- Фамилия...
Экзекутор сконфузился, взялся тремя пальцами за лоб и силился
припомнить, но вместо того, почтительно улыбаясь, добавил:
- Простите, ваше превосходительство, вдруг как столбняк нашел и не могу
вспомнить. Фамилия его Аквиляльбов, но мы все его называем просто Иван
Петрович или иногда в шутку "Белый орел" за его красоту. Человек прекрасный,
на счету у начальства, жалованья по должности помощника получает
четырнадцать рублей пятнадцать копеек, живет с матушкой, которая некоторым
гадает и пользует. Позвольте представить: Иван Петрович дожидается.
- Да, уж если так нужно, то попросите, пожалуйста, сюда этого Ивана
Петровича.
"Белый орел! - думаю себе, - что это за странность. Мне орден следует
белый орел, а не Иван Петрович".
А экзекутор приотворил дверь и крикнул:
- Иван Петрович, пожалуйте.
Я не могу вам его описывать без того, чтобы не впадать в некоторый шарж
и не делать сравнений, которые вы можете счесть за преувеличения, но я вам
ручаюсь, что как бы я ни старался расписать вам Ивана Петровича - живопись
моя не может передать и половины красот оригинала.
Передо мною стоял настоящий "Белый орел", форменный Aquila alba {Белый
орел - лат.}, как его изображают на полных парадных приемах у Зевса.
Высокий, крупный, но чрезвычайно пропорциональный мужчина, и такого
здорового вида, будто он никогда не горел и не болел, и не знал ни скуки, ни
усталости. От него пышило здоровьем, но не грубо, а как-то гармонично и
привлекательно. Цвет лица у Ивана Петровича был весь нежно-розовый с широким
румянцем, щеки обрамлены светло-русым пушком, который, однако, уже переходил
в зрелую растительность. Лет ему было как раз двадцать пять; волосы светлые,
слегка волнистые, blonde, и такая же бородка с нежной подпалиной, и синие
глаза под темными бровями и в темных ресницах. Словом, сказочный богатырь
Чурило Апленкович не мог быть лучше. Но прибавьте к этому смелый, очень
осмысленный и весело-открытый взгляд, и вы имеете перед собою настоящего
красавца. Одет он в вицмундир, который сидел отлично, и темно-гранатного
цвета шарф с пышным бантом.
Тогда носили шарфы.
Я и залюбовался Иваном Петровичем и, зная, что произвожу на людей,
первый раз меня видящих, впечатление не легкое, сказал запросто:
- Здравствуйте, Иван Петрович!
- Здравия желаю, ваше превосходительство, - отвечал он очень задушевным
голосом, который тоже показался мне чрезвычайно симпатичным.
Говоря ответную фразу в солдатской редакции, он, однако, мастерски умел
дать своему тону оттенок простой и вполне позволительной шутливости, и в то
же время один этот ответ устанавливал для всей беседы характер своего рода
семейной простоты.
Мне становилось понятным, почему этого человека "все любят".
Не видя никакой причины мешать Ивану Петровичу держать его тон, я
сказал ему, что я рад с ним познакомиться.
- И я с своей стороны тоже считаю это для себя за честь и за
удовольствие, - отвечал он, стоя, но выступив шаг вперед своего экзекутора.
Мы раскланялись, - экзекутор ушел на службу, а Иван Петрович остался у
меня в приемной.
Через час я попросил его к себе и спросил:
- У вас хороший почерк?
- У меня характер письма твердый, - отвечал он и сейчас же добавил: -
Вам угодно, чтобы я что-нибудь написал?
- Да, потрудитесь.
Он сел за мой рабочий стол и через минуту подал мне лист, посередине
которого четкою скорописью "твердого характера" было написано: "Жизнь на
радость нам дана. - Иван Петров Аквиляльбов".
Я прочел и неудержимо рассмеялся: лучше того, что он написал, не могло
к нему идти никакое выражение. "Жизнь на радость"; вся жизнь для него
сплошная радость!
Совсем в моем вкусе человек!..
Я дал ему переписать на моем же столе малозначительную бумагу, и он
сделал это очень скоро и без малейшей ошибки.
Потом мы расстались. Иван Петрович ушел, а я остался один дома и
предался своей болезненной хандре, и признаюсь - черт знает почему,
несколько раз переносился мыслию к нему, то есть к Ивану Петровичу. Ведь вот
он, небось, не охает и не хандрит. Ему жизнь на радость дана. И где это он
проживает ее с такой радостью на свои четырнадцать рублей... Поди, пожалуй,
в карты счастливо играет, или тоже взяточки перепадают... А может быть,
купчихи... Недаром у него этот такой свежий гранатный галстух...
Сижу за раскрытыми передо мною во множестве делами и протоколами, а
думаю о таких бесцельных, вовсе до меня не относящихся пустяках, а в это
самое время человек докладывает, что приехал губернатор.
Прошу.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Губернатор говорит:
- У меня послезавтра квинтет, - надеюсь, будет недурно сыграно, и дамы
будут, а вы, я слышал, захандрили у нас в глуши, и приехал вас навестить и
просить на чашку чаю - может быть, не лишнее будет немножко развлечься.
- Покорно вас благодарю, но отчего вам кажется, что я хандрю?
- По Ивана Петровича замечанию.
- Ах, Иван Петрович! Это который у меня дежурит? И вы его знаете?
- Как же, как же. Это наш студент, артист, хорист, но только не
аферист.
- Не аферист?
- Нет, он так счастлив, как Поликрат, ему не надо быть аферистом. Он
всеобщий любимец в городе - и непременный член по части всяких веселостей.
- Он музыкант?
- Мастер на все руки: спеть, сыграть, протанцевать, веселые фанты
устроить - все Иван Петрович. Где пир, там и Иван Петрович: затевается
аллегри или спектакль с благотворительною целью - опять Иван Петрович. Он и
выигрыши распределит, и вещицы всех красивее расставит; сам декорации
нарисует, а потом сейчас из маляра в актера на любую роль готов. Как он
играет королей, дядюшек, пылких любовников - это загляденье, но особенно
хорошо он старух представляет.
- Будто и старух!
- Да удивительно! вот я к послезавтрашнему вечеру, признаться, и
готовлю с помощью Ивана Петровича маленький сюрприз. Будут живые картины. -
Иван Петрович их поставит. Разумеется, будут и такие, что ставятся для дам,
желающих себя показать, но три будут иметь кое-что и для настоящего
художника.
- Это сделает Иван Петрович?
- Да, Иван Петрович. Картины представляют "Саула у волшебницы
андорской". Сюжет, как известно, библейский, а расположение фигур несколько
дутое, что называется "академическое", но тут все дело в Иване Петровиче. На
одного его все и будут смотреть - особенно когда при втором открытии картины
обнаружится наш сюрприз. Вам я могу сказать этот секрет. Картина
открывается, и вы увидите Саула: это царь, царь с головы до ног! Он будет
одет, как все. Ни малейшего отличия, потому что по сюжету Саул приходил к
волшебнице переодетым, так чтобы она его не узнала, но его нельзя не узнать.
Он царь, и притом настоящий библейский царь-пастух. Но занавес упадет,
фигура быстро изменяет свое положение: Саул лежит ниц перед явившейся тенью
Самуила. - Саула теперь все равно что нет, но зато какого видите Самуила в
саване!.. Это вдохновеннейший пророк, на раменах которого почиет сила в
лице, величие и мудрость. Этот мог "повелеть царю явиться и в Вефиле и в
Галгалах".
- И это будет опять Иван Петрович?
- Иван Петрович! но ведь это не конец. Если попросят повторения, - в
чем я уверен и сам о том позабочусь, - то мы вас не станем томить задами, а
вы увидите продолжение эпопеи.
Новая сцена из жизни Саула будет совсем без Саула. Тень исчезла, царь и
сопровождавшие его вышли; в двери можно заметить только кусок плаща на спине
последней удаляющейся фигуры, а на сцене одна волшебница...
- И это опять Иван Петрович!
- Разумеется! Но ведь вы перед собою увидите не то, как изображают
ведьм в "Макбете"... Никакого столбнякового ужаса, ни ломки, ни кривляний,
но вы увидите лицо, которое знает то, что не снилось мудрецам. Вы увидите,
как страшно говорить с выходцем из могилы.
- Воображаю, - отвечал я, будучи всемерно далек от мысли, что не
пройдет трех дней, как мне приведется не воображать, а на самом себе
испытывать такую пытку.
Но это пришло после, а теперь все было полно одним Иваном Петровичем -
этим веселым, живым человеком, который вдруг, как боровичок после грибного
дождичка, из муравы выскочил, не велик еще, а отовсюду его видно, - все на
него поглядывают и улыбаются: "Вот-де какой крепенький да хорошенький".
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Я вам передавал, что говорил о нем его экзекутор и губернатор, а когда
я полюбопытствовал, не слыхал ли чего-нибудь о нем один из моих чиновников
светского направления, так они оба враз заговорили, что встречали его и что
он в самом деле очень мил и хорошо поет с гитарой и с фортепиано. И им он
тоже нравился. На другой день заходит протопоп. Он, как я побывал у него в
церкви, всякий праздник приносил мне просфору и на всех священноябедничал.
Он ни о ком хорошо не говорил и в этом отношении не делал исключения и для
Ивана Петровича, но зато священноябедник знал не только природу всякой вещи,
но и ее происхождение. Про Ивана Петровича он сам начал:
- Вам чинца обменили. Это все с умыслью...
- Да, - говорю, - какого-то Ивана Петровича дали.
- Ведом нам, как же, довольно ведом. Мой свояк, на которого место я
сюда переведен с обязательством воспитать сирот, он его и крестил... Отец-то
тоже был из колокольных дворян... в приказные вышел, а мать... Кира
Ипполитовна... Такое у нее имечко, - она по страстной любви к его родителю
уходом за него ушла... Скоро, однако, вкусила и горечи любовного зелья, а
потом и овдовела.
- Она сама сына воспитывала?
- Да какое его воспитание: в гимназии классов пять проучился, да и
пошел в писатели в уголовную палату... со временем помощником сделали... А
счастлив очень: в прошлом году коня с седлом в лотерею выиграл и с
губернатором на охоту нынче за зайцами ездил... Фортепиан, полковые
выходили, так разыгрывали, - опять тоже ему достался. Я пять билетов взял и
не выиграл, а он всего один, да и на тот получил. Сам музычит и Татьяну
учит.
- Это кто же - Татьяна?
- Сиротку они взяли - ничего себе... черномазенькая. Он ее обучает.
Весь день проговорили об Иване Петровиче, а вечером слышу, у моего
Егора в комнатке что-то жужжит. Зову его и спрашиваю, что это у тебя такое?
- Это, - отвечает, - я пропилеи делаю.
- Что еще за пропилеи?
Иван Петрович, обратив внимание, что Егор скучает от бездействия,
принес ему пилок и дощечек от сигарных ящиков с наклеенными узорами и научил
его подставочки выпиливать. - Заказ дал к лотерее.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Утром в тот день, когда Иван Петрович вечером должен был и играть и
всех удивлять в картинах на пиру у губернатора, я не хотел его задерживать,
но он оставался при мне до обеда и даже очень насмешил меня. Я пошутил, что
ему надо бы жениться, а он отвечал, что предпочитает остаться "в девушках".
В Петербург его звал.
- Нет, - говорит, - ваше превосходительство, меня здесь все любят, да и
мать, и сиротка Таня у нас есть, я их люблю, а они для Петербурга не
годятся.
Удивительно какой гармоничный молодой человек! Я его даже обнял за эту
любовь к матери и сиротке, и мы расстались за три часа до картин.
На прощанье я сказал:
- Нетерпеливо жду вас видеть в разных видах.
- Надоем, - отвечал Иван Петрович.
Он ушел, а я пообедал один и прикорнул в кресле, чтобы быть бодрее, но
Иван Петрович не дал мне заснуть: он меня скоро и немножко странно
потревожил. Вдруг вошел очень спешной походкой, шумно оттолкнул ногою
стоявшие посередине комнаты стулья и говорит:
- Вот можете меня видеть; но только покорно вас благодарю - вы меня
сглазили. Я вам за это отомщу.
Я проснулся, позвонил человека и велел подавать одеваться, и сам себе
подивился: как ясно привиделся мне во сне Иван Петрович!
Приезжаю к губернатору - все освещено, и гостей уже много, но сам
губернатор, встречая меня, шепчет:
- Расстроилась самая лучшая часть программы: картины не могут
состояться.
- А что случилось?
- Тссс... я не хочу говорить громко, чтобы не портить общего
впечатления. Иван Петрович умер.
- Как!.. Иван Петрович!.. умер?!
- Да, да, да, - умер.
- Помилуйте, - он три часа тому назад был у меня, здоров-здоровешенек.
- Ну и вот, придя от вас, прилег на диван да и умер... И вы знаете... я
должен вам сказать на тот случай, чтобы его мать... она в таком безумии, что
может прибежать к вам... Она, несчастная, убеждена, что вы и есть виновник
смерти сына.
- Каким образом? Отравили его у меня, что ли?
- Этого она не говорит.
- Что же она говорит?
- Что вы Ивана Петровича сглазили!
- Позвольте... - говорю, - что за пустяки!
- Да, да, да, - отвечает губернатор, - все это, разумеется, глупости,
но ведь здесь провинция - здесь глупостям охотнее верят, чем умностям.
Разумеется, не стоит обращать внимания.
В это время губернаторша предложила мне карту.
Я сел, но что я только выносил за этою мучительною игрою - и сказать
вам не могу. Во-первых, мучит сознание, что этот милый молодой человек,
которым я так любовался, лежит теперь на столе, а во-вторых, мне
беспрестанно кажется, что все о нем шепчут и на меня указывают: "сглазил",
даже слышу это глупое слово "сглазил, сглазил", а в-третьих, позвольте вам
за истину сказать - я вижу везде самого Ивана Петровича!.. Так глаз, что ли,
наметался - куда ни взгляну - все Иван Петрович... То он ходит,
прогуливается по пустой зале, в которую открыты двери; то стоят двое
разговаривают - и он возле них, слушает. Потом вдруг около самого меня
является и в карты смотрит... Тут я, разумеется, и понесу с рук что попало,
а мой vis-a-vis обижается. Наконец даже другие стали это замечать, и
губернатор шепнул мне на ухо:
- Это вам Иван Петрович портит: он вам мстит за себя.
- Да, - говорю, - я действительно расстроен, и мне очень нездоровится.
Я прошу позволения расписать игру и меня уволить.
Это одолжение мне сделали, и я сейчас же поехал домой. Но я еду на
санях, и Иван Петрович со мною - то рядом сидит, то на облучке с кучером
явится, а лицом ко мне.
Думаю: не горячка ли у меня начинается?
Приехал домой - еще хуже. Чуть лег в постель и погасил огонь, - Иван
Петрович сидит на краю кровати и даже говорит:
- Вы, - говорит, - меня ведь в самом деле сглазили, я и умер, а мне
никакой надобности не было так рано умирать. В том-то и дело!.. Меня все так
любили, и тоже матушка, и Танюша - она еще недоучена. Какое им от этого
ужасное горе!
Я позвал человека и, как это ни было неловко, велел ему лечь у себя на
ковре, но Иван Петрович не боится; куда ни оборочусь - он торчит передо
мною, да и баста.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг