- Море, погасни! - пролепетал Розенкранц обморочным голосом.
И снова пал ниц насмерть перепуганный сотворенным им чудом Розенкранц
Хигоат.
Пламя погасло. Если бы он запоздал со своим приказом секунды на две,
оно бы погасло само по себе.
- Встань, Розенкранц! - сказал Фламмери. - Встань, и пусть люди,
которые тебя унижали, признают, что они заблуждались, что ты выдающийся,
самим богом отмеченный человек.
- Прости- нас, Розенкранц! - обратился к Хигоату преподобный отец
Джемс. - Мы не понимали, что ты выдающийся, самим богом отмеченный человек.
- Желательно вам, чтобы и Гильденстерн совершил такое же чудо? -
спросил Фламмери.
- Прости нас, Гильденстерн! - обратился отец Джемс к Гильденстерну. -
Мы не понимали, что ты тоже самим богом отмеченный человек!
- Не сомневаетесь ли вы, что такие же чудеса может сотворить и
отсутствующий Полоний?
- Мы попросим у него прощения, лишь только он вернется в Новый
Вифлеем, - обещал преподобный отец.
- О покойном Яго Фрумэне уж и говорить не приходится, - заключил мистер
Фламмери. - Из всех их четверых он был наиболее любезен сердцу вседержителя.
Островитяне с интересом посмотрели на бездыханное тело в плотно
облегавшем старом эсэсовском кителе.
Пока несколько человек, взявшись за плечи и ноги, подняли его, чтобы
отнести в деревню, преподобный отец Джемс успел на ходу посоветоваться со
старейшинами.
- Остановитесь, люди Нового Вифлеема! - сказал он, закончив летучее
совещание. - Знайте, что постановлено снять с Розенкранца и остальных троих
достойных мужей позорные имена, которые они столь незаслуженно носили по
нашей вине. Пусть знают люди Нового Вифлеема, пусть знает все человечество,
что нет больше Розенкранца Хигоата, а есть Отелло Хигоат, нет Гильденстерна
Блэка, а есть Горацио Блэк, нет Полония Литлтэйбла, а есть Ромео Литлтэйбл и
нет покойного Яго Фрумэна, а есть и будет вечно жить в наших сердцах
блаженный облик сэра Фальстафа Фрумэна!.. Послезавтра, в воскресенье, во
время представления мы сообщим всему человечеству о новых именах наших
четырех самых достойных односельчан.
- Вы оговорились, преподобный отец, - мягко поправил мистер Фламмери
колдуна Нового Вифлеема. - Послезавтра не воскресенье. Послезавтра будет
понедельник, а воскресенье - завтра. Сегодня суббота, преподобный отец!
Преподобный Джемс недоуменно глянул на Фламмери. Лицо американца было
торжественно и печально.
- Не может быть, сэр! - сказал колдун. - Это вы, верно, шутите?
- Нет, дорогой мой друг! - ответил Фламмери с редкой задушевностью. -
Белые никогда не шутят, когда речь идет о святом воскресном дне.
Воскресенье. будет именно завтра, а не послезавтра. Сегодня - суббота.
- Не может быть! - пробормотал преподобный отец Джемс, чувствуя, что
почва уходит у него из-под ног.
- Спросите кого угодно, - сказал Фламмери. - Хотя бы мистера Егорычева.
- Ради бога, сэр! -бросился отец Джемс к Егорычеву. - Успокойте меня!
Скажите, что почтенный белый джентльмен оговорился, пошутил, ошибся!
- Нет, дорогой отец Джемс, на этот раз над вами не пошутили, - сказал
Егорычев. - Сегодня в самом деле суббота. Но почему это вас так
расстраивает? Какое это имеет значение? Отложите представление до будущего
воскресенья, если у вас не хватит времени подготовить его к завтрашнему дню.
- Какое это имеет значение?! - вскричал отец Джемс в величайшем
отчаянии. - Если это так, как вы говорите, то я, люди Нового Вифлеема, все
человечество всю жизнь нарушали заповедь господню о воскресном дне! Вместо
того чтобы воздавать всевышнему хвалу в этот богом избранный день, мы всю
свою жизнь оскверняли его суетными мирскими делами! О, горе Новому Вифлеему!
О, горе, горе всему человечеству!..
IV
- Зайдешь ко мне завтра пораньше, Отелло! - приказал мистер Фламмери
бывшему Розенкранцу, который показался ему наиболее сметливым из оставшихся
в живых троих отщепенцев, теперь уже бывших отщепенцев. - И захвати с собою
Ромео и Горацио...
Сумрачные жители Нового Вифлеема, все еще не пришедшие в себя после
переживаний истекшего дня, вышли проводить гостей за околицу. Учтивые,
благожелательные, гостеприимные и щедрые островитяне все же были довольны,
что белые джентльмены, за несколько часов так усложнившие их жизнь,
оставляют их наконец в покое.
Из деревни доносился надрывный плач вдовы и матери сэра Фальстафа
Фрумэна. Громоздкое, страшное тело их мужа и сына лежало теперь на циновках
перед самым порогом его дома. Завтра в полдень должно было начаться
дополнительное следствие. Правда, Фламмери обещал отцу Джемсу провести всю
ночь в молитвах и постараться выведать у господа или его ангелов, кто
виновен в смерти бедняги Фрумэна. Тогда, бог даст, можно будет обойтись и
без этого муторного дополнительного следствия.
Гамлет Браун, проникшийся еще в первый день их знакомства уважением и
симпатией к молодому желтобородому джентльмену, видел, что тот, в отличие от
остальных трех белых, не в духе. Он догадывался, что это связано с событиями
последних часов, но с какими именно и* почему, сообразить не мог. С
прирожденной выдержкой человека, умеющего ценить собственное и чужое
достоинство, он не решался заговорить с Егорычевым, но старался все время
быть поблизости. Может быть, тот сам захочет с ним потолковать.
Егорычев ничего не мог предпринять во время всей этой шарлатанской
истории. Как было объяснить ошеломленным, привыкшим верить в любую
чертовщину туземцам, что горела не вода, а спирт, выплеснутый мистером
Фламмери, когда он раскупоренной бутылкой крестил воду?
Если это не чудо, то извольте тут же повторить это удивительное явление
природы, достопочтенный Фома Неверующий. Потребовать у мистера Фламмери для
этой цели его бутылку со спиртом? Но можно не сомневаться, что этот
богобоязненный джентльмен найдет вполне убедительный предлог для того, чтобы
не выполнить это требование. В крайнем случае, он попросту опрокинет в свою
луженую глотку содержимое бутылки, и вся недолга.
И потом, разве само по себе не чудо - вода, которая способна гореть?
Нет, сразу, не подготовившись, выступить с разоблачением жульнической
проделки мистера Фламмери значило только запутаться и дать лишние козыри в
его руки.
Настроение Егорычева несколько улучшилось, когда отец Джемс сообщил о
переименовании банды Розенкранца. Трудно было, конечно, придумать более
смешное и несуразное, чем дать заведомым прохвостам и ничтожествам
благородные имена Отелло, Ромео и Горацио. Но еще смешнее было посмертное
переименование Яго в сэра Фальстафа. Очевидно, на острове Разочарования этот
прощелыга, чревоугодник и нечистый на руку бабник был по каким-то неведомым
причинам признан положительным шекспировским героем.
Но фарс с переименованиями не мог надолго отвлечь Егорычева от
сознания, что его отношения С группой Фламмери вступили в решающую и, по
существу, уже решенную фазу. Дело быстро шло к окончательному разрыву. Его
мог предотвратить только переход Егорычева в фарватер политики Фламмери -
Цератода. Стать участником закабаления острова! Это было так же невозможно,
как переход Роберта Д. Фламмери на сторону коммунизма.
Судя по высказываниям Фламмери и Цератода, они не собирались выходить в
океан на самодельном плоту, даже если бы и пришлось надолго задержаться на
острове Разочарования. Проще всего было Егорычеву вместе со Смитом
отправиться на плоту вдвоем, предоставив остальной тройке дожидаться более
безопасных средств сообщения. Можно было бы не торопиться и наилучшим
образом оборудовать плот, снабдить его парусом, обеспечить простейшим
рулевым приспособлением, взять с собой достаточный запас питьевой воды и
продуктов. Егорычев не расставался с карманным компасом, который он нашел в
пещере. Когда они спасались с "Айрон буля", им очень пригодился бы компас.
Но было две причины, по которым Егорычев не мог себе пока позволить
покинуть остров. Еще не была выяснена боевая задача Эсэсовского гарнизона. А
за ней угадывалась какая-то очень важная военная тайна. Будь она связана
только с островом, Фремденгут не стал бы так за нее цепляться, особенно
после того, как он узнал о втором фронте. Не менее значительна была и другая
причина. Егорычев сознавал, какая угроза нависла над местным населением.
Усталые и разобщенные возвращались из Нового Вифлеема обитатели
Священной пещеры.
Белых сопровождали трое островитян. Двое несли на бамбуковой жерди
связки бананов, кокосов и рыбы утреннего улова. Третий в правой руке держал
факел, в левой - горшок с похлебкой и большим куском мяса - порцию Смита,
который, как было известно старейшинам Нового Вифлеема, оставался в пещере и
не смог поэтому участвовать в пиршестве.
Гамлет Браун выдержал характер. Он дождался, пока сам Егорычев подозвал
его, и услышал нечто такое, что в четвертый раз за этот богатый
переживаниями день заставило его сердце забиться сильнее, а в разум его
внесло еще большее смятение.
- Ты пока что ничего никому не говори, - сказал ему Егорычев. (Разговор
шел вполголоса.) - Но я постараюсь сделать так, чтобы завтра все, кто
угодно, могли при моей помощи зажечь воду.
Гамлет тихо ахнул:
- О, вы тоже можете делать людей чудотворцами, сэр!
Он был доволен, что молодой желтобородый так же властен над стихиями,
как и поразивший его воображение, но чем-то неприятный белоголовый
джентльмен.
- Нет, - сказал Егорычев, - никто не может делать людей чудотворцами.
- Кроме белоголового старого джентльмена? - разочарованно проговорил
Гамлет.
- И белоголовый тоже не может... Я постараюсь завтра показать и
объяснить, что Розенкранц - у него язык не поворачивался назвать этого
проходимца его новым именем, - что Розенкранц никакого чуда сегодня не
совершал.
- Как же это не чудо, если... - начал было Гамлет, но Егорычев мягко
перебил его:
- Сейчас время позднее, не для споров. Возвращайся домой. А завтра мы
встретимся и потолкуем. Договорились?
- Договорились, - нехотя ответил Гамлет, огорченный, что приходится
уходить без ясности в таком насущном вопросе.
- Значит, без моего разрешения никому ни слова.
- Я не заслужил, чтобы мне это дважды говорили!
- Ну, извини, друг, я не хотел тебя обидеть.
- Спокойной ночи, сэр!
- Спокойной ночи, Гамлет!
И Браун вернулся в Новый Вифлеем.
Дальнейшие события развернулись даже быстрее, чем это предполагал
Егорычев.
Фламмери, посоветовавшись на ходу с Цератодом, решил дать Егорычеву
решающий бой еще до возвращения на Северный мыс: во всех отношениях
целесообразней было обойтись без Смита. К тому же далеко не исключено, что
Фламмери не хотел осквернять суетными дрязгами воскресный день и предпочел
осквернить ими день субботний.
Еще до брода через речку, отделявшую Северный мыс от остальной громады
острова, Фламмери и Цератод несколько замедлили шаги, чтобы поравняться с
Егорычевым, который задумчиво шагал позади, замыкая шествие.
Фламмери сразу взял быка за рога.
- Дорогой Егорычев, - сказал он, - мы посоветовались с мистером
Цератодом и решили не рисковать вторичной прогулкой на плоту. Но, конечно,
мы далеки от того, чтобы навязывать наше решение вам... и Смиту, если бы он
вдруг пожелал к вам присоединиться... По первому же требованию мы вам
беспрекословно выделим вашу долю трофеев...
Восемь дней дипломатической практики приучили Егорычева к сугубо
осторожному отношению к каждому слову. Стоило ему заявить, что он согласен
уехать, как он давал Фламмери и компании формальное основание для лишения
его права голоса при определении последующей судьбы острова.
Поэтому Егорычев ответил, что он еще пока не думал о том, чтобы
оставить остров, тем более в одиночку или вдвоем. Это создало бы серьезные
трудности и для тех, кто решился бы в столь малом числе отправляться в такой
изнурительный и долгий путь, и для тех, кто рискнул бы втроем остаться на
острове, имея на руках двух пленных.
Мистер Цератод поспешил успокоить мистера Егорычева, чтобы он не
утруждал себя заботой об остающихся, потому что они привыкли во всем
полагаться на собственные силы.
- И на господа бога, - уточнил мистер Фламмери. - Что же касается
пленных, то пора принять насчет них окончательное решение.
- Вот это золотые слова! - сказал Егорычев. - Эти два эсэсовца
связывают нас по рукам и ногам. Мы могли оттягивать решение вопроса, пока
рассчитывали, что вскоре за нами прибудет судно или самолет. Но сейчас,
когда будущее наше покрыто густым туманом...
- ...самым правильным было бы выпустить их под честное слово, -
подсказал Фламмери с таким видом, будто он не сомневался, что именно это и
собирался предлагать капитан-лейтенант Егорычев.
- Самым правильным было бы их судить, - спокойно поправил его
Егорычев. - Нас здесь три офицера союзных войск, и мы вправе и обязаны
составить военный трибунал для того, чтобы судить двух военных преступников,
каковыми являются наши пленные.
- За то, что они эсэсовцы? - ехидно осведомился мистер Фламмери. - Это
еще не основание.
- За то, что они совершили военные преступления, сотой части которых
было бы достаточно, чтобы вздернуть их на виселицу.
- Голая декларация! - фыркнул Фламмери. - Без доказательств не стоит и
ломаного цента!
- Есть доказательства, - сказал Егорычев.
- Против Кумахера? Этот индюк признается вам в чем угодно, даже в том,
чего никогда не было.
- Против Фремденгута.
- Его признания? Это не доказательство.
- Вам прекрасно известно, мистер Фламмери, что Фремденгут отказался от
показаний. Вам не менее хорошо известно, почему он счел возможным
отказаться. Но что вы скажете насчет такого отрывочка из его служебной
характеристики? Он настолько интересен, что я его запомнил наизусть.
И Егорычев на память прочитал известную уже нам выписку из личного дела
майора войск СС барона Вальтера фон Фремденгута о том, что упомянутый майор
во время ответственных операций во Франции, Норвегии, Польше и на юге
Советского Союза показал себя безгранично преданным фюреру офицером войск
СС, проявив примерную твердость, распорядительность и беспощадность как в
борьбе против партизан, так и в "массовых очистительных акциях" в Варшаве,
Керчи и Киеве. С февраля по июль 1943 года капитан фон Фремденгут после
ранения на Советском фронте с должной выдержкой и пониманием государственных
задач выполнял роль особо-уполномоченного рейхефюрера СС доктора Гиммлера
при коменданте концентрационного лагеря Майданек.
- Вы понимаете, что это значит - массовая очистительная акция,
Майданек? - спросил Егорычев.
Они уже поднимались по тропинке. Высоко наверху желтел огонек. Это
Сэмюэль Смит распахнул двери пещеры, чтобы легче было дышать.
- Я понимаю, что в устном виде это ничего не значит, - сказал Цератод.
- Она у меня имеется в письменном виде! - хлопнул себя Егорычев по
внутреннему карману расстегнутого кителя. - Заверенная выписка из его
служебной характеристики.
- Боюсь, что это не документ для суда, - с крайним сожалением заметил
майор Цератод. - Никто не признает правомерным наш суд на основании какой-то
выписки. Да ведь она, очевидно, написана по-немецки?
- По-немецки. Но мы с вами легко в ней разберемся.
- Нет, - сокрушенно покачал головой майор Цератод, - того, что мы сами
разберемся, недостаточно для работы такой серьезной инстанции, как военный
трибунал. Тут без официального переводчика никак не обойтись.
- Но где же мы тут можем достать официального переводчика? - сказал
Егорычев, с трудом сдерживаясь, чтобы не наговорить грубостей. - Вы отлично
знаете, что на острове Разочарования нет людей такой специальности!
- Вот это-то я и имею в виду! - вздохнул Цератод. - А без переводчика
мы не имеем никакого права...
- А если бы даже этот документ и был должным образом переведен, -
поддержал капитан Фламмери майора Цератода, - то о чем бы он, собственно,
свидетельствовал? Что майор Фремденгут исправный и дисциплинированный
эсэсовский офицер? Мы должны с вами быть настолько нелицеприятны, чтобы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг