соответственно, толщина ободка стала не больше трех-четырех миллиметров. Я
хмыкнул, как-то безразлично отметив, что даже такая штука, как кольцо
вероятности, не может преступить закон сохранения массы.
- Да... физ-зика, она для в-всех...
И я сжал колечко до прежнего размера.
Забавно... Очень забавно... А что будет, если я вытяну его, ну,
скажем, до размеров этой комнаты? Тогда, вероятно, можно будет разорвать
ободок колечка руками. Интересно...
Я поиграл так минуты три, растягивая и сжимая кольцо, пока не понял,
что надо бы завязывать с этой дурью. Точнее, сам я до такой умной мысли
вовек не дошел бы. Колечко само напомнило мне, шибанув из запястья такой
волной боли, что я чуть не пробил макушкой потолок.
- Все-все... Уже прекращаю.
Я поспешно стянул колечко Рогожкина до приемлемого уровня и аккуратно
положил перед собой. Посмотрел на него. Посмотрел в окно, затем снова на
сиротливо поблескивающее в полумраке кольцо.
Не хотелось... Ох, как мне не хотелось делать этого.
Я поднял серебристый металлический ободок, который вдруг показался
тяжелым, как мать-сыра земля. Повертел в пальцах, будто бы отсрочивая
неизбежное. А потом, глубоко и шумно вдохнув, решительно просунул в него
руку.
- Я, Антон Зуев, будучи поврежденным умом и полностью лишившись
соображения в результате принятия на грудь значительной дозы алкоголя,
готов принять на себя еще одну непосильную ношу и сдохнуть, выполняя это
бессмысленное дело...
Странно, эта фраза далась совсем легко, будто бы и не было торопливо
залитого в желудок самогона. И голова вдруг стала легкой-легкой. Как
перышко... Ой, сейчас взлечу... Куда это все поплыло?..
Борясь с внезапным головокружением, я пропустил начало этого действа.
Опомнился только, когда неприятное давящее ощущение в руке начало
настойчиво требовать моего внимания.
Кольцо Рогожкина медленно погружалось в мое тело, просачиваясь сквозь
кожу, как вода сквозь песок. Медленно, но верно. Больно не было, хотя и
приятного в этом маловато.
Процесс слияния был недолгим. Всего минуты три-четыре. И это время я
потратил, завороженно смотря на неспешно уходящее в мою плоть кольцо. Когда
все кончилось и я понял, что обратного хода больше нет, только тогда я смог
перевести дыхание и осторожно вдохнуть холодный сырой воздух.
За окном шумел дождь, на который я теперь не обращал ни малейшего
внимания. Нечто гораздо более важное занимало меня сейчас.
Я только что взвалил на плечи совершенно невозможную ношу - я принял
неочищенное кольцо вероятности, ранее принадлежавшее Федору Рогожкину.
Глава 15
Я продрал глаза, только когда игнорировать бьющие по голове кувалдой
солнечные лучи стало уже невыносимо. Это чертово солнце специально хотело
меня достать. Я был уверен в этом. Я знал это! Я знал также, что те
придурки, что строили этот дом, специально сделали так, чтобы проходящие
прямо под окнами грузовики не давали мне спать. Да еще и этот мусор у меня
под боком такой неудобный...
В общем, я встал на ноги, будучи в самом распрекрасном настроении. А
если еще и учесть, что моя головная боль выбрала это прекрасное утро, чтобы
явить себя в полной красе, то все выглядело вообще в полном ажуре.
- У-у... Мать вашу...
Я встал и, пошатываясь, подошел к зияющему пустотой оконному проему,
аккуратно ступая босыми ногами по обломкам битого кирпича, щедро
пересыпанному такими неприятными для босоногих алкашей вещами, как гвозди,
битое стекло и весьма даже острые куски арматуры. Поэтому, прежде чем
поставить ногу, приходилось сперва немножечко подумать: хочется ли мне
наступать на это место или нет. А поскольку думать в это время и в этом
месте Антон Зуев совершенно не имел желания... Стоп! И что бы это значило?
Я пошевелил пальцами на ногах и недоуменно посмотрел вниз. А где мои
кроссовки?
Уже почти поняв, в чем дело, я торопливо вывернул карманы грязных
джинсов. Ну точно. Так и есть. Правильно... Эти уроды выпотрошили мои
карманы, пока я тупо дрых. Стибрили все мои финансы, ключи, карманную
аптечку, документы (липовые, конечно) и, будто всего этого им показалось
недостаточно, стащили даже кроссовки. От всего былого богатства у меня
остался только... пистолет. Наверное, побоялись. Или, что скорее всего, не
смогли вытащить ствол из моей мертвой хватки, потому что я спал, не
выпуская его из рук.
Ну все! Они сами напросились!!
С небывалой ненавистью, которая заставила отступить на второй план
даже эту проклятущую головную боль, я вмазал кулаком о стену. Боль в
разбитых костяшках почти не ощущалась, исчезнув в лавине неуправляемой
ярости.
Я как наяву представил себе те две ехидно усмехающиеся рожи. Значит,
решили отомстить тупорылому мужику, нагло вылакавшему у вас пол-литра
самогона? Значит, теперь радуетесь приобретению деньжат, на которые можно
неделю бухать, не просыхая? У-тю-тю, какие у-умны-ые...
Вскинув руку с зажатым в ней пистолетом, я резко передернул затвор.
Ну попадитесь вы мне, гаденыши... Пожалеете, что на свет родились. Да
я... я... Я не знаю, что с вами сделаю! Вы еще пожалеете, что не сможете
вернуть мне уворованные три сотни баксов. В двойном размере! Да я сделаю с
вами такое... Вам сейчас так не повезет...
Я ощутил, как неровными толчками боли начинает наполняться моя левая
рука, и злобно ощерился, безусловно, довольный положением дел и выбирая для
той парочки уродов наказание похуже. Например, как насчет того, чтобы
свариться заживо? Или утонуть в канализационном отстойнике?
Стой... Стой, Зуев. Что ты делаешь?!
Остановись, Зуев. Все не так плохо. Подумай! Они же всего лишь
обобрали тебя, хотя могли бы и просто навернуть арматуриной по затылку,
пока ты тут отключился. Эти типы хоть и гады болотные, но все же не
заслуживают того, что ты для них припас. Остынь, Антоха...
Я стиснул зубы и поспешно замотал головой, прогоняя липкий дурман,
затопивший мое сознание. Что... Что я делаю? Откуда такая злоба и
ненависть? Я ведь никогда не был особо мстительным или злопамятным. Что
случилось? Я же этих бедняг был готов голыми руками разорвать. С чего бы
это вдруг?
Мне понадобилось целых пять минут, чтобы понять причину вспышки
неудержимого гнева, затопившей мой окончательно замороченный рассудок.
Все-таки туго ты стал соображать, Антон Зуев.
Причина была вполне очевидна. Кольцо вероятности. Неочищенное кольцо
вероятности, не столь давно принадлежащее Федору Рогожкину.
Черт побери!... Я торопливо завернул рукав и уставился на свою руку.
Та-ак... Вот оно - тоненькая, как волосок, ниточка белесой кожи,
расчертившая мою руку чуть выше локтя. Я осторожно ощупал ее, отчетливо
различая под кожей утолщение, говорящее о том, что колечко сидело на месте.
Рука слабо пульсировала болью. И это уже на второй день!
Что же будет дальше? Если всего лишь одна ночь способна принести мне
такой дар, то что же случится через полгода... Хотя... Эти полгода я не
проживу. Уж в этом-то ты, Антон Зуев, можешь быть уверен на все сто.
Кольца убьют меня. А еще раньше вот эта вот железячка, которая не
прошла должной очистки, заключавшейся в том, чтобы полежать спокойно
годик-другой, сведет меня с ума.
Эмоциональный отпечаток ныне покойного Федора Рогожкина.
Блин горелый! Это же будет шизофрения какая-то. И первые ее признаки
уже налицо.
Я поежился и торопливо встал. Раз так, то я не должен терять ни
секунды. Пришло время действовать. И если уж ты, Зуев, решил принять эту
ношу, то волоки ее теперь до самого конца.
Вот только не забывай, что счет отныне пошел на дни. Или даже, быть
может, на часы.
***
Стучат колеса. Из окна вагона я видел, как проплывают мимо дома, леса
и поля. Реки. Озера. Сегодня поутру я мельком видел безбрежные
серо-стальные волны Байкала, в которых как в зеркале отражались мрачные
тучи, медленно ползущие по осенним небесам. Дивное зрелище. Хотелось бы мне
задержаться здесь на денек или два, но такой возможности у меня не было. Но
ничего, я еще вернусь сюда, если смогу сделать то, что должен. Если смогу
вытащить свою задницу из этой заварушки и не обжечься при этом.
Я сидел и мрачно смотрел в окно, прислушиваясь, как в моем
расползающемся по швам разуме меленно и лениво ворочается иссиня-черный
комок чужих эмоций, изредка озаряющийся изнутри багровыми вспышками
беспричинной ярости. Пока еще мне удавалось держать его в узде. Но надолго
ли это?
Я должен поторопиться.
Иногда меня одолевало искушение снять чертово колечко. Приказать ему
выйти наружу. Избавиться от мучительного чувства раздвоенности. Но я знал,
что это будет неверным шагом, поэтому и не пытался. Хотя позавчера, после
той вспышки ярости, когда я избил одного парня чуть ли не до полусмерти, я
все же сорвался. Тогда, кое-как уняв свою проклятущую злобу, я присел на
корточки возле окровавленного и пребывающего без сознания посвященного
Обновленного Братства и, подняв дрожащую руку, прошипел:
- Убирайся! Катись из моего тела... Немедленно!
Собрав все свое отвращение, недовольство и боль, я швырнул его внутрь
себя, чтобы все эти чувства послужили топливом для предстоящего изменения
вероятности. Для того чтобы вытолкнуть наружу чужеродное кольцо, некогда
принадлежавшее Федору.
И я почувствовал это. Почувствовал, как полыхнуло обжигающей болью
кольцо в моем левом запястье, почувствовал, как этот зловонный комок
ненависти и предсмертной боли Рогожкина дрогнул. Возможно, он бы вышел
наружу. Возможно, кольцо Федора подчинилось бы мне и ушло, если бы не одно
"но"...
"Для того чтобы снять кольцо вероятности, необходимо содействие еще
одного кольца".
Так говорил мне Долышев. Этим словам я верил. Верил не потому, что
вдруг у меня выработалась некая наивная доверчивость. Скорее наоборот - за
последние два месяца я стал безумно подозрительным, маниакально
расчетливым, максимально безжалостным к себе и другим. Не думаю, что это
хорошо, но иного выхода у меня не было. Если бы я не смог измениться, то
сейчас был бы уже мертв.
Но речь не об этом. Долышеву я верил, потому что его слова
подтверждались некоторыми фактами, которые я отыскал самостоятельно в
процессе своих "исследований". В частности, тем, что сначала я буквально
чувствовал, как ворочается во мне кольцо. Оно бы вышло. Я верил в это. Я
знал это.
Вот только для того, чтобы снять кольцо, необходимо содействие другого
кольца. И его-то я и не получил. Если сначала все шло как по маслу, то
потом... Как отрезало. Я мог бушевать, топать ногами, яриться и проклинать
весь свет, но от этого ничего бы не изменилось. Мое собственное кольцо
вероятности, некогда избравшее простого провинциального дурачка Антона
Зуева в качестве могучего инструмента для переделки мироздания, на этот раз
решило проявить самоволие.
Если раньше у меня и возникали какие-то сомнения в способности колец к
самостоятельному мышлению, то теперь они благополучно рассеялись. Как может
мыслить некий кусок металла? Не знаю. Но он, несомненно, на это способен.
Так же, как может делать и еще очень многое. Собственно, что люди Братства
знают о кольцах вероятности? Не так уж и много. Как простые металлические
ободки могут сливаться с человеком в некоем причудливом симбиозе? Как
кольцо способно изменять свой размер под действием всего лишь желания того,
кто держит его в руках? И, самое главное, каким методом этим чертовым
порождениям бездонных глубин ада удается править самой великой силой во
всем мире - случайностью? Никто этого не знает. Вернее, я не знаю, хотя и
читал еще будучи в Москве вместе с Шимусенко одну научную статью...
Ну если бы я в ней хоть что-то понял! Формулы, формулы, формулы.
Интегралы, логарифмы, дифференциальные уравнения. Что-то о принципе
неопределенности, биоэнергетических полях и переносе квантовых явлений в
макромир. Короче, сам черт ногу сломит.
Ну ладно. Допустим, существовала некая суперцивилизация, которая в
незапамятные времена решила сделать прозябающему в варварстве человечеству
подарок. И сделала. Да такой, что даже всему научному потенциалу двадцать
первого века не хватает способностей разобраться в технологии создания этих
колец. Я, конечно, не говорю, что так было на самом деле. Я только излагаю
свои мысли. Быть может, эти семнадцать железок - вовсе не дар от наших
собратьев по разуму, а искушение, брошенное в наш мир щедрой рукой дьявола?
Согласен! Я готов поверить и в это.
И только одна мысль давила на меня сильнее всего. Как неведомому
создателю этих поганых штуковин удалось дать им разум? Вот это уже выше
моего понимания.
Но я отвлекся.
Итак. Кольцо снова решило проявить свой норов и отказалось
содействовать в том, чтобы избавить своего носителя от мук сумасшествия.
Вот, значит, как? Ну и ладно! Не больно-то и хотелось! Если я сдохну, то и
тебе придется несладко. Ведь, будучи мертвым, я не смогу исполнить
предначертанное.
Придется вам снова искать такого же недоумка, как Зуев, согласного
попасть в одиночку между молотом Романа Долышева и наковальней Старого
Братства. Долго искать придется, потому что, готов поклясться, таких
дураков больше нет в целом мире.
После того позорного провала, когда мое собственное колечко решило
кинуть меня, я больше не пытался противиться судьбе. Будь что будет. Если
мне суждено умереть, я умру. Если суждено свихнуться - свихнусь. Если
суждено победить...
Покорных судьба ведет, а непокорных - тащит. И никакие кольца
вероятности ей не помеха. Избитые истины...
Я сидел в упрямо катящемся на восток вагоне, слушал равнодушный
перестук колес и смотрел в окно, буквально кожей чувствуя, как приближается
моя цель. И вместе с ней, возможно, и смерть.
Владивосток.
И с чего бы это всех окольцованных потянуло в Россию? Да еще и в
Сибирь? Сначала Долышев, потом Рогожкин, Олия Саччи, Майк Кохен, Альберт...
не знаю, как его фамилия. Им здесь что, медом намазано? Неужели бедная
матушка Россия столь много значит для Братства, что они готовы поубивать
друг друга ради нее?
Ладно. Плевать. Мне же лучше. Сомневаюсь, чтобы всяким там Зуевым
удалось так же запросто шастать где-нибудь в Европе или в Америке. Особенно
не имея загранпаспорта, визы и чего там нужно еще... Да еще и не бельмеса
не понимая на их языке.
Может быть, это - тоже часть великой головоломки, кусочком которой
являюсь и я? Может быть, это тоже предназначено мне судьбой? И то, что
Альберт сейчас находится возле Владивостока, - это просто случайность?
Случайностей не бывает, когда в дело вмешивается кольцо вероятности.
Еще одна неплохая цитата. Эх, Антон Зуев, что-то ты совсем уж раскис, если
обращаешься за помощью к древним мыслителям. Соберись. Думай о деле,
которое тебе предстоит.
А что о нем думать? Все и так ясно, как сегодняшнее утреннее небо над
Байкалом.
Альберт... Алик, как его именовал Рогожкин. Немец по национальности,
практически не говорящий по-русски. Один из самых первых вставших на моем
пути повелителей вероятности после Михаила Шимусенко и Федора Рогожкина.
Он там. Он сейчас там...
Я узнал этот факт от того парня, который сейчас, несомненно,
отлеживается в больнице и сочиняет планы мести некоему Антону Зуеву. И есть
за что. Отделал я его основательно. Сломанные ребра, выбитые зубы, лишенное
всяческой симметрии лицо. Даже как-то стыдно теперь. Отделал пацана.
Совершил геройский поступок. А разве он мог противостоять сразу двум
кольцам вероятности? У бедняги не было ни малейшего шанса.
Я ведь мог его и убить. Например, остановив сердце с помощью своих
колечек. Теперь это было бы уже легче. В два раза легче. А мог бы просто
вытащить пистолет и разнести ему черепушку. Но ведь не сделал же я этого,
хотя мог. И было за что.
Ну что за лопух! Вместо того чтобы, исполняя данное ему поручение,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг