сказать, что "Судьба открытия" выдержала проверку временем.
...У Н.В.Лукина были большие творческие планы. Рассказать хотелось
о многом, но незаметно подкравшаяся неизлечимая болезнь заставляла
дорожить каждым часом, рассчитывать каждый шаг. Сдавало натруженное
сердце. Чувствуя, что силы иссякают, он почти не выходил из дому, почти
ни с кем не встречался, чтобы успеть выполнить хотя бы часть
задуманного.
...В 1958 году в журнале "Знамя" была напечатана небольшая
лирическая повесть "Люди и звезды". Как и во всем, что писал Лукин, в
ней много автобиографического. Это взволнованный рассказ о первой
мальчишеской любви, которую герои проносит через всю свою жизнь, и о
споре отца с сыном. В столкновении двух мировоззрений - религиозного и
материалистического - конечная победа на стороне жизнеутверждающего
материалистического сознания сына.
...Последние годы жизни были отданы работе над большим
многоплановым романом "Океаны, которые впереди". Роман населен
множеством людей, по времени охватывает целое столетие, действие
развертывается не только на всех материках земли, но и на просторах
мирового океана. Философская идея та же, что и в "Судьбе открытия":
нашей планете не угрожают ни перенаселение, ни голод. Природные ресурсы
так велики, что их хватит на много столетий. Почти неиссякаемы богатства
океанов. Надо только уметь ими воспользоваться! Люди, живущие в XXI
веке - не в столь уж отдаленном коммунистическом будущем,- осуществляют
самые дерзновенные замыслы. В романе сплетается несколько сюжетных
линий. Один из главных героев - инженер и будущий писатель Виктор
Ивановский - наш современник, во многом повторяющий историю жизни самого
Лукина.
...Писатель работал много, изо дня в день, из месяца в месяц,
работал самоотверженно, из последних сил, все еще надеясь закончить
"Океаны, которые впереди".
...Николай Васильевич Лукин умер 20 марта 1966 года. На его рабочем
столе осталась рукопись незавершенного романа.
Евг. Брандис
Глава IV. Враги и друзья
1
Пригревает весеннее солнышко. Под деревьями еще сугробы, но и там снег
потемнел, покрылся рыхлой ледяной корой. А проталины все шире, и на аллеях
уже сухо - только по бокам струятся ручейки. Приятно, что весна и что
учебный год к концу. Тепло, особенно за ветром.
Один - просто в шерстяной фуфайке, вторая - в распахнутом драповом
пальто, через парк шли студент и студентка. Они громко разговаривали. Ругали
нелюбимого преподавателя: слушаешь его, и такая скукота берет...
- Вот почему, когда сам Зберовский читает, мне сразу все понятно - о
чем бы он ни объяснял? Стереохимия ведь - ужас! - горячась, говорила она.-
Но все-таки сидишь, когда Зберовский, и спать ничуть не хочется! Честное
слово!
- Ну, то - Зберовский! - наставительно сказал студент.
- Чего он лекции теперь - не каждый день?.. Не знаешь?
- Да вроде с углеводами опять у себя в лаборатории...
- Безобра-азие,- протянула студентка.
А кое-кто из молодежи был осведомлен получше; тем, которые
специализируются при кафедре Зберовского и вхожи в его лабораторию, хорошо
известно, что профессор работает сейчас над получением очень сложного,
какого-то чудодейственного вещества, по свойствам напоминающего хлорофилл.
Как утверждают, оно должно открыть новую эру в науке.
Сегодня Григорий Иванович собрался зайти в областное издательство, где
будет печататься его брошюра о возможности гидролиза соломы, стеблей
подсолнечника, кукурузы и других отходов сельского хозяйства юго-западной
части СССР. И для здешнего края это важная тема, хоть край не совсем-то и
южный. Издательство торопит, просит скорее подписать рукопись в набор.
Днем на улицах оказалось изумительно - весна! Теплынь, тротуары сухие.
Григорий Иванович не раз задерживался по пути, беседуя со знакомыми
студентами.
В издательстве он зашел к директору. А тот был у себя не один. В кресле
перед его столом, развалясь, сидел некто солидный, в роговых очках.
- Вот наконец! Я вас заждался! - сказал директор, увидев Зберовского.
И, здороваясь с ним, кивнул на человека в очках: - Не знаете друг друга?
Познакомьтесь! Почти второе, а для нас, по сути дела, едва ли и не первое
лицо в нашем облисполкоме...
Григорий Иванович подал руку и назвал себя:
- Зберовский!
Сидящий сделал движение, словно хочет встать. Глаза их встретились. Оба
настороженно-пристально смотрели друг на друга. Крестовников узнал
Зберовского, Зберовский же - прежнего Сеньку.
После долгой паузы Крестовников весь точно просиял от счастья.
- Ну, что ты скажешь! А? - воскликнул он.- Григорий!..
Взгляд Зберовского со все нарастающим удивлением ощупывал
Крестовникова. К удивлению постепенно добавлялся чуть иронический оттенок.
- Так это, значит, ты? - спросил Григорий Иванович.
- Да я, конечно, я...
Крестовников тихо, как-то приветливо и умно засмеялся. Несуетливый,
уверенный в себе, умеющий производить внушительное впечатление. Улыбается, и
в улыбке не заметно фальши. Видно, искренне обрадован. Говорит:
- А ты - профессор, как я слышу? Я никогда не сомневался, что перед
тобой научная карьера. Да ты подумай, встреча-то какая! Ну, я просто слов не
нахожу...- И тут же бросил в сторону, объясняя директору издательства: - В
гимназии еще мы... Потом - студентами жили вместе на чердаке, в мансарде.
Пуд соли съели сообща. Столько лет не виделись! Не каждый день такие
праздники случаются!
Ошеломленный и уже остро ощутивший противоречия в своей душе,
Зберовский сел и хмуро, боком глядя, всматривался, вслушивался, пытаясь
отличить истину от лжи. Ладонь Крестовникова по-приятельски легла ему на
колено:
- Эх, Гриша, Гриша! Много трудных дорог позади. Есть о чем и вспомнить,
поделиться... Но я так рад тебе, дружок, ты представить этого себе не
можешь.
Григорий Иванович был внутренне в смятении. Кто же он есть -
Крестовников, в конце концов? Просто ли грязный предатель, который донес в
свое время на Осадчего в полицию, затем сумевший это скрыть и, пробиваясь к
власти, ловко обмануть всех окружающих его? Или, быть может, он
действительно шел трудными путями, ни сном, ни духом не повинен в том, что
ему приписывали смолоду? Все гадкое, что раньше о нем думали, могло явиться
результатом чьей-либо страшной ошибки. Быть может, за годы революции он
сделал много честного, среди большевиков окреп морально, выстрадал, осмыслил
многое и, как следствие отсюда, нынче по заслугам занимает место в
обществе...
А как он держится сейчас? Если совесть нечиста, перед одним из знающих
всю подноготную так невозможно было бы держаться.
Кроме того, Крестовников - член партии. Даже больше: член партии,
избранный руководить. В глазах Зберовского это обстоятельство ставит
человека в ряд людей особого склада, не вполне похожих на него самого, но
безусловно уважаемых, испытанных людей, которым верить надо не колеблясь.
Крестовников сказал:
- Еще бы, пролетело четверть века с лишком! Не я один - ты тоже
постарел, брат. Суровый этакий кремень-профессор. Не улыбнешься, смотришь
букой. Воображаю, до чего студенты перед тобой трепещут. Где твоя былая
экспансивность?
Слегка наивный по характеру, Зберовский хотел видеть в каждом - и
теперь в Крестовникове, в частности,- преимущественно только хорошее. Однако
никакими доводами он не мог сейчас заглушить в себе чувства брезгливости к
прежнему скользкому Сеньке, не мог освободиться от ужасных подозрений. И
Григорию Ивановичу стало почти физически душно. Он поднялся и объявил, что
должен уйти, ему некогда, он подпишет рукопись и спешит на лекцию.
Встал и Крестовников:
- Уж очень, Гриша, тебя встретить мне приятно. Нужно бы наговориться
досыта... Когда и где увидимся с тобой?
- Чего ж?..- делая над собой усилие, ответил Зберовский.- Скажем,
вот... А почему же? Ну, к нам заходи. Мы будем ждать тебя с Зоей
Степановной.
Едва имя Зои Степановны было произнесено, лицо Крестовникова выразило
напряженное раздумье, будто он умножает или делит крупные числа в уме.
Наконец он хлопнул себя по лбу:
- Стоп! Так ты и есть муж Зои Степановны? Смотри ты! Поздравляю! Как я
рад! То-то она говорила - за химиком она, за профессором...
Возвращаясь из издательства, Григорий Иванович уже не глядел на
весеннее небо, а, сосредоточенно шагая, думал о Крестовникове.
Все яснее выступало в мыслях, что Крестовников старается представить
вещи не в том свете, как это на самом деле было. Обрадовался, точно и
предполагать не мог возможности их встречи. Между тем года полтора назад он
беседовал с Зоей на улице. Со слов Зои ему тогда уже стало известно, что она
замужем за Зберовским, и кто именно - Зберовский, и что Зберовский живет
здесь, по соседству. Ведь знал, определенно знал!
Вздор какой!..
В университете Григорию Ивановичу передали телеграмму. Шаповалов -
молодой химик, который помог ему прошлым летом в Донбассе,- спрашивает
позволения приехать на день-два для научной консультации. Григорий Иванович
поручил тотчас же ответить: "Готов быть вам полезным. Приезжайте".
Последнее время его лаборатория не могла похвалиться заметными успехами
в работе. Основная тема - превращение углеводов одних форм в другие, чтобы
получать из дерева сахарозу и крахмал,- почти не двигалась, несмотря на
упорный труд всего коллектива. Достигнутые прежде результаты пока не
поддавались совершенствованию. Кое-кто из сотрудников начал поговаривать,
что вот-де толчем воду в ступе. Внимание самого Зберовского раздвоилось:
добрую половину своих рабочих часов он теперь проводит за опытами с
веществом Лисицына - ищет способ делать такое вещество. Он написал об этом
письма множеству ученых в Ленинград, в Москву, просил совета. И до сих пор -
одни надежды, и ничего не удалось реального!
Вид у Григория Ивановича иногда бывает усталый. Морщины врезались
глубже. Все чаще у него крутые перемены настроений. То он по-прежнему бодр,
работает упрямо, своим ровным поведением внушает окружающим, словно так и
быть должно с их грандиозной темой,- погодите, и Москва не сразу строилась.
То вдруг замолчит. Запрется у себя в кабинете. Только вечером расскажет Зое,
как сегодня пошатнулась вера в собственные силы; минута слабости прошла, но
сколько лет уж тянется решение задачи о сахарозе и крахмале из клетчатки! А
возродить открытие Лисицына - мечта, пожалуй, вряд ли достижимая...
В такие вечера Зоя Степановна становилась тихой и
безмолвно-внимательной к нему. Она любит Григория Ивановича, всей душой
стремится идти с ним рука об руку, очень верит в его научное призвание. И
если он пришел домой подавленный сомнениями, Зое кажется, будто бы ей надо
всю себя собрать, превратиться для него в гранитную опору; а. в то же время
чем она располагает, кроме слова "верю" и кроме неспособных убедить общих и
банальных фраз?
Она смотрела на него ничего не говоря. Вздохнув, гладила его, точно
маленького, по плечу. Однако странно: этого бывало достаточно, чтобы к
Григорию Ивановичу вернулось душевное равновесие.
Между ними никогда почти не возникало споров. При мелких разногласиях
оба шли на уступки. Оба очень щадили друг друга. Но когда Григорий Иванович
рассказал ей про Крестовникова, Зоя повысила голос:
- Зачем ты его пригласил?
- Вспомни, ты же училась на Юридических курсах,- улыбнулся он.- Есть
даже термин - презумпция невиновности.
- При чем здесь презумпция невиновности!
- А термин этот означает, что подозреваемого нельзя считать виноватым,
пока нет твердых доказательств его вины.
- Гриша, милый, не желаю я, не надо нам общаться с этим человеком! -
взмолилась Зоя.
- Мне он самому бог знает до чего противен. Да что поделаешь -
отвертеться не сумел. Так получилось...
- Я боюсь его.
- Да он не придет! - сказал Григорий Иванович.- Тебе он про себя
говорил одно, а мне известно другое... Видеть нас обоих - для него вроде
очной ставки.
- Он мне всегда был отвратителен.
- Не посмеет прийти!
Но спустя неделю Крестовников пришел.
Заметив, что его встретили необычайно холодно, он сделал вид, будто
этого не чувствует. Держался с простотой, проглядывающей сквозь величавое
достоинство. Всячески подчеркивал, что здесь он - в кругу близких друзей.
Шутил, выкладывал новости и анекдотцы. Не раз возвращался к тому, как он
благодарен счастливой судьбе, которая свела Гришу и Зою Степановну, и что
очутиться с ними втроем - для него большое событие.
Прошел час. Григорий Иванович молчал, негостеприимно глядя. Тогда
Крестовников переменил разговор. Он сказал о себе, что в прессе имеет
влияние. Ему доставило бы удовольствие через прессу повысить известность,
расширить популярность имени профессора Зберовского. Он мог бы поручить
кое-кому написать две-три газетные статьи, для начала. Статьи могли бы
посодействовать дальнейшей Гришиной карьере.
- Как вы посмотрите на это, Зоя Степановна, а?
"Сделку предлагает",- подумал Григорий Иванович и с резкостью произнес:
- Рекламу мне создать? В рекламе я не нуждаюсь!
- Напрасно ты...
За очками серые глаза Крестовникова смотрят едва ли не в упор, давящим
взглядом, и вместе с тем по-лисьи ускользают. А лицо Григория Ивановича уже
кривится в недоброй усмешке.
- Я напрямик тебе хочу задать несколько вопросов,- сказал он.
- А ну-ка? Ну, давай, давай...
- Такая вещь: что постыдного, если твой папаша - дьякон? Отец Гавриил
был честный человек и в Нижнем Новгороде когда-то пользовался заслуженным
почтением. Я сам очень уважал его. И как могло случиться, что ты выдаешь
себя за сына я не знаю там кого... во всяком случае, других родителей?
Крестовников лишь пошевелил бровями, слегка покосился на Зою
Степановну. Не сразу ответил. Помедлив, вдруг улыбнулся:
- Поймал меня на хлестаковщине! Признаюсь, да. Ничто человеческое мне
не чуждо. Для вящего эффекта случается приврать.
- Для вящего эффекта... А по документам как?
- Да брось, Григорий! По-прежнему прыгаешь козленком. Охота тебе в
мелочах копаться!..
- Я настаиваю. Снова спрашиваю: чей ты сын?
- Да что ты к ерунде придрался? Курам на потеху - правдолюбец этакий!..
Зачем тебе? Мне уже совсем не нравится тон твоих вопросов.
- А мне не нравится смысл твоих ответов.
- Объясни!
- Изволь.
Тот ореол руководителя и коммуниста, который в мыслях у Григория
Ивановича хоть противоречиво, зыбко, но все же как-то защищал еще
Крестовникова от тяжести ужасных подозрений, теперь рассыпался в прах. Перед
Григорием Ивановичем сейчас - не кто иной, как Сенька из мансарды, путем
обмана проникший в члены партии, сумевший ухватиться за власть.
Григорий Иванович даже поморщился с откровенной гадливостью.
- Видишь, Сенька,- сказал он, подумав,- если вокруг тебя всюду - малая
ложь, органически тебе необходимая, то как ты докажешь, что непричастен к
большой лжи?
- К какой большой лжи я могу быть причастен? Ты - в уме?!
- В абсолютно здравом.
- Гриша, перестань! - вмешалась Зоя Степановна.
Поднявшись со стула, Крестовников сделал шаг в сторону Зберовского. В
голосе его - угрожающие интонации:
- Про какую ты большую ложь заговорил? Продолжай, раз начал.
- Сам это должен понимать.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг