
мимо, оставляя за собой легкие облачка пыли и отработанного бензина.
На безоблачном небе солнце склонялось к западу.
- Поздно выехали, - сказал Северский. - Возвращаться придется в
темноте.
- Вы долго пробудете там?
- Нет, не долго. Я еду на могилу. Хочу проститься с сестрой и с другом
перед долгой разлукой. Легко может случиться, что эта разлука навсегда...
- Ваша сестра и друг... - сочувственно сказал Петров. - Вы никогда не
были на их могилах?
- Могила одна... Не был, товарищ Петров. Мою сестру похоронили во
время войны. Ее повесили немцы. Ее муж, мой лучший друг, умер этой зимой.
Мы с ним были тогда во Франции. Его тело отправили на родину в свинцовом
гробу и похоронили рядом с женой, в одной могиле. А я не мог покинуть
Париж. Очень хотел, - прибавил Северский, - но не мог. Поэтому я на
похоронах не был.
- А вашу сестру за что повесили? Впрочем, фашисты часто вешали и без
причины.
- Моя сестра была в партизанском отряде. Она врач по профессии.
Проникнув в город, она лечила трех раненых из местного подполья. Гестапо
открыло тайное убежище. Раненых тут же прикончили, а сестру схватили и
подвергли пыткам, добиваясь сведений о партизанском отряде. Ничего не
добившись, они повесил" ее, - Михаил Петрович помолчал, справляясь с
волнением. - Правительство удостоило се звания Героя Советского Союза, -
закончил он.
- Ого! - сказал Петров.
- А ее муж получил это высокое звание при жизни, - продолжал
Северский. - Мстя за Родину и свою жену, он лично уничтожил более
четырехсот фашистов.
Петров даже затормозил машину. С выражением удивления и восторга на
молодом, свежем лице он воскликнул:
- Какие люди! Вы должны быть очень горды, Михаил Петрович!
Северский улыбнулся.
- Ими горжусь не только я, - сказал он. - Ими гордится весь наш
народ... Поехали дальше... - после нескольких минут молчания он вдруг
прибавил: - Уцелев в огне войны, где он не щадил себя, мой друг едва не
сгорел после смерти.
- То есть как это?
- Да, представьте себе. В тот день, когда тело было положено в гроб, в
комнате возник пожар. Его не сразу заметили. Свинец мог расплавиться, но, к
счастью, этого не произошло.
- Гроб был свинцовый?
- Да. Дело в том, товарищ Петров, что тело Дмитрия, моего друга звали
Дмитрием, решено было отправить в Москву. Об этом настойчиво просили друзья
Дмитрия, сослуживцы из министерства и товарищи по полку. Его очень любили
все, кто знал. Мы заказали герметически закрывавшийся свинцовый гроб и
попросили парижских медиков принять меры к сохранности тела, хотя бы на
одну неделю. Известный профессор, крупный ученый, взялся это сделать. Мы не
хотели бальзамировать труп, а только предохранить его от быстрого
разложения. Когда Дмитрий умер, профессор ввел в его тело какие-то
препараты, а гроб был наполнен инертным газом под большим давлением.
Профессор уверил нас, что, пока гроб не вскроют, тело будет в полной
сохранности долгое время. Но гроб так и остался закрытым.
- Из-за пожара?
- Да. Обе половинки гроба приварились друг к другу под Действием огня.
Не было смысла вскрывать его. Ведь тело, вероятно, сильно пострадало.
- Действительно, очень странный случай, даже необычайный. Михаил
Петрович, почему вы не сказали мне, куда и зачем мы едем? Я купил бы в
Москве венок.
- Мы возложим венки от нас обоих, - ответил Северский. - Я везу с
собой два.
Петров замедлил ход, - машина шла уже по улицам города. На перекрестке
она остановилась. Шофер вышел и поговорил с постовым милиционером.
- Тут три минуты ходу, - сказал Петров, садясь на свое место. - Сейчас
повернем налево, и в конце улицы будет парк. Эту могилу, по-видимому,
хорошо знают в городе.
Автомобиль медленно тронулся вперед.
Михаил Петрович ничего не ответил шоферу. Он сильно волновался. Сейчас
он будет на месте, где вечным сном спят самые дорогие ему люди. Как живые
они предстали перед его мысленным взором. Милое лицо Ирины, с большими
черными глазами и массой белокурых волос над чистым лбом, а рядом такие же
темные глаза, характерные черты и узкие, твердо сжатые губы Дмитрия.
Машина остановилась.
Широкая аллея уходила от ворот в глубину. В се конце виднелся белый
обелиск.
- Это и есть могила, - сказал Петров.
Они взяли венки из живых цветов, обернутые в прозрачную тонкую бумагу,
и пошли по аллеям парка.
Низкая чугунная решетка окружала могилу, покрытую цветами. Масса
венков, старых и совсем свежих, свидетельствовала о том, что жители города
чтили память героев. Несколько пионерских галстуков, алевших на ограде,
молчаливо говорили об экскурсиях школьников.
На белом мраморе обелиска, под золотой звездой, была выбита золотыми
буквами надпись:
ГЕРОИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
Дмитрий Александрович и Ирина Петровна
ВОЛГИНЫ
Петров и Михаил Петрович обнажили головы. Несколько минут они молча
постояли, держа венки в руках. Потом они сняли бумагу, и Северский
осторожно перешагнул через ограду и положил венки у подножия обелиска.
- Спите, дорогие! - прошептал он. - Вы хорошо послужили своему народу.
Родина никогда не забудет своих славных детей!
3
Четыре межпланетных корабля, стоявших по углам огромного квадрата
взлетного поля, направляли яркий свет двадцати четырех прожекторов на
готовую к прыжку в Космос исполинскую громаду фотонной ракеты.
Над полем - гладкой площадкой, отвоеванной у дикой природы
неприветливого Плутона упорным трудом, - над четырьмя вспомогательными
кораблями, над ракетой раскинулось черное небо, усеянное бесчисленными
точками немигающих звезд.
Ослепительно яркой огромной звездой сияло на этом чуждом человеку
Земли небе далекое Солнце.
Приближался торжественный и волнующий момент старта.
Через несколько часов четыре звездолета, доставившие на Плутон
межзвездную экспедицию и провожающих, улетят обратно на Землю, захватив
персонал космической станции Плутона. Фотонная ракета возьмет старт в
другую сторону.
Впервые люди готовились покинуть Солнечную систему, устремиться в
безмерную даль пространства, к далекой звезде, к другому солнцу - центру
другой планетной системы.
Человек давно шагнул в Космос. Но до сих пор он не удалялся далеко от
Солнца. Настало время выйти на просторы Большой Вселенной!
Кроме дежурных, которые всегда оставались на борту звездолетов, все
экипажи собрались в салоне - каюте межзвездного корабля.
Последнее прощание с улетающими товарищами. Прощание навсегда!
Двенадцать человек готовились проникнуть не только в бездну
пространства, но и в бездну времени. Им предстоял путь в будущее.
Когда ракета вернется, никого из тех, кто сегодня провожал се, не
будет уже в живых.
Всего несколько лет, несколько десятков месяцев будут находиться в
полете двенадцать человек экипажа ракеты, а на родной планете успеют пройти
века. Не одно поколение людей сменит друг друга. Таковы законы сверхвысоких
скоростей.
Грустным и радостным одновременно было прощание остающихся и
улетающих.
Десять мужчин и две женщины не колебались и не жалели о принятом
решении. Они шли на свой подвиг ради светлой цели соединения двух миров,
двух родственных общностью происхождения, но потерявших друг друга культур.
Человек грустит при разлуке и радуется, совершая подвиг во Имя жизни!
На Плутоне нет атмосферы.
Самая отдаленная от Солнца планета не обогревается его лучами. На ней
свирепствует космический холод и замерзают все газы.
В этот день вековой порядок был нарушен. На огромном пространстве
планеты появилась на несколько минут газовая оболочка.
Улетели к Земле четыре вспомогательных корабля, в могучем реве своих
двигателей отделившись от взлетного поля.
Фотонная ракета осталась одна. Ее старт должен был состояться без
свидетелей. Ничто не смогло бы уцелеть, находясь расстоянии тысяч
километров от места ее подъема. Именно потому и выбрали для ракетодрома
столь удаленную планету. На ней еще не было ни одной научной станции, ни
одного поселения ученых. Таких мест немного осталось в Солнечной системе.
Никто не видел величественной и потрясающей картины ф0 тонного старта.
Опаленные сверхмощной силой света мгновенно расплавились и
превратились в газы замерзшие в незапамятные времена элементы атмосферы
Плутона. Клубящаяся масса закрыла площадку только что покинутую ракетой.
Но лишь на несколько минут.
Властная рука холода сразу навела порядок. Посыпались на почву
твердевшие на лету хлопья "снега".
И снова покой глубокого сна объял разбуженную человеком природу.
Ленин!
С его именем на устах и в сердце шли на штурм Космоса первые
звездолетчики Земли.
Его черты, запечатленные в граните, бронзе и золоте, оставляли на всех
планетах бесстрашные покорители Вселенной.
Когда-то в городе, носящем имя Ленина, был спущен на воду первый в
мире атомный ледокол.
Долго ли думали его строители, как назвать корабль, какое имя для него
выбрать?
Одно имя могло быть у первенца атомного флота
И на борту космолета, ринувшегося в безграничные просторы, навстречу
другой жизни, другому разуму, на борту первого корабля, вступившего в
поединок с еще неведомыми силами Большого Космоса, горело то же бессмертное
имя: "Ленин".
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГОД ВОСЕМЬСОТ ШЕСТИДЕСЯТЫЙ
Глава первая
1
Сознание медленно возвращалось.
Смутные, расплывчатые мысли и образы возникали и исчезали, не оставляя
никаких следов в памяти. Мозг работал короткими, отрывистыми "толчками",
поминутно погружаясь в небытие.
Эти мимолетные проблески нельзя было даже назвать мыслями. Это были
едва намеченные ощущения, отдаленный намек на деятельность человеческого
мозга.
Потом периоды "мышления" стали постепенно все более и более
продолжительными. Туманные образы начали принимать реальную форму.
И настал момент, когда он почувствовал, что просыпается от глубокого
сна.
Но эта вспышка сознания мелькнула и сразу погасла. Он все еще не
сознавал себя и не отдавал себе никакого отчета в этом.
Его глаза были закрыты, и сквозь веки не проникало ни единого луча
света. В ушах стояла полная тишина. Он не ощущал своего тела и температуры
окружающего воздуха. Время не существовало для него.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг