- Ладно уж... Короче, болен он. - Гаврилов бросил на стол еще одну
папку.Здесь данные обследования. Рак поджелудочной железы. Лечили мужика от
диабета, а вышло... Тут еще выписка из истории болезни, копия из
медицинской книжки. Я запросил мнение эксперта. По всем показаниям, жить
Журавлеву осталось месяца три.
- Он это знает?
- Считает, что полгода. Так ему врач сказал. Но мой специалист
настаивает, что полноценной жизни - не больше трех месяцев. Дальше
медленная агония. Вот и весь мотив. Лебединая песня опера, так это надо
понимать.
- Ясненько! - Подседерцев резко встал, кресло жалобно скрипнуло.
Прошел к окну, встал, сцепив руки за спиной. Гаврилов не отрываясь смотрел
на его широкую спину, почти полностью закрывшую оконный проем. Порой спина
бывает не менее выразительна, чем лицо, опытному глазу нетрудно угадать,
если не о чем, то хотя бы как думает человек.
Сейчас спина Подседерцева была напряжена так, словно он пытался
совладать с тяжестью, неожиданно обрушившейся на плечи.
- Гаврилов, а ты не устаешь дурака валять? Это же самая трудная маска.
Тебе разве в Высшей школе КГБ не говорили? - Подседерцев не
повернулся. Сунул палец между пластинок жалюзи, сделал вид, что увидел
что-то интересное в окнах дома напротив. Стекла в рамах были особенные, с
невидимой глазу неровностью поверхности, исключавшей снятие информации
лазерным лучом. Для любителей пользоваться микрофоном направленного
действия в раму были вмонтированы миниатюрные динамики. Вместо разговора в
кабинете "слухач", залегший на одной из соседних крыш, мог наслаждаться
бесконечным концертом хард-рока.
- У нас в Вышке много чего говорили. Но я и без них знал, что умных
никто не любит. Дураком легче и жить, и работать. - Интуиция подсказала,
что Подседерцев сейчас резко развернется, и, понимая, что надеть маску
простака не успеет, Гаврилов быстро наклонил голову над рассыпанными на
столе бумагами.
- Только из меня дурака делать не надо! - Подседерцев круто
развернулся, под каблуками пискнул синтетический ворс ковра. - Первое,
Журавлев подставляется на интервью и рекламирует свою новую книжку. Второе,
он смертельно болен, а, значит, готов пуститься во все тяжкие. Так что же
он такое накропал, если ты меня через всю Москву к себе приволок, а? Только
не вздумай сказать, что до сих пор не удосужился выяснить. Гаврилов, я же
тебя не первый год знаю, так что можешь не надрываться. Корчишь из себя
клоуна, а у самого с утра лицо, как после клизмы!
Гаврилов хмыкнул, вытащил из стола толстую папку, покачал в руке,
потом звонко шлепнул ею по полированной столешнице.
- Это ксерокс рукописи Журавлева. Вчера вечером получил, закончил
читать к утру. Мура ужасная, слов нет, но фактура! В нашей операции ты
использовал докладную записку Журавлева десятилетней давности. Он с ней
носился по всем высоким кабинетам, пока ему открытым текстом не сказали,
что он ни фига не смыслит ни в мафии, ни в контрразведке. Пока мы с тобой
гадали, как его закадрить, он, паразит, взял и написал об операции, которую
с таким трудом пробивал. Все написал! Слово в слово по докладной. Основные
фигуранты, как бы он их ни назвал, легко угадываются. Все ходы операции
прописаны так, что бери и делай. Вот такие у меня новости.
Подседерцев вернулся к столу, садиться не стал, уперся кулаками в
край, нависнув над притихшим Гавриловым.
- Идиот, - тихо произнес он, уставившись на титульный лист рукописи.
Гаврилов не понял, кому это было адресовано - ему лично или автору
рукописи, но уточнять не стал. Продолжая незаметно, снизу, следить за
выражением лица Подседерцева, продолжил:
- Сюжет банален до безобразия. Оперу зарубили операцию, а он раскрутил
ее на свой страх и риск без визы руководства. Внедрил своего человека в
высший эшелон мафии и стал играть на противоречиях кремлевских группировок.
Естественно, испортив жизнь многим достойный людям.
- Надеюсь, в финале этого гения шлепнули?
- Естественно. В назидание потомкам. А название опуса, кстати,
характерное - "Лебединая песня".
- Да уж! - тяжело выдохнул Подседерцев. - Не дай бог, он эту лебединую
песню кому-нибудь пропоет. Писатель из него никакой, а опер был гениальный.
Попадет книга в нужные руки, оценят ситуацию и предложат реализовать
схему операции. За хорошие деньги, естественно. Наверно, на это, гад, и
рассчитывает.
Гонорара за книжку даже на похороны не хватит, так я понимаю, а
конкуренты какой-нибудь финансовой группировки за такую работу полгрузовика
денег отвалят!
- Подседерцев полистал страницы, отложил папку.
- Дело пахнет керосином, - подыграл ему Гаврилов, отметив, как
натянулась кожа на широких скулах Подседерцева. - Я же говорил, Журавлев
инициативно ищет контакта. Самое время подкатывать к нему с предложением.
- Вся опасность в том, что работать можно только с человеком, не
осознающим смерть, как неизбежную данность. Кто до этой простой мысли
дошел, тот для нашего .брата умер. Такой человек становится или монахом,
или поэтом, но не агентом, это факт. Он ищет вечного, а не выхода на
спецорганы.Подседерцев сел в кресло, вытянув под столом тяжелые ноги.
- Философия! - скривил губы Гаврилов. - Мало ли мы попов и поэтов
агентурили? У меня самого на контакте два рифмоплета были, и не из мелких.
А у соседнего отдела полпатриархии в агентах ходило!
- Дерьмовые поэты и расстриги, вот кем они были! - отрубил
Подседерцев, зло дернув крупной головой. - Без веры в себя, как в часть
Высшего. А с этого и начинается настоящий поэт или монах. С верой можно и
на костер... Ты говорил, Журавлев в богоискательство ударился?
- Еще как!
- Плохо дело. С его раком в самый раз на костер, все равно терять
нечего.
Осторожнее с ним надо будет... Кстати, "слухачей" из квартиры над ним
убери от греха подальше. Сегодня же!
- Понял. - Гаврилов выжидательно посмотрел на Подседерцева.
- Да не пяль ты глаза! Считай, договорились, буду на встрече. Ты его
разомнешь, а делать буду я. Не клюнет он сейчас на ерунду, а работа на твое
агентство для него ерунда и есть. Упускать, вернее, выпускать из твоего
кабинета Журавлева незаагентуренным нельзя, тут ты прав. - Подседерцев
быстро сделал пометку в блокноте. - А этой Насте я лично кислород перекрою.
Еще не хватало, чтобы она нам испанскую разведку на хвосте притащила. Вот
уж не было печали...
- А я что тебе весь день толкую! Ситуация начала саморазвиваться. Сам
же знаешь, планы составляют для начальства и на случай провала, чтобы было
потом чем отбрехаться. А действовать приходится, применяясь к обстановке.
Сумеем приспособиться и попасть в темп - грудь в крестах. Нет - сам
понимаешь.
Подседерцев тяжело посмотрел на Гаврилова и инстинктивно сжал кулак.
Гаврилов юрко глянул на тяжелый кулак, лежащий поверх папки, и отвел
глаза.
Доли секунды ему хватило, чтобы увидеть главное - кулак был сложен не
правильно: не было в нем желанной хозяйской воли и готовности к хрусткому
удару. Кулак был слабым, с суеверно зажатым - внутрь большим пальцем.
Гаврилов остро почувствовал сосущую пустоту под ложечкой. Первый,
глубинный, а потому - истинный приступ страха подсказывал: пора менять
хозяина.
***
"Гаврилов не прав, еще не наступило то благодатное время, когда
ситуация начинает саморазвиваться, когда темп игры возрастает во сто крат,
когда только успевай просчитывать варианты и делать очередной ход. До того
этапа операции, когда потеря темпа грозит поражением, еще ох как далеко, -
с тоской подумал Подседерцев. - Это потом начальство отпускает вожжи,
позволяя непосредственным исполнителям во имя спасения операции творить
все, что считают нужным.
Сковывать инициативу так же губительно, как и терять темп, но до
осознания этого немудреного правила надо ждать, пока операция не начнет
трещать по всем швам. Пока жареный петух не клюнет, - а он на Руси - птица
счастья, - ничего хорошего от начальства ждать не приходится".
Новые данные на Журавлева, добытые Гавриловым, действительно требовали
срочной корректировки сценария операции. Но на начальном этапе любые
действия требуют визы. Согласие начальства, пусть даже в форме невнятного
бормотания или многозначительного кивка - страховой полис и карт-бланш
одновременно. Этому Подседерцева, еще на Лубянке закаленного в
бюрократических игрищах, учить не надо было. Поэтому первую коррективу в
детально разработанный план он внес сразу же, покинув офис Гаврилова.
Связался по спецсвязи с Шефом и напросился на внеочередной доклад.
Сказать, что Подседерцев любил своего Шефа, значило погрешить против
истины. Он отдавал должное запредельной верности, демонстрируемой его Шефом
Хозяину, но не более того. Как умный человек, Подседерцев уважал людей,
обладающих качествами, отсутствующими у него.
В верности Шефа было что-то собачье, зависимое.
Любовь Хозяина была по-барски крутой, именно такую больше всего любят
русские женщины и служилые мужики. Потреплет жесткая рука по холке -
радуйся, въедет хозяйский сапог под зад - сам виноват, скули на задворках и
вспоминай, чем же провинился.
И Хозяин, и Шеф представляли совершенно определенную, а значит -
ограниченную во времени тенденцию. Вне постоянной схватки со старыми
врагами или с бывшими соратниками, впавшими в ересь дележа власти, они были
никем.
Хозяину предстояло вытащить из грязи телегу российской Империи и,
окучивая кнутом дохлых кляч и рвущих из рук вожжи, повернуть оглобли на
столбовую дорогу, с которой, не без его участия, вышеупомянутая телега и
свалилась в канаву, растеряв половину поклажи. Но вожжи у них вырвут,
непременно вырвут, как только колеса въедут на накатанный тракт. Это
Подседерцев отлично понимал, иллюзий по отношению к людской натуре в силу
ремесла никогда не испытывал, а, пообтесавшись в кремлевских коридорах,
растерял даже их остатки. Опасность перехвата управления исходила не
столько от оголтелой оппозиции - им, дуракам, ничего не досталось,
соответственно, и терять нечего - к вожжам полезут те, кто под шумок успел
накопить капитал, кто захочет покоя и надежности.
Подседерцев закончил доклад, давние отношения позволяли не стоять на
вытяжку, а сидеть, удобно устроившись в кресле, и выжидающе посмотрел на
Шефа.
Шеф выставил ногу из-под стола и, кряхтя от боли, принялся растирать
колено.
- Боря, ты в теннис не играешь? - неожиданно спросил он.
- Это с моими габаритами? - усмехнулся Подседерцев, поиграв крутыми,
как у грузчика, плечами.
- Сейчас все на корт лезут. И косые, и хромые, и пузатые, как тараканы
беременные. Мода такая. - Шеф охнул, нащупав на колене какую-то особенно
болезненную точку. - Вот зараза! И черт дернул вчера мяч гонять... Сам-то
что об этой забаве думаешь?
- Индикатор изменения мышления. При Сталине элита увлекалась футболом.
Как крепостники, владели командами. Из лож наблюдали за битвой гладиаторов.
Не надо забывать, что футбол - игра командная, цивилизованный вариант
русской стенки на стенку. Чем в то время элита и забавлялась. Левый уклон,
правый уклон, промпартия...
- Забавно. - Шеф убрал ногу под стол. - Мне, крестьянскому сыну, такие
аналогии в голову не приходили. А Хрущ?
- Он типичный перевертыш. Оскопленный вариант Усатого. А Ленька, по
старой цэковской традиции, хоть и любил футбол-хоккей, а для души баловался
охотой.
Егеря обкладывали, гнали кабана на выстрел, а он сидел на вышке,
прихлебывал "Пшеничную" и мочил зверюг из снайперской винтовки. Показатель?
- Согласен. Да, в его времена уже массовыми травлями не баловались.
Индивидуально работали, - кивнул круглой головой Шеф. Как у всякого
тщеславного в душе человека, лысина была прикрыта тонкими редкими прядками.
"Жаль, нельзя подсказать, не поймет. Постригся бы наголо, благо мода
позволяет. Череп-то лепной, хороший. А ну его! Я ему не жена и не
любовница", - подумал Подседерцев и продолжил:
- А теннис - игра интриганов-индивидуалистов. Один на один. Без крови,
в белых Штанишках. Под улюлюканье болельщиков, своих и чужих.
- А почему дядюшка Зю в волейбол играет? - В глазах Шефа вспыхнул
нездоровый огонек.
- А это вариант тенниса, только коллективный. И без претензий на
аристократичность. Все это называется умным термином - психодинамика
личности.
Если умеешь ее вычислять даже в таких мелочах, как спортивные
пристрастия, колешь людей, как грецкие орехи.
- Недурно... А сам во что играешь? - У Шефа была привычка задавать
неожиданные вопросы.
- В шахматы. И еще хожу к ребятам в спортзал. У меня же разряд по
дзюдо.
- Смотри, покалечат там тебя. Тюкнут умной башкой о пол, на кой хрен
ты мне тогда будешь нужен?
- У Спасских ворот поставите, пропуска проверять, - не моргнув глазом
ответил Подседерцев.
- Иными словами, Боря, ты со мной до конца, так я понял. - Он
посмотрел Подседерцеву в глаза. - А я до конца с ним. - Он кивнул на
портрет в рамке, стоящий на углу стола. - С Дедом стало труднее работать.
Но пока он меня не попер, я буду для него таскать каштаны вместе с горящими
углями. И ты это тоже будешь делать, Борис!
- Само собой, - кивнул Подседерцев.
- Всех, кто пытается нагадить Деду, мы будем - вот так! - Шеф вдавил
большой палец в полированную столешницу. - Но и не дай бог, Боря, нам самим
его подставить. Сначала мы ему были нужны, а теперь он нам. Не дай нам бог
пережить Деда! - Он придвинул к себе папку Подседерцева. - Твоя операция
красива, слов нет. Но уж больно запредельная.
- Провокация - нормальный прием работы спецслужбы. ФБР для таких
операций целые липовые банки создает.
- Вот только не надо, - поморщился Шеф. - Это криворотые демократы
чуть что кивают за бугор. Основной аргумент: "А там так делают". А Америка
двести лет к этому шла! Сначала чумные одеяла индейцам подбрасывали, потом
на черных пахали будь здоров как... Если разобраться, то Лютера Кинга и
Кеннеди замочили в условиях развитой демократии, да? Так что придумай
аргумент получше.
- Лучшего аргумента, чем необходимость ликвидации бардака и
самостийности, я придумать не могу.
- Вот на этом и остановимся. - Шеф поморщился, дернул под столом
ногой.Теперь конкретика. Гога Осташвили уже давно встал всем поперек
задницы. Его пора показательно выпороть. Сидел бы со своими бандитами в
кабаке, я бы слова не сказал. А он охамел и полез в большую политику. Тем
хуже для него. Его кандидатура на роль основной жертвы в твоей операции
меня полностью устраивает.
С банком сложнее...
- Он все равно на ладан дышит, Александр Васильевич! Заигрались
господа банкиры. Банк скоро лопнет сам по себе, и это вызовет кризис на
рынке межбанковских кредитов. Но наша совесть будет чиста, если тебя это
волнует. В самое ближайшее время кредитный рынок обвалится не без участия и
по злой воле Минфина, это я знаю точно. Надо использовать благоприятный
момент и урвать свой кусок. Я уже говорил, как бы ни развивались события в
стране, мы должны иметь собственные ресурсы. Можно называть это
"внебюджетным финансированием", можно - "черной кассой", не суть важно.
Никто не даст денег на закручивание гаек, дураков нет. А если и дадут, то
на таких условиях, что мы век им будем обязаны.
И если мы взялись обеспечивать безопасность Хозяина, а по сути -
безопасность страны, то пора лезть в драку. Все расхватают без нас. Пойми,
кто сейчас нахапает в государственных масштабах, тот через пять лет купит
себе государственную власть! Когда вышвырнут из Кремля, кому мы будем нужны
- честные и нищие?
- Это и дураку ясно. А твой Гаврилов не посчитает, что ты ему на всю
жизнь обязан?
- Когда закончится работа, все фигуранты исчезнут. Мне лишние концы не
нужны. Так всем спокойнее будет. - Подседерцев указал глазами на портрет
Хозяина.
Шеф полистал страницы в папке.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг