упиравшихся крышами в потолок девятого яруса, оканчивающейся в далекой дали
невообразимой мощью неприступного Железного Бастиона, певшего, как и всегда,
вечную песню радости нашей бесповоротной победы над диким хаосом окружающей
Наш Общий Дом ядо- витой среды.
Я посмотрел вслед ушедшему трамваю. Следую- щего пришлось бы ждать
никак не менее десяти минут. Поразмыслив, я решил рискнуть: добраться до
родного департамента по пятнадцатому ярусу.
Пройдя беглый таможенный досмотр, во время которого братцы таможенники,
конечно же, не преминули уговорить меня уступить им еще пару монет, я сошел
на пятнадцатый ярус.
Рядом со стоянкой такси, на мое счастье, святых экзекуторов не
оказалось. Я залез в автомобиль и назвал братцу таксисту родной адрес.
Взглянув на мою корону, он протянул руку. Я порылся в карма- нах, вложил в
братцевскую руку пять пятнадцатизубовиков и те пятизубовики, которые были
всучены мне братцем Великаном в его паршивой шикарной забегаловке, так как
понял, зачем ко мне эта рука была протянута. Братец таксист молча спрятал
деньги в карман и все так же молча тронул автомобиль и нас с места. Его
молчание показалось мне подозрительным, я было решил, что нужно испугаться,
что он отвезет меня в ближайший участок Ордена Святой Экзекуции, но не
испугался, так как вспомнил, что получил от братца Белого Полковника
специальное спецзадание.
Впереди, на высокой полосатой тумбе, показался одетый в форменный
полосатый фрак братец святой экзекутор, браво размахивавший туда-сюда
полосатым экзекуторским жезлом.
- Пригнись, - сказал мне братец таксист.
- Да ладно... - ответил я на эту подсказку. И потом из самолюбия
добавил: - Спецзадание.
Братец таксист кивнул короной, а братец святой экзекутор, меня не
заметив, отвернулся в сторону. И мне стало обидно - когда нельзя,
обязательно остановят, а когда можно, обязательно не остановят... "Тоже мне
орденоносец, - подумал я, - так-то ты выполняешь свои служебные
обязанности?" И решил сегодня же записать в книгу жалоб и предложений
предложение о том, чтобы этого святого экзекутора сильно повысили в ранге.
После этого решения мои мысли вернулись к братцу Принцессе. А мысли о
братце Принцессе заставили меня подумать о братце Белом Полковнике, интерес
которого к братцу Принцессе теперь не вызывал во мне недоумения. Неясно мне
было другое: почему он именно мне поручил сойтись как можно ближе с такой
короной? Конечно, как и всякая любая другая порядочная шлюха, я являлся
полуорденоносцем, то есть внештатным сотрудником Ордена Великой Ревизии, но
ведь всегтаки я не был профессионалом, а в любом ближайшем участке Великой
Ревизии более чем хватало и профессионалов. Ответа на этот коварный вопрос я
не находил и, чтобы больше не ломать себе понапрасну желудок, снова вернул
свои мысли к братцу Принцессе.
Такси остановилось возле департамента, тем самым прервав все мои
размышления, сколько их у меня ни было. А было их у меня вообще-то два: о
братце Принцессе и братце Белом Полковнике. Но о братце Белом Полковнике я
уже размышлять перестал, и думал только о братце Принцессе, поскольку братец
Принцесса была красивая, а братец Белый Полковник, хоть он мне и очень
нравился, нисколько от меня физиологически не отличался. Даже несмотря на
свою корону. Вот братец Принцесса отличалась и короной, и физиологически. К
тому же он была красивая, и я думал о братце Принцессе. Но тут такси
остановилось.
Братец таксист протянул руку, я понял, вложил в эту руку
пятнадцатизубовик и, громко хлопнув дверцей автомобиля, выбрался наружу, при
этом чуть не столкнувшись с каким-то почтенным братцем пятнадцатизубочником.
Кое-как увернувшись от столкновения, я даже успел почтительно приподнять
корону. Братец пятнадцатизубочник лишь что-то пробурчал себе под нос,
видимо, какое-то нравоучение, но так как из-под его носа я ничего не
расслышал, то нравоучения не понял, а так как не понял, то вошел в родной
департамент без всяких нравоучений.
Братец ассистент при знамени братец Мона Лиза сидела в своей
отгороженной от бронированного хранилища толстой бронированной перегородкой
маленькой бронированной ассистентской.
- Привет, - радостно сказала он, растянув в радостной улыбке
ярко-белые от губной помады губы.
- Привет, - радостно сказал я. - Ну что у нас тут, братец,
новенького?
- Тобой интересовался братец Цицерон П. Просил зайти, как только
закончишь инструктаж. - Ударение он сделала на слове "просил".
- Просил? - очень сильно засомневался я.
- Да... представляешь, именно так и приказал.
С чего бы это, подумал я одной мыслью, что могло произойти такого, что
заставило начальника департамента просить зайти к себе обыкновенного
постановщика печати, да к тому же еще и не срочно! И тут другая, вторая,
мысль подсказала мне, что всего каких-нибудь полчаса назад или минут сорок,
а может быть, и сорок пять... меня уже кое о чем просила влиятельнейшая
корона. Что-то творилось явно неладное в Нашем Доме.
- Что у нас сегодня? --- справившись с удивлением, поинтересовался я.
- Две группы, - радостно улыбаясь, ответила радостная братец Мона
Лиза.
- Состав?
- Десять и восемь братцев.
- Время?
- Девять тридцать и четырнадцать ноль-ноль.
- Ясно.
Набрав сверхсекретный шифр, я открыл толстук бронированную дверь, с
которой сорвал сверхсекретную печать. Вошел в хранилище. Сделал запись о
своем прибытии в журнале прибытия. Сел на стул, стоявший непосредственно под
портретом Самого Братца Президента, и стал испытывать радость от того, что
под ним сижу. Но в желудок опять полезли разные мысли. Я попытался их
разогнать, они меня не слушались и не разгонялись. А не разгонялись они
потому, что я постоянно думал о встрече с братцем Принцессой, вспоминая наши
с ним откровенные разговоры, в том числе свои собственные разговоры о том,
что иногда мне кажется, будто бы я не очень счастлив.
А что, братец Пилат III, сказал я себе, давай вот так, спокойно, без
всяких эмоций, с тобой разберемся, что нам кажется и насколько нам кажется,
совсем ты спятил или только чуть-чуть.
Сказал, помолчал немного, а потом продолжил: раз братцы мыслеводители и
Сам Братец Президент объявили всех братцев Нашего Дома счастливыми, то так
оно и есть и иначе быть не может. Раз этого быть не может, значит - мне
только кажется. Раз мне кажется, значит - я сошел с ума. Да, сошел:
нормальному братцу ничего казаться не будет, нормальный братец всегда
вооружен прочными знаниями, разработанными Кабинетом Избранных, наша сила в
знании, а не в незнании, к чьей области относится понятие "кажется"... С
другой стороны, окружающая среда меня подери, раз я сошел... иногда схожу с
ума, то в эти-то самые мгновения я уж точно не могу быть счастливым,
поскольку братцы мыслеводители из Кабинета Избранных объявили всех
сумасшедших не счастливыми, а несчастными... Это что же выходит-то? Выходит,
что когда мне кажется, что я не совсем счастливый, мне это не кажется, а так
и есть на самом деле. Но ведь братцы мыслеводители не раз говорили, что
сумасшедшим так только кажется, и из-за этого именно "кажется" они-то и
несчастны... Тут я подумал, что, наверное, мне только кажется, что мне
кажется, что я иногда бываю не очень счастлив. Но ведь все равно кажется,
братец Пилат III, сказал я, не одно, так другое кажется. Качественно другое,
братец Пилат III, поправил я братца Пилата III - одно дело, когда тебе
кажется, что ты не очень счастлив, и совсем другое дело, когда тебе кажется,
что тебе это только кажется...
Я совсем запутался в коварных нитях собственных предательских мыслей.
Чтобы распутаться, встал со стула и прошелся по трем метрам туда и трем
метрам сюда, составлявшим хранилище.
- Я счастлив, я счастлив, я счастлив... - громко повторял я.
Тут в приоткрывшуюся дверь просунулась корона братца Моны Лизы. Он
спросила:
- Ты чего?
Я ответил с достоинством:
- Не видишь - радуюсь.
- Чему радуешься? - радостно улыбаясь, спросила братец Мона Лиза.
- Тому, что живу в Нашем замечательном Доме, чему еще тут можно
радоваться?
- А можно мне с тобой немножко порадоваться?
- Ну, порадуйся, - согласился я.
Мы стали радоваться вместе, весело-весело радоваться, но уже через
минуту братец Мона Лиза прервала нашу радость, сказав:
- Тебе пора идти на инструктаж.
Я пошел, а так как мне нужно было идти на инструктаж, пошел на
инструктаж: набрал шифр, закрыл за собой толстую бронированную дверь,
поставил на нее печать и направился в персональный кабинет братца четвертого
зама братца Цицерона И.
Четвертый зам, кличка братец Апостол, плотный, высокий
одиннадцатизубочник с густыми белыми бровями над маленькими глазами, был
моим непосредственным начальником, так как был замом по науке и по
совместительству возглавлял отдел совершенствования нашей департаментской
круглой печати. В его прямые обязанности входил ежедневный инструктаж высших
сотрудников, то есть меня. Братца Апостола, в свою очередь, через день
инструктировал третий зам, инструктируемый раз в неделю вторым замом,
которого раз в месяц инструктировал первый зам, раз в год получавший
инструкции от самого братца Цицерона И.
Известно, что вместилищем разума братцев являются желудки. Но на мой
просвещенный знаниями Самого Братца Президента взгляд, вместилищем разума
братца Апостола являлся желчный пузырь. Во всяком случае, все находящиеся с
ним рядом предметы, словно бы вобрав в себя его настроение, дышали на меня
именно желчью. Когда я входил в его персональный кабинет, первым же делом
тайком оглядывался по сторонам и по степени дыхания желчью стола, стульев,
дивана и телефонов мог с абсолютной точностью судить о душевном состоянии
своего непосредственного начальника на данное мгновение.
При моем появлении он говорил что-нибудь вроде:
- Так, значит, явился... А я тебя уже жду (или - зачем пришел так
рано?), разве трудно, братец Пилат III, прийти вовремя? И почему это у тебя
расстегнута верхняя пуговица на фраке, которая должна быть застегнута? И что
это из-под твоей девятизубой короны торчат двадцать тысяч сто сорок пять
волосиков, а не как положено по уставу департаментской службы - не двадцать
тысяч сто сорок? Разве можно в таком виде являться к младшим по рангу? Это
что же, а, братец Пилат III, выходит, ты меня... ты меня не уважаешь? Это
что же, ты специально решил оскорбить меня своим видом? Меня? Оскорбить? Да
ты что это себе позволяешь, а?
На этот раз, однако, к разлитой по мебели желчи примешивалась и хорошая
толика зависти. Братец Апостол учить меня нравам не стал - вышел из-за
стола и стал методически равноугольно расхаживать по кабинету, почтительно
держа в пухлых руках толстую инструкторскую книгу с фотографией и автографом
самого братца Цицерона II на обложке.
- Основное назначение Департамента круглой печати, который является
представительством Министерства внешних горизонтальных сношений в районе
спецзоны Южного Выхода, - сразу же начал читать он, - заключается...
- ...в представительстве Министерства внешних горизонтальных сношений
в районе спецзоны Южного Выхода, - как того и требовали инструкции, бодро
продолжил я.
Братец Апостол бросил на меня беглый взгляд и прочитал:
- И...
- ... в постоянной готовности всегда и на самом низком уровне
проставить круглую печать на любой, санкционированной внизу специальной
визой, прописке.
- Постановка круглой печати глубоко симво-лична, круглая печать... --
с особой радостью в голосе выговорил он...
- ... это символ замечательной гармонии Нашего замечательного Дома, --
радостно подхватил я.
- который...
Я вложил в последующие слова всю свою свирепую ненависть:
- ... окружен хаосом окружающей Наш Общий Дом ядовитой среды.
- Куда...
- ... все выходящие братцы должны нести наш свет нашей просвещенности
и наш дух нашего самопожертвования, - радостно подытожил я.
- Необходимость существования Департамента, - зрачки братца Апостола
в глазах сильно расширились, - круглой печати обусловлена...
- ...необходимостью иметь печать на любом домовом документе, --
затрепетав от восторга, отчеканил я.
- А также...
- ... порядком!
Братец Апостол вдруг зевнул, мгновенно смутился собственной неуставной
вольности и настороженно-косо на меня посмотрел. Я сделал вид, что
рассматриваю стоявший в левом углу домовой флаг, который с каменным
выражением влюбленного в знамя лица как зеницу ока охранял братец
пятизубочник из вневедомственной охраны.
- Так... Отлично... - наконец справившись с неуставной зевотой,
сказал братец Апостол. Вдруг неуставно чихнул, побледнел до самой короны и
скороговоркой выпалил: - Святое служение Великой Мечте...
- ...наш единственно святой братцевский долг! - докончил я.
На этом официальная церемония проведения инструктажа высших сотрудников
завершилась, и, громко щелкнув каблуками, я покинул персональный кабинет
братца Апостола.
Минут через пять в хранилище печати прибыла первая на этот день группа
поиска. Братец Мона Лиза, как и положено, встала при знамени, я торжественно
открыл толстую инструкторскую книгу и...
- Дорогие мои братцы! - с холодной слезой в голосе горячо начал
читать я. - Сейчас, выйдя за Железный Бастион, вы спуститесь в ядовитую
бездну окружающей Наш Общий Дом ядовитой среды, куда понесете наш свет нашей
Великой Мечты, сконцентрировавшийся в образе нашей славной круглой печати.
Свет нашей Великой Мечты был, есть и будет всегда. Пройдут дни, пройдут
годы, пройдут чередой века, но этот свет не потухнет и не погаснет, а лишь
разгорится с новой могущественной силой, которая поведет нас и наших славных
потомков на славные свершения...
Закончив читать, я нажал спрятанную в крышке стола секретную маленькую
кнопку. В хранилище торжественно заиграл торжественный домовой гимн. Братцы
из группы поиска стали поочередно подходить к домовому флагу и, опустившись
кто на левое, а кто на оппозиционное правое колено, торжественно целовать
кто белую, кто оппозиционную черную полоску.
В это торжественное для всех нас время в стене незаметно и чрезвычайно
торжественно открылось маленькое окошечко, и маленький такой, незаметненький
такой телеобъективчик запечатлел всю торжественную процедуру целования
знамени на маленькую микропленку. Целовать черную полоску, конечно, никому
не возбранялось, но все-таки Кабинет Избранных на данную минуту состоял из
левосторонних, белых, а не из правосторонних, черных, и если правосторонний
целовал черную полоску, его могли обвинить в отсутствии истинного домового
сверхпатриотизма, если белую - братцы по партии, когда им это потребуется,
упрекнули бы в отсутствии железной стойкости. Целование левосторонним белой
полоски в случае чего было легко расценить как махровый антиправосторонизм,
черной - как уклонизм или даже предательство. Так что некоторые братцы
целовали обе полоски, что, конечно же, при определенных обстоятельствах
можно было запросто истолковать как разброд и шатание.
Когда отзвучали последние такты торжественного домового гимна и все
братцы, включая сюда и меня с братцем Моной Лизой, вволю нацеловали знамя, я
торжественно достал из бронированного сейфа круглую бронированную печать и
торжественно опечатал ею все десять прописок. После чего братцы из группы
поиска покинули хранилище, братец Мона Лиза оставила знамя, а я направился к
братцу Цицерону II.
Поскольку братец Цицерон II был братцем Цицероном II, прописан он был
на шестнадцатом ярусе и в свой персональный кабинет левого крыла
Шикарного дворца Департамента круглой печати добирался из своего
шикарного дворца на шестнадцатом ярусе на персональном лифте с персональным
братцем лифтером в персональном автомобиле с персональным братцем шофером.
Братец Цицерон II был очень толстый братец с круглым, всегда сияющим
счастьем лицом, к которому чрезвычайно шла его всегда идеально начищенная
персональным братцем чистильщиком корон полосатая, с выгравированными по
кругу крупными цифрами "16" корона с шестнадцатью тонкой работы зубьями.
Я пробежал через приемную, где за секретарскими письменными столами,
уставленными телефонами, селекторами и миниатюрными домовыми знаменами,
напряженно скучали три персональных секретаря братца Цицерона II (два других
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг