Фламмери. - Господь у нас у всех один, и этим мы, белые, отличаемся от
гнусных цветных язычников, которые поклоняются множеству самодельных богов.
Что это у вас за бумажка? Вы взираете на нее, словно это бомба.
- Весточка от мистера Гитлера, - кисло сострил Егорычев, несколько
помедлил и добавил:- "Фелькишер беобахтер"... И за довольно свежее число...
- Вы шутите! - Цератод выхватил бумажку из рук Егорычева, впился в нее
близорукими глазками, поднеся почти к самому своему облупившемуся носу,
затем молча передал ее Мообсу, тот - Фламмери, а Фламмери - Смиту.
Нет, Егорычев не шутил. Это был действительно обрывок официоза
национал-социалистической партии Германии, газеты "Фелькишер беобахтер" от
девятого апреля тысяча девятьсот сорок четвертого года.
IV
- Мы погибли! - пробормотал Мообс. - На острове немцы. Это ясно...
- Нет, почему же погибли? - твердо возразил ему Цератод. - Нужно только
действовать без паники, решительно, с умом, взвесив каждый шаг.
- Совершенно верно! - в один голос поддержали Цератода Егорычев и
Фламмери. Егорычев даже почувствовал нечто вроде угрызений совести: он не
ожидал такого хладнокровия со стороны Этого толстого и рыхлого джентльмена.
- Нужно только не раздражать немцев бесполезными и безрассудными
выходками, - продолжал Цератод, бросив выразительный взгляд в сторону
Егорычева. - Из любого носового платка может получиться вполне приличный
белый флаг. Если кто-нибудь опасается, что платка мало, я могу предложить
для этой цели свою сорочку, и... - тут он окинул всех высокомерным
взглядом, - и я беру на себя переговоры с этими тропическими немцами, если
будет решено, что всем сразу показываться опасно... Потрудитесь не
перебивать меня, капитан-лейтенант Егорычев! Как старший по чину, я всем дам
возможность высказаться. Ваше мнение, капитан Фламмери?
- Я передаю свою судьбу в руки божьи, майор Цератод.
- Я не сомневался в вашем благоразумии, сэр.
- Я буду молить господа, чтобы он смягчил сердца наших заблудших
братьев и склонил их к нашим страданиям, - дополнил капитан санитарной
службы свою мысль.
- Вы хотели что-то сказать, капитан-лейтенант? - обратился Цератод к
Егорычеву. В голосе его слышался начальственный металл.
- Прежде всего я предложил бы залечь в кустах. А то заблудшие братья
мистера Фламмери могут заметить нас и, упорствуя в своих заблуждениях,
зашвырять сверху гранатами.
Предложение это было принято и выполнено с похвальной быстротой.
- Во-вторых, - промолвил Егорычев, изо всех сил стараясь сдержать
кипевшую в нем ярость, - не понимаю, Почему нам сдаваться в плен?
- У вас имеется другой выход? Более безопасный? - ядовито осведомился
мистер Фламмери.
- Более достойный. Единственно достойный. Фламмери хмыкнул:
- Нас тут трое офицеров, - продолжал Егорычев, - и мы обязаны принимать
решение, как должно солдатам воюющей армии. Да, я думаю, что и Мообс...
- Я не офицер! - быстро ввернул Мообс. - Настоятельно подчеркиваю, я
даже не военнослужащий. Прошу считать меня самым банальным человеком,
потерпевшим кораблекрушение, и только.
Смит мрачно молчал, теребя свои густые черные усы, покрытые легким
налетом морской соли.
- Хорошо, - согласился Егорычев, - будем считать мистера Мообса самым
банальным человеком. Что касается мистера Смита...
- Я, конечно, не офицер, джентльмены, - медленно отозвался кочегар, -
но, с вашего позволения, я хотел бы, чтобы меня считали солдатом, то есть,
вернее, военным матросом. У меня имеются кое-какие счеты с Адольфом
Гитлером. Видите ли, я родом из Ковентри, - подчеркнул он, обращаясь
специально к Цератоду не то с извинением, не то с укором. - А семья моя
проживает в Лондоне...
Егорычев дружески улыбнулся замолкнувшему кочегару.
- Итак, нас четверо солдат, и мы, на мой взгляд, не имеем никакого
права забывать об этом, куда бы мы ни попали. По крайней мере, меня так
учили в моей стране. Мы четыре солдата союзных армий, попавшие на
территорию, занятую фашистами, и мы обязаны сражаться. Конечно, еще трудно
определить, в какую форму должны вылиться наши боевые действия. Нам
неизвестно, каков гитлеровский гарнизон этого острова и как он на нем
дислоцирован...
- Вот именно, - язвительно заметил мистер Цератод.
- Но не думаю, - продолжал Егорычев, - чтобы этот гарнизон был очень
велик. До войны Германия никаких колоний ни на материке, ни на островах не
имела. Еще несколько дней тому назад ни британскому, ни американскому штабам
ничего не было известно о захвате какого-либо из островов Атлантического
океана немецким десантом. Полагаю поэтому, что эти гитлеровцы были заброшены
сюда сравнительно недавно, а следовательно, и в сравнительно небольшом
числе.
- Это "следовательно" попросту великолепно! - воскликнул Цератод. -
Простите, капитан-лейтенант, если я не ошибаюсь, я вас, кажется, перебил...
- Вы не ошиблись, - невозмутимо ответил Егорычев, поражаясь своей
выдержке. - Вам правильно кажется. - Он понимал, что именно сейчас, больше
чем когда бы то ни было, от него требовалось хладнокровие и спокойствие.
Рассчитывать он мог, очевидно, только на Смита. Впервые со времени гибели
"Айрон буля" Егорычеву открылась возможность снова включиться в войну с
фашистами. И не для того, чтобы пасть с честью (об этом он сейчас уже не
думал), а для того, чтобы нанести ничего не подозревающему врагу
ощутительный, а при удаче и непоправимый ущерб на этом маленьком, но,
очевидно, совсем не ничтожном участке войны. В самом деле, если отбросить
маловероятное предположение, что и немцы попали сюда после кораблекрушения,
то они высажены так далеко от основных театров военных действий с какой-то
важной боевой задачей. Помешать им выполнить эту задачу, а при удаче и
начисто сорвать ее выполнение - ради такого дела стоит рискнуть жизнью, а в
крайнем случае и потерять ее с честью.
- Напрасно мистер Цератод так иронически настроен, - сказал Егорычев. -
Немцев не могли сюда доставить ни на корабле - фашистские корабли давно уже
не осмеливаются показываться в Этих водах, ни на транспортном самолете - его
бы где-нибудь на пути обязательно сбили союзные истребители. Следовательно,
остается только один возможный способ доставки в эти места людей: на
подводной лодке, то есть на судне со сравнительно ограниченным тоннажем.
Этих десантников, конечно, надо было обеспечить и продовольствием, и
оружием, и кое-каким необходимым оборудованием. Следовательно, подчеркиваю я
вопреки недоверчивому настроению мистера Цератода, фашистам пришлось
ограничиться наименьшим числом высаживаемых людей.
- Немцы, значит, бесспорно вооружены, - снисходительно согласился с ним
Цератод. - А мы? Не укажет ли нам мистер Егорычев, каким оружием располагаем
мы? ..
Егорычев молча поднял с земли и подбросил на ладони увесистый, с
острыми краями камень.
- Для раннего палеолита вполне терпимое оружие! - иронически похвалил
камень мистер Цератод. - В детстве я тоже считал камни серьезным, даже
грозным средством наступления и обороны... Итак, - резко продолжал он, - как
старший по чину, считаю обсуждение законченным. Нам остается только
поздравить капитан-лейтенанта Егорычева с речью, которую мы все готовы
признать интересной как по форме, так и по содержанию, но, к сожалению,
совершенно не соответствующей серьезности положения, в котором мы очутились
и которое властно диктует единственный выход, гарантирующий нам жизнь и
свидание с близкими хоть в отдаленном будущем.
- Постойте! - остановил Егорычев Цератода, видя, что тот уже снимает с
себя сорочку, чтобы мастерить из нее белый флаг. - Постойте, как я об этом
раньше не подумал! Почему это мы так уверены, что эту чертову газету уронил
именно германский солдат? В здешних водах, очевидно, разбросаны аргентинские
и бразильские острова и островочки. И Аргентина и Бразилия поддерживают
дипломатические отношения с Германией. В них живет уйма натурализовавшихся
немцев. Представьте себе, какая это будет сенсация, если в южноамериканских,
а потом в североамериканских газетах появятся скандально приукрашенные
описания того, как два американца и два англичанина с белым флагом из нижней
сорочки пришли сдаваться в плен какому-нибудь наимирнейшему аргентинскому
или бразильскому телеграфисту.
- Что вы хотите этим сказать? - спросил Фламмери. - Лучше закидать
этого наимирнейшего телеграфиста камнями?
- Надо кому-нибудь из нас отправиться в разведку. Кстати говоря, не
думайте, что и сдаться в плен можно без предварительной разведки. Если там,
наверху, гитлеровцы, вас укокошат прежде, нежели вы успеете хоть разок
махнуть своей уважаемой сорочкой. Но и разведка сама по себе вещь
небезопасная, и пускать в нее человека без серьезного военного опыта почти
то же самое, что убийство. Хорошо, если бы это взял на себя наш старший
боевой товарищ, майор Цератод.
Цератод сделал вид, будто не заметил в этих словах никакого подвоха.
- Я был бы счастлив, но, увы, как раз военного опыта у меня и нет. И
потом, какой же я разведчик! Шесть диоптрий в правом глазу, шесть и три
четверти - в левом и совершенно невозможный астигматизм.
- Тогда, может быть, капитан Фламмери? ..
- Капитан санитарной службы, сэр, - смиренно поправил его Фламмери. -
Военная специальность - распределение заказов на медикаменты, кредитование
трестов медицинского оборудования, улаживание недоразумений между этими
трестами и армейским управлением санитарной службы.
- Оказывается, из трех присутствующих здесь союзных офицеров только я и
воевал, - с возможной учтивостью отметил Егорычев. - Значит, мне и в
разведку идти. Смит, вы не составите мне компанию?
- С удовольствием, сэр.
- Я только прошу остающихся вести себя как можно тише.
- Можете быть на этот счет совершенно спокойны, - поспешно заверил его
Фламмери.
- А мистер Егорычев должен нам, со своей стороны, обещать, что он не
позволит себе пускаться там, наверху, в какие бы то ни было донкихотские
авантюры, которые могут плохо кончиться не только для него, но, в конечном
счете, и для нас, - потребовал Цератод.
- Ничего похожего на донкихотство! - обещал Егорычев, и они со Смитом
осторожно поползли вверх по расселине, залитой яркими, но еще прохладными
косыми лучами восходившего солнца.
- По-пластунски, Смит, по-пластунски! - прошептал Егорычев кочегару.
V
Сказал Егорычев Смиту "по-пластунски" - и самому смешно стало: откуда
английскому торговому моряку знать русский военный прием! Он показал, как
подтягиваться на локтях, прижимаясь к земле. Ничего, ползет! Пыхтит;
обливается с непривычки потом, но не жалуется. Молодец кочегар! Морская
косточка!
Поворот... Еще поворот... Они ползли, замирая, лишь только зашуршит,
покатившись вниз, камешек, случайно задетый локтем.
Трава, на которую они смотрели сейчас снизу, с земли, походила на
таинственный, могучий и небывалый лес, камешки - на крутые и недоступные
скалы, крошечный, шириною в карандаш ручеек - на бурную реку... "Так, верно,
и наши приключения на этом неизвестном острове, - подумал Егорычев, -
похожи, если близко присмотреться, на какие-то несоизмеримо большие события,
происходящие сейчас в мире":
Поворот, еще поворот... Подъем кончился. Перед ними обрывистый край
лужайки, обрамленной деревьями, и у самой расселины кто-то спиной к ним то
приседает на корточки, то вытягивается и очень старательно расправляет
плечи, приседает, вытягивается, приседает, вытягивается...
"Батюшки, - весело удивился Егорычев, - никак человек утреннюю
гимнастику делает!"
В каких-нибудь двух шагах от них приседал и вытягивался, глубоко дыша,
коренастый мужчина. Затылок коричневый, в розовых морщинах, волосы ежиком,
густо поперченные сединой. Сзади его мясистая шея до смешного напоминала
хорошо пропеченный кулич, скупо припудренный сверху сахарной пудрой. Кто
этот человек? А вдруг и в самом деле какой-нибудь мирный аргентинец Или
бразилец?
Они залегли, припав к росистой траве.
Утреннюю тишину прорезал чей-то высокий голос оттуда, с лужайки:
- Курт!
Кулич вскочил, как ванька-встанька, вытянулся во фрунт. Плотный пожилой
детина в нижней сорочке и черных эсэсовских брюках. Короткие сапоги туго
набиты мясом.
- Я здесь, господин майор!
- Воды! Умываться! Живо!..
- Слушаюсь, господин майор!
Курт рысью кинулся куда-то в чащу по слабо протоптанной тропинке.
Из-за деревьев показался сам господин майор. Чисто выбритый, в черных
эсэсовских бриджах, белоснежной сорочке и щегольских сапогах. Волосы
расчесаны на прямой пробор от лба до затылка. Линия пробора широкая,
синеватая, как сабельный шрам.
Немного погодя из-за деревьев возник Курт с ведром воды, полотенцем
через плечо и голубенькой пластмассовой мыльницей.
Майор умылся и величаво удалился, а Курт, потирая руки, вернулся на
прежнее место, на обрывистый край расселины, и стал истово продолжать
утреннюю зарядку.
- Хватайте его за ноги! - прошелестел Егорычев на ухо Смиту. - Хватайте
и рваните вниз. А я ему заткну глотку.
Смит побледнел, но послушно рванул эсэсовца за ноги, да так, что оба
они чуть не покатились вниз по расселине.
- Держите его покрепче! - шепнул Егорычев и стал засовывать в рот
ошалевшему эсэсовцу свой все еще не высохший носовой платок.
Любо было смотреть на физиономию их пленника. Сначала она изображала
только тупое удивление. Потом удивление сменилось смятением, а смятение -
ужасом. Словом, он смотрел на Егорычева именно так, как должен смотреть
эсэсовец, уже сталкивавшийся когда-нибудь с советским моряком.
- Хальт! - прошептал ему Егорычев. - Швайген!.. Понимаешь? ..
Нелегко было разжать ему зубы. Пришлось прищемить его большие,
мясистые, обильно украшенные седыми волосками ноздри. Он терпел до последней
возможности, наконец раскрыл свою пасть, но, прежде чем Егорычев успел
заткнуть ее, крикнул:
- Черные комиссары!..
"Был, был, голубчик, на советском фронте! Помнишь советских
моряков!"-злорадно подумал Егорычев.
Больше Курт не кричал. Потому что раньше, чем Егорычеву удалось
запихнуть ему в рот платок, Смит тяжелой своей кочегарской дланью так
стукнул его по затылку, что их "язык" на добрые полчаса лишился языка.
Тут, конечно, надо было бы его связать, но нечем было, да и некогда. На
крик Курта с противоположной стороны лужайки, с тропинки, которая вела
вглубь острова, появился другой военный. Он обливался потом в черном
эсэсовском мундире с ефрейторскими погонами. На плече у него висел автомат.
Ефрейтор шел прямо на разведчиков. Они притаились за большим камнем. Не
дойдя каких-нибудь пяти шагов, ефрейтор остановился, снял фуражку и стал
вытирать рукавом вспотевший лоб. Ефрейтор был высок и по крайней мере на
десять килограммов тяжелее Егорычева. Волосы у него были очень светлые,
почти белые, и розовая кожа просвечивала сквозь них, как у молочного
поросенка.
- Я здесь, господин фельдфебель! - крикнул он, озираясь по сторонам. -
Вы меня звали? (Как потом выяснилось, его фамилия была Шварц, что в переводе
на русский означает "черный".) Где вы, господин фельдфебель? Я жду ваших
приказаний!
Великая вещь внезапность! Этот верзила был так безмятежно спокоен, так
уверен, что никаких посторонних здесь быть не может, что даже не счел нужным
взять в руки автомат. Прямо не часовой, а радость разведчика! Егорычев не
мог оторвать глаз от его автомата.
Шварц еще маленько потоптался на месте, недоуменно хлопая реденькими
белыми ресничками, потом глубоко вздохнул, сетуя, очевидно, на трудности
службы, пожал плечами и отправился восвояси. Но его никак нельзя было
упускать: господин ефрейтор буквально просился в плен. Грех было не
использовать возможности вывести из строя еще одну гитлеровскую душу. И
потом, кто знает, скоро ли представится еще такой удобный случай раздобыть
оружие.
- Прилягте на него, - кивнул Егорычев Смиту на фельдфебеля, валявшегося
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг