уважать даже неприятельского исправного офицера. Что гитлеровцы жестко,
по-военному поступали с людьми, которые в военное время мешали нормальной
работе их военных тылов, или с людьми, которых они вынуждены были в силу
военных обстоятельств изолировать в концентрационных лагерях?
- Партизаны "мешали" захватчикам на своей родной земле! - вспылил
Егорычев, но тут же немалым напряжением воли снова взял себя в руки. - И вы
не хуже меня знаете, кого по каким причинам и на каких основаниях гитлеровцы
сажали в концлагери и какие там царили зверские порядки!
- Ну, тут-то вы, дорогой Егорычев, совсем не правы! Нельзя же быть
таким пристрастным! Порядок должен поддерживаться на фронте и в тылу. Он
должен поддерживаться в равной степени и в детском саду, и в
концентрационном лагере, и в балетной школе. В Англии - английский порядок,
в России - русский, в Америке - американский, а в Германии, само собою
разумеется, немецкий. Это логично. Против этого можно спорить, только
потеряв способность мыслить беспристрастно.
Майор Цератод сказал:
- Вот именно, - и стал вытирать пот, обильно струившийся по его лицу.
Он был рад, что теряет так много жидкости. Он рассчитывал потерять на этом
подъеме не меньше двухсот, а то и все триста граммов.
- Я не могу, не хочу и не имею права мыслить беспристрастно, когда речь
идет о варварах, ворвавшихся на мою родину и уничтоживших миллионы невинных
советских людей! - сказал Егорычев.
- Ну вот, видите сами! - развел руками Фламмери, словно слова Егорычева
подтверждали правильность его линии. - Вы сами видите, что нет никаких
законных оснований судить этих людей, имевших несчастье попасть к нам в
плен, потому что, я позволю себе вам заметить, нет большего несчастья для
воина, чем попасть в плен к неприятелю. Это я вам говорю, как военный и как
христианин.
- Это могли бы в тысячу раз более обоснованно сказать наши советские
люди, имевшие несчастье попасть в гитлеровские лапы!
- Ну вот, видите! - мягко сказал Фламмери, благосклонно дав Егорычеву
высказаться. - Но я не имею права скрывать от вас, мой добрый друг, что ваше
в высшей степени драматическое выступление заставило меня серьезно
призадуматься.
Цератод от неожиданности даже остановился.
- Не будем задерживаться, дорогой мистер Цератод, - задушевно промолвил
Фламмери, беря майора под руку. - Мы уже совсем недалеко. Я хотел сказать
нашему дорогому другу мистеру Егорычеву, что страстность, с которой он
говорил о предметах, Требующих холодного разума, заставила меня
призадуматься. И знаете, к какому выводу я пришел, мистер Цератод? Я понял,
что нам следует самым решительным образом предупредить нашего молодого и
впечатлительного друга Егорычева, что всякие его самовольные меры в
отношении наших общих пленных мы будем вынуждены расценивать, как незаконный
и недружелюбный акт, направленный против нас лично.
- Совершенно верно, - согласился Цератод. - Я считаю ваше заявление,
сэр, в высшей степени гуманным и справедливым и полностью к нему
присоединяюсь.
- Мы еще не слышали мнение Смита... и Мообса, - сказал Егорычев.
- Не барахтайтесь зря, старина! - обернулся тогда к говорившим Мообс,
который, хотя и шел впереди, прекрасно все слышал. - На вашем месте я бы
переменил пластинку. Эта песенка вам не еде-: лает сбора...
- Остается, конечно, Смит, - нелицеприятно заметил Фламмери, - но даже
если он и присоединится к вашей темпераментной, но аморальной (да, друг мой,
я не боюсь употребить это жесткое слово!), аморальной точке зрения, то все
равно у вас будут только два голоса из пяти. Надеюсь, что большинство
остается большинством? Это священная основа демократии. Не так ли, дорогой
Егорычев?
Егорычев промолчал.
Но Фламмери не хотел отказать себе в удовольствии вывести из себя
Егорычева, обычно раздражавшего его своей сдержанностью:
- Я был бы рад выслушать ваше суждение по поводу значения
демократического большинства, мой славный друг!
- Я был бы рад, если бы вы смогли выслушать суждение американских и
английских солдат по существу нашего спора, - сказал Егорычев. - Я уже не
говорю о советских солдатах.
Тут пришло время рассердиться благодушничавшему Фламмери:
- Солдату не нужно знать, за что он воюет и чем плохи его враги! И мы
не жалеем усилий, чтобы добиться этого, сэр! Когда солдат слишком много
знает, это мешает заключению мирного договора, сэр! Наши солдаты обучаются
доверять своему командованию. Остальное командование берет на себя!
Так как Егорычев снова не счел нужным ответить ему, Фламмери ввел в
игру свой последний козырь.
- Давайте, - сказал он, уже не стараясь казаться добрым и веселым, -
договоримся начистоту. Мне кажется, что мистер Егорычев не понимает самого
важного. С того момента, как стало ясно, что нет или почти нет никаких
надежд на скорое возвращение на родину,- с того момента, как выяснилось, что
мы скорее всего обречены на долгое, если не пожизненное, пребывание на этом
проклятом острове, мы уже не англичане, не немцы, не американцы и не
русские. Мы - граждане нового государства, которое носит не очень веселое,
но вполне точное наименование - остров Разочарования. Это новое государство
с новым гражданством. Демократическое государство, как это ни" неприятно
может быть вам, воспитанному на коммунистических доктринах. Прежние
договоры, которые связывали наши страны, автоматически аннулируются для нас,
потому что мы уже граждане другого государства. Надеюсь, я говорю достаточно
ясно? Мистеру Егорычеву предоставляется право или стать первым эмигрантом из
нашего нового государства, или стать лояльным и законопослушным его
гражданином, уважающим волю большинства, как бы неприятно ему это ни было.
- Территория этого государства - Северный мыс? - улыбнулся Егорычев,
хотя ему было совсем не весело.
- С вашего разрешения, весь остров Разочарования со всеми его
населенными пунктами, лесами, недрами, угодьями, малыми и большими
водоемами.
- Я думаю, что до моего разрешения должно быть на это разрешение
населения острова.
- Я вам забыл сказать, мистер Егорычев, что в нашем новом государстве
вы, к сожалению, всего лишь рядовой и не совсем благонадежный гражданин.
Вопросы высокой политики будут решать представители большинства, сэр!
- Уже были выборы?
- Они будут, если вам угодно, сегодня же, по нашем возвращении. Только
не подумайте предпринимать против нас какие-нибудь необдуманные шаги. Нами
поручено верным людям еще сегодня вечером выехать в открытый океан и бросить
три бутылки с записками. В этих записках мы отметим, что опасаемся
агрессивных поступков со стороны советского моряка капитан-лейтенанта
Егорычева Константина (надеюсь, я не перепутал ваше имя?) и в случае, если с
нами что-нибудь случится, просим винить в этом именно капитан-лейтенанта
Константина Егорычева.
- Вы меня спасли от преступления, сэр! Я чуть было не собрался сегодня
же ночью вас зарезать. Ваша мудрая предусмотрительность спасла мою совесть и
ваши жизни, - иронически отозвался Егорычев.
Мообс хрюкнул от удовольствия. О, этот Егорычев за словом в карман не
полезет! Мообс испытывал сложное и неприглядное чувство лакея, которому было
приятно, что кто-то поставил в смешное положение его хозяина, и неприятно,
что в сравнении с этим человеком еще наглядней его лакейское существо.
Пока островитяне складывали на траву свои дары, Смит отозвал Егорычева
в сторону для важного сообщения.
Они удалились внутрь пещеры, провожаемые насмешливыми взглядами
Фламмери и его сподвижников.
- Вы понимаете, сэр, - прошептал кочегар на ухо Егорычеву. - Я хотел
воспользоваться свободным временем, чтобы разобраться в нашем арсенале и не
остаться на бобах, если они, - он кивнул в сторону, откуда доносился
жизнерадостный голос Фламмери, чувствовавшего себя победителем, - вдруг
захотят оставить нас безоружными. И представьте себе: пропали оба ящика с
патронами....
- ...и единственный ящик с запалами для гранат?,- подсказал Егорычев. -
Это никак не должно вас беспокоить, старина! Пусть это беспокоит людей, для
которых безразлично, какой флаг развевается над их головой! Пусть их
огорчает, что они не смогут в наше отсутствие вызвать сюда гитлеровские
подлодки из-за нехватки в рации одной детальки. Я ее на всякий случай отпаял
и содержу в полной сохранности. Так что и это пусть вас не беспокоит. И
знаете еще что? Сейчас-то у вас уже нет ни малейших оснований величать меня
сэром, мистером и так далее!
- Ох, и парень же вы, товарищ Егорычев! - развеселился Смит и хлопнул
его по плечу.
- Если хотите видеть меня живым и здоровым, дружище, хлопайте меня
почаще, но не с такой силой! - сказал Егорычев. - Товарищей надо беречь.
- Есть беречь, товарищ Егорычев! - ответил кочегар, с наслаждением
повторяя доброе, уважительное и гордое советское слово "товарищ"...
V
Дважды в день Егорычев и Смит по очереди (за одним только единственным
исключением) водили пленных на прогулку. Затем Кумахер стряпал для себя и
барона. После приема пищи он тщательно мыл посуду, стараясь растянуть свое
пребывание на свежем воздухе, и двери за ним закрывались до следующей
прогулки.
Причины, по которым охрана эсэсовцев не поручалась Мообсу и нашим
"старшим англосаксам", читателям уже известны. Но Фремденгуту не так-то
легко было разобраться в этой загадке. Егорычев, несмотря на свою
относительную молодость, играл среди своих союзников роль руководителя. Это
Фремденгут уловил сразу, в первый же час их бурного знакомства. Зачем
руководителю брать на себя дополнительную нагрузку заурядного конвоира?
Уважение к старшим? Нежелание загружать их работой, недостойной их возраста
и чина? Но, во-первых, у этого большевика был такой же чин, как и у
Фламмери, а во-вторых, у ровесника Егорычева, у этого веснушчатого
американца, и вовсе никакого чина не было. Следовательно, дело было не в
уважении к старшим. Да и какое может вообще быть особое уважение к некоторой
разнице в возрасте или даже чине, раз командование нашло нужным не считаться
с этой разницей и назначило начальником младшего по чину или по годам? Лишь
только Фремденгут разобрался, в чем дело, его настроение заметно улучшилось.
Он перестал мрачно валяться на койке и принялся большую часть суток (это
никак нельзя было назвать днем, потому что круглые сутки в их помещении было
темно) расхаживать по своей душной келье, обходя углы коек с чуткостью
летучей мыши. Он неутомимо шагал взад и вперед по диагонали и сам с собою,
не опускаясь до столь тесного общения с каким-то безродным фельдфебелем,
обсуждал обстановку и разрабатывал разные варианты плана действий.
Из довоенной переписки с американским представителем кельнской компании
"Динамит А. Г." он имел представление о нраве и политических взглядах
Роберта Д. Фламмери из "Аноним дайнемит корпорейшн оф Филадельфия". Их
драматическая, встреча и личное знакомство злосчастным утром шестого июня
показали ему, что деловые интересы "Аноним дайнемит корпорейшн оф
Филадельфия", бесспорно, довлеют у капитана Роберта Д. Фламмери над его
неприязнью к Гитлеру и гитлеровской Германии. Это в том случае, если такая
неприязнь действительно испытывалась капитаном Фламмери, в чем барон фон
Фремденгут, по крайней мере до войны, имел весьма серьезные основания
сомневаться. Улыбки и рукопожатия, которыми они обменялись в самом начале их
знакомства, улыбки, которыми Фламмери одаривал его каждый раз, когда ему
приходилось встречаться, и особенно несколько трусливая (он боялся
капитан-лейтенанта!) улыбка младшего американца, который явно ходил под
сапогом у Фламмери, - все это придавало барону уверенность, что. еще не все
потеряно. Он собирался использовать отчетливо наметившуюся трещину между
союзниками, но отнюдь не для того, чтобы таким путем облегчить свое
положение в качестве пленного. Он ждал теперь наиболее удобного стечения
обстоятельств, которое позволило бы ему покончить заодно и с пленом и с
теми, кто его держал в плену.
Удалось же этому русскому мальчишке и молчаливому усатому англичанину
так блистательно справиться с четырьмя вооруженными и здоровыми мужчинами,
немцами, эсэсовцами! (Последнему определению он придавал особенное
значение.) При одном воспоминании об этом позоре Фремденгуту становилось не
по себе.
Его худшие опасения насчет ефрейтора Сморке подтвердились: Этот
мерзавец не подает никаких признаков жизни, не хочет рисковать своей поганой
шкурой, ждет где-нибудь в лесу, в холодке, дальнейшего развития событий и в
ус себе не дует.
Ничего! Со Сморке он еще рассчитается! А пока что действовать
приходилось вдвоем с Кумахером.
Когда их выводили на прогулку, Фремденгут присматривался ко всему, что
хоть в малейшей степени могло повлиять на успех задуманного побега. Уже на
другой день пленения, в среду седьмого июня, он обратил внимание, что вывод
пленных из их помещения перестал быть предметом особенного любопытства.
Несколько раз их выводили тогда, когда вообще никого в пещере не было, кроме
них и конвоира. Неужели двое чистокровных арийцев (один из них, правда,
ранен, но ранен легко) не смогут справиться с одним расово неполноценным
славянином или более расово полноценным, но зато невоенным англичанином?
Восьмого Фремденгут услышал сводку о военных действиях в Нормандии. Он
не подал виду, но эта весть поразила его, как громом. До этого он разделял
изрядно обоснованное мнение своего высшего командования, что пресловутый
второй фронт не более как прекраснодушное обещание, которому никогда не
суждено быть осуществленным. Как человеку, довольно близкому к гитлеровскому
руководству, ему были известны смутные, но весьма упорные и никем не
опровергаемые слухи о том, что кто-то где-то кого-то из наиболее
приближенных к фюреру сановников заверил, чтобы они английские и
американские разговоры насчет второго фронта всерьез не принимали, а
старались поскорее и поосновательней "расколошматить" большевиков. И вдруг -
ожесточенные бои в Нормандии!
Об интересах компании "Динамит А. Г." Фремденгуту особенно беспокоиться
не приходилось. По удивительному совпадению (которое могло толкнуть в
объятия мистики любого, кто не знал, что это совпадение твердо оговорено в
соответствующих штабных инстанциях ее американскими партнерами по Всеобщему
динамитному картелю) бомбы всегда падали в счастливом отдалении от ее
заводов. Поэтому барон мог и должен был целиком посвятить себя заботе о том,
за что он нес ответственность на острове Разочарования. Он ни на минуту не
сомневался, что подводная лодка с подкреплением обязательно придет. В связи
с открытием второго фронта ей, возможно, придется немного опоздать, но и
только. Именно потому, что гитлеровская Германия роковым образом катилась к
своему близкому поражению, подлодка должна была любыми средствами пробиться
к острову Разочарования. На карте стояли слишком серьезные интересы райха,
быть может, судьбы той, другой, новой войны, которую Германия через какое-то
время начнет с учетом всех ошибок нынешней, уже проигранной, с тем, чтобы в
скорейший срок добиться своей великой исторической задачи - мирового
господства.
Сначала побег намечался на девятое июня. Потом пришлось перенести на
десятое: обстановка в пещере не благоприятствовала побегу, - во время обоих
выводов на прогулку в пещере было чересчур людно. Зато весь день девятого
июня оба эсэсовца провели, прильнув ухом к двери. Они терпеливо ждали
каких-нибудь свидетельств того, что долгожданный подводный корабль высадил
на берег подкрепление или хотя бы показался на рейде. Однако, как пленные ни
напрягали слух, они не услышали ничего, что подтвердило бы их надежды. Тогда
они решили, что подлодка из осторожности дожидается темноты. А может быть,
предупрежденное ефрейтором Сморке, что на острове - союзнические силы,
командование лодки готовит ночной десант и неожиданный штурм Северного мыса.
В таком случае пленным надо было быть особенно начеку. Не исключено, что
этот русский капитан-лейтенант захочет захватить с собою на тот свет и обоих
пленных... Лично за себя Фремденгут почти не беспокоился. Он не верил, что
его расстреляют, даже если десант будет уже на ближайших подступах к пещере.
Он рассчитывал на рассудительность и деловые интересы Фламмери.
На случай, если надо будет приготовиться к обороне, решено было по
очереди дежурить у двери и прислушиваться, что за ней происходит.
В ночь с девятого на десятое июня, в начале первого часа, Кумахер,
занимавший наблюдательный пост у дверей, условленным трехкратным ударом
каблука об пол поднял майора с койки и шепотом пригласил его к дверям.
- Вы слышите, господин майор? ..
Из переднего помещения доносился еле различимый шум переставляемых
коек, скрипнул передвигаемый стол, слышалась скупая и неразборчивая речь.
- Там происходит что-то необычное, - шепотом пояснил фельдфебель.
- Тсс! - зашипел Фремденгут. - Не мешайте слушать!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг