Евгений МАЛИНИН
УЧЕНИК
ПРОКЛЯТИЕ АРИМАНА I
Анонс
Он - тот, кому предназначено избыть древнее проклятие Властителя Тьмы
Аримана.
Тот, кто сумеет сыграть до конца фугу для двух клинков, двух миров и
одного магистра, и тогда рухнет Заклятие Мрака, закольцевавшее два мира.
Он, рожденный в нашем мире, однажды проснулся уже в мире Разделенном В
мире, где он обладает Мечом Поющим и Кинжалом Молчащим Там, где начинается
путь от Ученика - до Магистра.
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ
УЧЕНИК
ПРЕЛЮДИЯ
Что может быть хуже московского метро в восемь часов утра? Только
московский автобус в то же время. Хорошо еще, что мне удается, втискиваясь
в вагон на станции "Выхино", встать у дверей, на всех других станциях этой
ветки выход (и, что главное, вход) с противоположной стороны вагона...
Рубаха прилипла к телу, в живот уперлась чья-то сумка, дышу тяжелыми
людскими испарениями и при этом читаю Урсулу Ле Гуин. Удовольствие.
<Текст, выделенный курсивом, является выдержками из дневника главного
героя, послужившего основой для написания этой истории.>
Да, именно в тот день, 17 июля 1995 года, и началась эта история.
Именно в этот день и сошел с проторенной дороги, по которой шагали тысячи
моих сверстников, и вступил на узкую, извилистую тропку, протащившую меня
по невероятным приключениям, подарившую мне поразительных друзей, обрекшую
меня на невосполнимые, горькие потери...
Вот прочитал первый абзац и увидел, как порой высокопарно звучит голая
правда. Все получается "меня" да "мне", хотя кто это - "я". Обычный
"среднестатистический" москвич двадцати шести лет, одинокий, высшее, не
был, не привлекался, не участвовал. За душой, кроме небольшой двухкомнатной
квартиры, оставленной любимой бабушкой в наследство, ничего. Да, правда,
еще книги. Их за двадцать лет непрестанного чтения скопилось довольно
много, но с недавнего времени и они перестали быть "капиталом", тем более
что львиная часть моей библиотеки - это легкий жанр фэнтези. И еще работа,
которая у меня если и не экзотическая, то достаточно необычная.
Надо сказать, что я очень рано, где-то классе в шестом,
заинтересовался электроникой и начал собирать различные электронные схемы -
радиоприемников, телевизоров, подслушивающих устройств и других
занимательных вещей. Наверное, поэтому после школы я поступил в престижный
по тем временам вуз под экзотическим названием МИРЭА.
В двадцать один я окончил свой институт и стал
специалистом-электронщиком. Как ни странно, я сразу получил интересное
предложение из одного ну очень закрытого НИИ. Но одним из основных условий
получения этой работы было почему-то наличие военного билета гражданина,
отслужившего в Советской Армии срочную службу. А у меня в военном билете
было выведено "...годен к нестроевой службе в военное время...". Конечно,
то, что я не попал в нашу доблестную армию, многие сочтут за поразительное
везение, но мне это везение вышло жестким ребристым боком.
В результате я был направлен на опытный завод при НИИ радиокомпонентов
мастером на участок штамповки, а через полгода был возвышен до должности
начальника прессово-штампового цеха. Мы обеспечивали производство
электронных схем для аппаратов, которые летели дальше всех, выше всех и
точнее всех.
Когда в 1994 году упомянутые аппараты перенацелили в никуда, наше
производство сократили, мой цех и цех точного литья слили, прошу прощения
за каламбур, в один, и вы, конечно, догадываетесь, кто пошел за ворота
родного предприятия с надписью в трудовой книжке "...по сокращению
штатов...".
Я долго и настойчиво, почти шесть месяцев, искал работу в соответствии
с затраченными на мое образование народными средствами и полученными на эти
средства знаниями и наконец окончательно убедился, что такие специалисты
моему отечеству больше не нужны. Одновременно с этим убеждением я
обнаружил, что в финансовом отношении я также полный банкрот.
И именно в этот отчаянный момент в моей пустой и гулкой квартире
оглушительно зазвонил еще не отключенный по чьему-то жуткому недосмотру
телефон. Звонил мой институтский знакомый, учившийся на параллельном
потоке, Володька Коренев, или по-институтски Вовчик Корень. Это у него
прозвище такое. Паренек этот еще в студенческие годы отличался
поразительной деловой хваткой и снабжал шикарными импортными шмотками
половину профессорско-преподавательского состава института. Студентам,
просившим его помочь с одежкой, он глубокомысленно отвечал, что работает не
в ГУМе и не имеет пока возможности оказывать гуманитарную помощь. Правда,
мне удалось однажды получить у него почти новые джинсы в обмен на почти
готовую курсовую по экономике.
Так вот, этот Вовчик Корень, представившись Владимиром Владимировичем,
уточнил, что это Корень, Вовчик, с параллельного потока, который тебе на
четвертом курсе джинсы подарил.
Несколько оторопев вначале от подобного хамства, я, однако, смог
собраться с мыслями и поинтересовался, какого рода электроника требует моей
заботы, и в ответ услышал совершенно неожиданное и совершенно идиотское
предложение. Оказывается, Вовчик, прошу прощения, Владимир Владимирович, то
ли сам, то ли с посторонней помощью, открыл и зарегистрировал в Москве
рекламное агентство. И сейчас ему был нужен - нет, просто необходим в этом
агентстве - поэт. Но поэт должен быть неизвестный, неизбалованный публикой
и гонорарами, согласный на ненормированный рабочий день за триста гринов в
месяц. И он, не забыв мои студенческие поэтические опыты, сразу подумал обо
мне! Вот так!
За триста долларов в месяц я, безусловно, был готов написать для
Вовчика десяток поэм, но весьма сомневался в возможности использования
моего творчества в рекламном бизнесе. Однако Вов... прошу прощения,
Владимир Владимирович был убежден в моем коммерческом успехе на данном
поприще, и я дал себя уговорить. А куда ж мне было деваться.
Таким образом, на следующий день я оказался в шикарном офисе на
Таганке, где через десять минут получил в трудовую книжку новую запись,
покрытую жирной печатью, которая гласила, что отныне я поэт-текстовик
рекламного агентства "ДиссидентЪ". Теперь моя дорога пролегла по сверкающей
колее московского метро от станции "Выхино" до станции "Таганская".
И вот 17 июля 1995 года, направляясь на Таганку, в родной офис, в
вагонной толчее, сквозь изысканную тоску "Волшебника земноморья" я
почувствовал на себе пристальный, какой-то прилипчиво-изучающий взгляд.
Оторвавшись от книги, я оглядел качающуюся в такт стыкам толпу простых
российских тружеников и почти сразу же наткнулся на водянисто-серые глаза
под такими же серыми кустистыми бровями. Лица видно не было, а глаза
пялились на меня в непонятно как образовавшуюся щель между распаренными
телами.
Встретив мой взгляд, глаза заулыбались - мелкие морщинки лучиками
побежали от их углов, пропадая за плотным цветастым платьем и белыми
штанами стоявших между нами пассажиров.
Улыбнувшись в ответ, я вернулся к книге, но сосредоточиться на повести
никак не мог. Мне казалось, что за этим пристальным взглядом, этой быстрой
улыбкой скрывался какой-то странный, настойчивый интерес к моей скромной
персоне.
- Сказками увлекаемся? - вдруг прошелестело у меня над ухом сквозь
грохот поезда.
Я закрыл книгу. Рядом стоял дед. Интересный такой дед. Загорелая
лысина, обрамленная полукольцом серых волос, чистое гладкое лицо, морщинки
только в углах улыбающихся глаз, белая чистая, расшитая красными петухами
косоворотка (где он только ее откопал) застегнута до глухого ворота. Самое
поразительное, что в набитом битком вагоне дед стоял особняком, никого не
касаясь, и от него исходило ощущение чистой прохлады. Да нет, пожалуй, не
ощущение, от него тянуло самой настоящей прохладой, как от кондиционера.
- И сказками тоже... - проорал я, перекрикивая вагонный грохот.
Вообще я терпеть не могу разговаривать в метро. Плохо понимаешь, что
говорит собеседник, надрываешь горло, теряешь нить разговора. Но тут я
понял, что орать-то не обязательно. Дед меня и так прекрасно услышит и
поймет.
- Самое место для чтения - никто не отвлекает, - уже спокойнее добавил
я, рассчитывая, что намек будет понят и мне дадут спокойно читать дальше.
- Для сказки везде место. - Глаза деда погрустнели. - Только книжка у
тебя так себе. Света в ней мало. А настоящая сказка светла не концом,
светла духом своим. Конец не важен, герой и погибнуть может. А сказка жить
должна в том, кто ее слышал. Или прочитал.
Странная характеристика, подумалось мне. И почему-то сразу вспомнилась
бабушка, эта чужая фраза была явно из ее лексикона.
- Это зависит не столько от книги, сколько от читателя. Способен он в
себе нести, как вы говорите, свет, или он решето. Я знавал людей, которые
читали столько, что позавидовать можно. А закроет книгу - и сюжет не
помнит, не то что настроение, дух, - вынужденно поддержал я тему и про себя
подумал: "Неужели дед увлекается фэнтези?" Я полагал, что этот жанр для
молодежи, ну для сорокалетних, а деду-то не меньше семидесяти.
- Это-то так. От человека все зависит. Но есть такие книги, что и
дубину заставят думать.
- Минуты две-три. Пока не увидит журнальчик с голой попкой или не
включит телевизор.
Дед согласно захихикал, а затем как-то странно, боком, по-птичьи
взглянул на меня, отвел глаза и предложил:
- А хочешь я дам тебе книжечку почитать? Со сказочкой Не пожалеешь.
Она единственная, пожалуй, такая есть.
Вот тут я действительно удивился. Незнакомый дед предлагает,
совершенно меня не зная, книгу, и книгу, похоже, редкую. Альтруист хренов.
А если я ее сопру. Не верну и все. Да и как вернуть, если я этого деда
первый раз вижу и, наверное, последний. И отказываться не хочется.
Во-первых, дед симпатичный - обидеть жалко. Во-вторых, может, действительно
книга интересная, малодоступная.
Видимо, у меня на физиономии все вышеизложенное живо отразилось,
потому что дед довольно улыбнулся и проворчал:
- Не сопрешь ты, не сопрешь. Ты ж не жулик. - И достав откуда-то из-за
спины довольно толстый томик в темном переплете, добавил:
- Прочтешь, позвонишь. Тут вот на крышечке и телефон записан. Я скажу,
куда книжечку подвезти.
Сунув том мне в руки, он вздохнул довольно и, сощурив глаза, сказал:
- Ну, мне пора выходить, "Полежаевская".
Вот это да! "Полежаевская"! А мне-то в "Таганке" надо было выходить!
Как же так! Ну, бывало, зачитаешься, проедешь остановку. А тут на другой
конец города уехал. Да, на "Китай-городе" двери-то с моей стороны должны
были открыться!
Сами понимаете, я не видел, куда двинулся дед, выйдя на платформу. Я
выскочил за ним следом и, бросившись к подходившему встречному поезду,
нырнул в открывшуюся дверь.
На работу я опоздал на целых сорок минут и, естественно, получил
огромное раскаленное "фе". А потом закружилось! Телефонные мембраны
лопались от швыряемых в них воплей, идиотские стихи, превозносившие
достоинства самых интимных частей женского туалета, сочинялись и тут же
громогласно исполнялись, иногда под музыку, кофе лилось черной рекой, в
общем, вокруг гудел обычный трудовой день. Домой меня привезли часам к
девяти вечера на машине - кому-то из ребят было со мной по пути.
Только после ужина я, отказавшись от просмотра телевизионных новостей,
убрался в спальню, сел за старый письменный стол и открыл гладкую толстую
кожаную крышку книги. На титуле крупным, затейливым шрифтом было выведено
"Книга волшебства доброго и злого, алого и золотого", в верхнем углу справа
мелко - "Для особо одаренных", а слева химическим, похоже, карандашом
телефон и рядом: "Спросить деда Антипа". Я еще раз перечитал телефон.
122-079-99. Именно так. Из восьми цифр. Я перевернул страницу.
ЧАСТЬ 1
ДВА КЛИНКА
1. ЛЮДИ
...А спать надо, приняв прохладный душ, раздетым, в собственной
постели, под легким одеялом. Окно в спальне желательно держать открытым.
Рядом с постелью может гореть слабый ночник.
Если эти правила не соблюдать, то по ночам вас будут мучить кошмары...
Я очнулся и рывком сел. Сразу закружилась голова и к горлу подкатила
тошнота. Я сидел на обочине грязной разбитой дороги. Багровое солнце
цеплялось за горизонт, захлебываясь густым туманом, пропитанным едким,
маслянистым дымом. Почему-то мне было ясно, что наступил вечер. Слева от
дороги чернела опушка леса. Справа тянулась унылая кочковатая равнина,
покрытая желтой выгоревшей травой и редкими чахлыми кустиками. Рядом,
выстилая небо дымной мутью, догорали какие-то развалины. Из-за тумана, что
стоял и на равнине, и у меня в голове, видно было плохо, но я разглядел
поблизости, на дороге, и за противоположной обочиной несколько явно мертвых
человеческих тел. Вдруг надо мной раздалось ленивое хлопанье крыльев и по
лицу скользнула тень. Подняв голову, я увидел, что сижу под наскоро
сделанной виселицей, на которой раскачивались четыре ободранных,
изуродованных трупа. Над ними кружили какие-то большие черные птицы. В нос
мне сразу ударило зловоние. Задохнувшись, я повалился навзничь и потерял
сознание.
Очнувшись вторично, я почувствовал себя гораздо лучше. Тошнота прошла,
но подниматься не хотелось. Надо мной медленно проплывали прозрачные
темно-серые волны то ли тумана, то ли дыма. Скосив глаза, я опять увидел
виселицу, но трупов было почему-то всего три. На месте четвертого сиротливо
болтался измочаленный обрывок веревки. "Ну вот, один куда-то смотался", -
подумалось мне.
- Черный юмор - это тоже юмор, - раздалось вдруг в моей голове. Я
закрыл глаза. - Еще полежим или все-таки посмотрим, что и как, - продолжил
надоедливый, но чрезвычайно приятный и интеллигентный голосок.
- Посмотрим, - пробормотал я, открыл глаза и опять сел.
Окружающий пейзаж не изменился, разве что несколько потемнело - солнце
уже скрывалось за горизонтом. Туман немного поредел, и мне стало ясно, что
эту местность я вижу впервые. "Если это Куликово поле, то где Непрядва -
хотелось бы напиться. Но больше похоже на Бородино. А может, это Косово
поле", - плелись у меня в голове славянские исторические мысли. Округа и
вправду была похожа на поле битвы, только трупов маловато да виселица не
вписывалась в общую картину.
И тут мой взгляд упал на мою собственную персону. Сначала я даже не
понял, что это я. На ногах у меня были высокие, красные, с явно золотыми
шпорами сапоги, в которые были заправлены странные, чрезвычайно грязные
штаны, напоминающие галифе. Левая штанина - ярко-зеленая, правая - желтая.
С плеч ниже пояса свисала кольчуга, клепанная из мелких деталей, похожих на
перекрещенные восьмерки. Поскольку я не чувствовал металла, было ясно, что
под кольчугой на мне рубаха. На правую руку была натянута желтая кожаная
рукавица с приклепанными к ней поперечными металлическими полосами. Рука
сжимала простую крестообразную рукоять длинного прямого клинка, покрытого
запекшейся кровью. В перекрестье гарды мерцал синий глаз сапфира. На левой
руке перчатки не было, а рядом валялся длинный кинжал, явная пара мечу.
Я поднял левую руку и ощупал голову. Левую щеку саднило, а волосы над
левым ухом были пропитаны запекшейся кровью. Но боли я не чувствовал.
- Так, костюмы одеты, грим наложен, можно снимать, - проворчал я. -
Репетировать не будем, а то главный герой окончательно рехнется.
- Ну, понял, что и как? - снова раздалось в моей голове.
- Ни фига я не понял. Лежу, не знаю где, в карнавальном костюме и
разговариваю сам с собой. Или не сам с собой?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг