Наступило утро, и воины двинулись в поход. Они прошли в двух-трех шагах
от Боба под душераздирающее завывание труб и грохот барабанов.
Триста девятнадцать лет тому назад, дождливым апрельским вторником
тысяча шестьсот двадцать пятого года Джошуа Пентикост, измученный
лихорадкой, которую он подцепил еще во время скитаний по Ориноко, хватил
двойную порцию рома. Он провалялся в забытьи сутки с лишним, но, придя в
себя, решил почему-то, что проспал всего несколько часов. С тех пор на
острове Разочарования дни недели исчислялись с отставанием на сутки. Сейчас
воины Нового Вифлеема шли, по наущению пра-пра-правнука Джошуа Пентикоста
мстить за это людям южных деревень.
Вот прошел отец Боба - Майкл Смит, длинный, очень сильный, со смешным
крючковатым носом, похожим на перезрелый банан, отцов брат - дядя Джек,
веселый, красивый (даже не верилось, что они с Майклом от одного отца), один
из лучших рыбаков человечества. Рядом с ними, шагавшими, как и почти все их
односельчане, уныло понурив головы, гордо шествовали, как и надлежит людям,
особо отмеченным божественной благодатью, двое новых старейшин -
Гильденстерн и Полоний.
Мальчик выждал минут пятнадцать и, принимая все необходимые меры
предосторожности, последовал за отрядом.
Издалека, с лужайки возле Священной пещеры, за разворотом событий
наблюдали Фламмери, Цератод, Фремденгут и Мообс. Кумахера среди них не было.
Он залег в кустах у тропинки и охранял Северный мыс от возможной агрессии.
Фламмери смотрел в бинокль.
В его окулярах со стереоскопической четкостью чуть покачивал верхушками
деревьев первозданный роскошный лес во всей красе яркого солнечного полдня.
Причудливо вилась меж деревьев и цветов тропинка райской красоты. Тишина.
Мир. Пенье птиц. Бабочки сказочной красоты.
И вот наконец на тропинке появилась голова идущего гуськом отряда
воинов Нового Вифлеема.
- Началось неизбежное, - сказал Фламмери, передавая бинокль Цератоду. -
Цветные идут убивать цветных. Если господу будет угодно, это принесет самые
благодетельные плоды для окончательного умиротворения этого несчастного
острова.
- Я хотел бы напомнить, что лично я полагал, что еще не исчерпаны были
все возможности мирного разрешения конфликта, - вздохнул Цератод, но от
бинокля не отказался. - Бог свидетель, я принял все возможное, чтобы мы жили
с ними в мире.
Фламмери благочестиво кивнул головой в знак согласия.
Фремденгут с безразличным видом ждал, пока дойдет его очередь на его
бинокль.
Но Мообс, очередь которого была следующей за Цератодом, уже почти
ничего не увидел. Он с досадой передал Фремденгуту бесполезный в данный
Момент бинокль и с досадой фыркнул:
- Они завернули в самую чащу. Ничего не видно... Пока они не будут
возвращаться назад, ничего больше не увидишь...
На это Фремденгут с похвальной выдержкой и любезностью возразил:
- Если все пойдет благополучно, мистер Мообс, мы значительно раньше
должны будем увидеть огонь.,. Огонь и дым... Пожары неизбежны, мистер Мообс.
Фламмери скорбно вздохнул.
Такое незначительное существо, как Боб Смит, не удостоилось попасться
на глаза режиссерам разыгрывавшегося сейчас кровавого спектакля. А если
Мообс и увидел в бинокль какого-то мальчишку, мелькнувшего на тропинке
вскоре после того, как скрылись за поворотом воины Нового Вифлеема, то
никакого внимания этому обстоятельству не уделил.
Когда Боб добрался наконец до околицы Эльсинора, он увидел, воинов
Нового Вифлеема и Доброй Надежды, столпившихся возле входа в пещеру.
Преподобный отец Джемс, потный и торжественный, пробрался к самому входу в
пещеру и сквозь каменные завалы, преграждавшие доступ в нее, прокричал:
- Во имя господа праведного и милостивого! Признайте, что сегодня
понедельник!
Из-за камней отвечал надтреснутый голос преподобного, отца Лира:
- Святотатцы!.. Осквернители святого дня воскресного!.. Слуги
дьявола!..
- Трубы, трубите! - возопил преподобный отец Джемс в священном
негодовании.
Воины стали плясать, все ускоряя ритм и благоговейно приводя себя в то
блаженное состояние полнейшего одурения, которое па острове Разочарования,
как и в очень многих местах цивилизованного мира, почитается похвальным и
многообещающим приближением к божеству. Детям моложе семнадцати лет не
полагалось смотреть на эти пляски.
Обнаружив, что, помимо собственного желания, он преступил этот
жесточайший запрет, Боб Смит, хоть и был храбрым мальчиком, обомлел. Он не
хотел умирать, но он отлично был осведомлен, что богу совершенно
неинтересно, что это у Боба получилось нечаянно. Можно себе представить
поэтому его удивление, когда он просчитал до десяти, двадцати, до ста и все
еще оставался жив. Но когда он начал сначала и снова досчитал до ста и все
же не почувствовал ни малейших признаков приближения смерти, то не на шутку
возликовал. Теперь он убедился, что запрет распространяется только на
обыкновенных мальчиков, но никак не на тех чрезвычайно редких мальчиков,
которые, подобно ему, умеют зажигать воду и без вреда для себя выходить из
помещений, находящихся под самыми страшными заклятьями. Так как всем
известны примерно такие же рассуждения двух популярных американских
мальчиков середины девятнадцатого столетия - Тома Сойера и Гека Фина, то мы
считаем себя вправе не излагать более подробно дальнейшие умозаключения Боба
Смита - мальчика из каменного века.
Как бы то ни было, но Боб успокоился, повеселел, вдоволь налюбовался
новым для него, волнующим зрелищем священной пляски, а когда его дядя Джек,
довертевшись до полного умопомрачения, в изнеможении хлопнулся на траву
неподалеку от юного Смита, Боб осторожно дотронулся до его плеча и
прошептал, что имеет сказать ему нечто необыкновенно важное.
Увидев невредимым и здесь, в Эльсиноре, мальчика, которого он вчера
вечером оставил в заклятой отцом Джемсом Большой мужской хижине, Джекоб Смит
сразу пришел в себя.
Они поспешно удалились поглубже в чащу, благо никого во время
описанного выше массового общения с богом не интересовало окружающее. Боб в
самых общих чертах поведал восхищенному дяде о новых чудесах, сотворенных
желтобородым и черноусым джентльменами уже после того, как их заперли в
Большой мужской хижине, и передал приказание желтобородого: сказать Полонию,
чтобы он немедленно отправился в Священную пещеру, где его с нетерпением
ждет белоголовый.
Когда вчера грубо заперли обоих белых, Джекоб не сомневался, что
немедленно свершится нечто из ряда вон выходящее. Он беззаветно верил в
сверхъестественные возможности желтобородого джентльмена. Но огонь с неба не
покарал на месте преподобного отца Джемса, а двери сами по себе не
растворились, и Джекоб впал в состояние мучительного смятения. Конечно, не
могло быть и речи о том, чтобы попытаться под покровом ночи, а тем более в
светлое время суток, пробраться к запертой хижине и отодвинуть засов на ее
двери. Раз чары самого желтобородого оказались бессильными против заклятья
отца Джемса, то где уж тут соваться обыкновенному смертному!
Желтобородый сказал, что не из-за чего воевать людям острова
Разочарования. Джекоб верил желтобородому: не надо воевать, если такой
человек считает, что все можно прекрасно оговорить без того, чтобы проткнуть
стрелами и копьями множество людей и размозжить им черепа топорами. Но ведь
что бы там ни говорить про покойного Яго (человек он, конечно, был дрянной),
погиб же он все-таки не от чего-нибудь другого, а от колдовства. Так сказал
белоголовый, так сказал белый с сиянием на макушке, так сказал и отец Джемс,
которому ведь тоже очень много - ох, как много! - таинственных сил
подчинено.
Так терзался бедный Джекоб Смит сомнениями всю прошлую ночь и все
нынешнее утро, и его очень обрадовало рассказанное юным Смитом, потому что
он усмотрел в этом бесспорное и окончательное доказательство превосходства
Егорычева по меньшей мере над отцом Джемсом.
Полоний, не мешкая, тотчас же собрался в путь, уже по ту сторону
каньона был пойман Егорычевым и приведен в Большую мужскую хижину через
дверь, которую желтобородый открыл, словно не было на ней заклятья.
То, что Егорычев чудесным способом оказался на воле, что он преспокойно
открыл заклятую дверь и втащил туда безумно оравшего и всячески
сопротивлявшегося Полония и, главное, то, что Полоний, переступив вместе с
Егорычевым заколдованный порог, нисколько не пострадал, - все это подкосило
еще не успевшую как следует окрепнуть веру новоявленного старейшины Нового
Вифлеема в самого себя. Он пал духом, не стал упираться, рассказал и о
задании, которое ему поручил белоголовый, и как он его выполнил, и даже о
том, какой ответ принес от белоголового гонец, посланный к нему преподобным
отцом Лиром из Эльсинора.
Пока Егорычев отсутствовал, Сэмюэль Смит на Собственный страх и риск
учинил дополнительный допрос Розенкранцу, вконец обмякшему от обилия
свалившихся на него чудес. Так удалось узнать, что накануне гибели Яго, как
раз в то время, когда Смит с Егорычевым ходили в Новый Вифлеем, Яго,
Розенкранц и Гильденстерн были в Священной пещере, ставили на какой-то
бумаге оттиски своих пальцев и вдоволь наглотались чудного золотистого
напитка, от которого становится очень весело и под тобою необыкновенно
смешно качается земля. Больше всех выпил Яго, который, вернувшись домой, в
сильно пьяном виде поехал на лодке освежиться и назад уже не вернулся.
Что это была за бумага, на которой они поставили оттиски пальцев,
Розенкранц толком сказать не мог.
Но и без этого сведений о тайных пружинах разгоревшейся войны было
достаточно. Теперь поскорее с обоими пленными агентами Священной пещеры в
Эльсинор!
Конечно, Егорычев мог выбраться из Большой мужской хижины еще до того,
как люди Нового Вифлеема отправились в поход. Но был бы он тогда в состоянии
удержать их от войны? Какую цену имели бы в их глазах голословные уверения
Егорычева, что они являются слепыми орудиями Роберта Фламмери? Правда, у
него и Смита - автоматы. Можно было припугнуть островитян, питающих самое
высокое уважение к огнестрельному оружию. Но где уверенность, что их
религиозное рвение не превозмогло бы на сей раз страх перед автоматами? Ведь
людей Нового Вифлеема вдохновляло и благословение белоголового, которого они
считали прямым посланцем самого господа бога. А кроме того (не говоря уже о
претившем Егорычеву применении оружия против одураченных людей), когда и где
угроза оружием, даже самым грозным, объясняла обманутым суть их заблуждений?
Зато теперь, когда в руках были неопровержимые факты, задерживаться вдали от
театра военных действий было бы преступлением. В отличие от мистера Фламмери
и Цератода, Егорычев верил в здравый смысл островитян.
Надо было на всякий случай охранить свой багаж, оружие и продовольствие
от любопытных взоров и рук. Егорычев запер Большую мужскую хижину на засов,
прикрепил к двери лист бумаги и стал думать, что бы на ней такое начертать.
Череп с костями? Что-нибудь другое устрашающее? Нет, принципиальным надо
быть и в мелочах. Никакой мистики, равно как и никаких угроз оружием! Он
постоял несколько мгновений в задумчивости, потом озорно ухмыльнулся,
крупными буквами написал по-русски "закрыто на переучет" и поставил столько
жирных восклицательных знаков, сколько уместилось до края листка.
Что из того, что на добрую тысячу миль кругом не нашлось бы человека,
понимающего по-русски! Люди острова Разочарования не знали и английской
грамоты. Достаточно, чтобы они увидели на дверях листок с непонятными
знаками.
XVI
Когда Полоний, польщенный и обрадованный приглашением в Священную
пещеру, срочно отбыл из Эльсинора, вышел из своего укрытия юный посланец
Егорычева.
Появление Боба вызвало переполох. Его пропустили к преподобному отцу
Джемсу. Колдун чувствовал себя отвратительно: он слишком перекружился, и у
него дико трещала голова.
То, что мальчик, выбираясь из Большой мужской хижины, не пострадал от
заклятья, неприятно поразило почтенного старца.
- Как ты сюда попал? - спросил отец Джемс. - Ведь ты остался в Большой
мужской хижине? И кто тебя сюда прислал?
- Я уже умею зажигать воду, - похвастал мальчик. - Желтобородый вчера
научил меня, я уже один раз зажигал и сегодня вечером снова буду зажигать.
Меня прислал сюда желтобородый. Он велел передать тебе и всем старейшинам,
чтобы прекратили войну, пока он сюда не придет с черноусым. Они скоро
придут. Желтобородый расскажет нечто, что раскроет вам глаза, и вы поймете,
почему не нужно воевать.
- А почему я должен повиноваться желтобородому? - сказал отец Джемс. -
Я повинуюсь белоголовому, который разговаривает с богом, как... ну, как ты
со мною. Разве желтобородый тоже разговаривает с богом?
- Желтобородый вчера вечером заходил за рогатую веревку.
- За рогатую веревку?!.. Удивленный гул пошел по толпе, сгрудившейся
вокруг колдуна и мальчика.
- За рогатую веревку, - подтвердил Боб и победоносно выпрямился. - Он и
меня заставил пройти за нее, чтобы убедить в своем могуществе.
- И он не умер?!
- Не умер. И я тоже не умер. И Гамлет тоже. А потом желтобородый открыл
тот ящичек, до которого никто не смеет дотрагиваться, даже отец Джемс, и он
снова не умер! А утром он выпустил меня из хижины и велел передать вам то,
что я сказал.
Боб подумал и уже от себя добавил:
- И он велел, пусть люди Эльсинора не боятся и выйдут из пещеры, потому
что никто их не посмеет тронуть рукой. А то они там задохнутся.
Вперед протиснулся Гильденстерн.
- Если бы господу было угодно, чтобы мы прекратили войну, белоголовый
джентльмен дал бы нам об этом знать.
Боб Смит был не только храбрым, но и умным мальчиком. Он ответил
Гильденстерну, не задумываясь:
- Быть может, как раз за этим он и позвал к себе Полония.
Это было вполне логично. Но Гильденстерн не успокаивался. Он ехидно
осклабился:
- Вот ты говоришь, что умеешь зажигать воду и что ты будто бы заходил
за священную веревку...
- Не будто бы, а в самом деле!
- Хорошо, пусть будет, что в самом деле. В таком случае, скажи, о
страшный чудотворец, умрешь ли ты, если я пронжу тебя копьем?
- Попробуй! - Ответил юный Смит, и желтое перышко гордо взметнулось над
его мальчишеской прической. - Попробуй! Но если тебя вслед за этим поразит
небесный огонь, пеняй на себя!
Он так был убежден в собственной неуязвимости, что Гильденстерн не
решился рисковать своей жизнью и смиренно исчез в толпе.
Отец Боба, долговязый Майкл Смит, любовно погладил голову сына: кто еще
на всем острове мог похвастать таким выдающимся отпрыском? Никто!
- Что ж,- нехотя сказал колдун, - подождем пока придет желтобородый. И
пусть скажут еретикам, чтобы они покуда вышли на воздух. Их никто не тронет.
Первым делом люди Эльсинора послали двух гонцов, на этот раз обычным
путем, а не по обрывам, к мистеру Роберту Фламмери, чтобы узнать у него, что
делать истинным христианам, если на них пошли войной в воскресный день.
Когда показались Егорычев, Гамлет и Смит, приведшие с собой в Эльсинор
Полония и Розенкранца, Гильденстерн нырнул в кусты и помчался в Священную
пещеру за инструкциями.
Островитяне встретили появление белых настороженным молчанием.
- Отец Джемс! - обратился Егорычев к колдуну. - Прикажи выйти поближе
Гильденстерну Блэку.
Выяснилось, что Гильденстерн Блэк исчез. - Я так и знал, - усмехнулся
Егорычев. - Он виноват в страшном преступлении против всех людей острова
Разочарования, и он сбежал, опасаясь возмездия... Кто здесь духовный пастырь
и старейшины Эльсинора?
Вперед вышли преподобный отец Лир и четверо воинов.
- Можете ли вы дать знать людям Эльдорадо и Зеленого Мыса, чтобы все
они, кроме стариков и женщин с грудными младенцами, поскорее пришли сюда. У
меня имеются известия, которые положат конец вашей братоубийственной войне.
Пусть они явятся сюда поскорее, и не для того, чтобы сражаться, а для мира и
справедливости.
Воины Эльсинора извлекли из пещеры барабаны, трубы, бревна, заменявшие
колокола, и, чередуя барабанный бой со звоном и ревом труб, вызвали в
Эльсинор жителей остальных двух южных деревень.
Спустя полтора часа все туземное население острова Разочарования, за
исключением тех, кто прятался в пещерах Нового Вифлеема, обоих гонцов
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг