похлебки сменился не менее манящим запахом жаркого. Теперь приступили к
раздаче жареного и вареного мяса. Его рвали на части руками, и это
опять-таки было правом и обязанностью старейшин. Один ловким и сильным
движением раздирал Мясо, другой подставлял банановый лист, третий передавал
мясо участнику обеда.
Но выкликал по-прежнему Гамлет Браун. Он это делал тщательно и с
удовольствием. Каждый раз, вызвав к столу нового участника, он широко
улыбался, и только тогда можно было в нем узнать прежнего, привычного
Гамлета. Несколько белых и красных черт, которыми он украсил свое веселое и
открытое лицо, настолько изменили его облик, что никто из белых гостей не
смог его опознать. Это доставило нашему доброму малому самое искреннее
наслаждение. Когда Егорычев, например, у него же осведомился, где Гамлет
Браун, Гамлет от полноты чувств захлопал в ладоши, долго смеялся и,
убедившись, что симпатичный молодой белый с желтой бородкой наконец узнал
его, обнял и хлопнул Егорычева по спине. Он был попросту счастлив. Если его
не узнал этот могущественный и мудрый человек, то куда уж какому-нибудь
злому духу!
Егорычев был не на шутку увлечен тем, что совершалось вокруг него: он
присутствовал на пиру людей каменного века! Сколько ученых (обычные смертные
уже не в счет!) отдали бы год жизни, чтобы очутиться здесь на месте
Егорычева! Какой поистине неоценимый клад представляло это зрелище для
этнографа, историка общественных форм, историка материальной культуры,
писателя, вообще культурного и любознательного человека!
Зато остальные белые гости не испытывали ничего, кроме чувства
собственного превосходства и великолепного презрения к небогатому дикарскому
комфорту. Правда, это не помешало им принять самое деятельное участие в
обеде.
После мяса была подана рыба, а за нею десерт - нечто вроде холодного
пудинга из мякоти кокосового ореха, очень спелых, темно-коричневых бананов и
кисловатых оранжевых ягодок с мелкими, как у смородины, зернышками, которые
островитяне называли козьими глазками. Обильно посыпанное творогом и политое
кокосовым молоком, это довольно терпкое блюдо возбуждало жажду. Жажду
утоляли из суповых мисок кислым, слегка пенистым хмельным напитком, по цвету
и вкусу отдаленно напоминавшим кумыс. Недостатка в нем не было, островитяне
дружно воздали ему должное, и вскоре площадка огласилась веселым гомоном
подвыпивших людей. Несколько молодых парней побежали к кострам, которые уже
успели покрыться серыми хлопьями мохнатого пепла, пододвинули недогоревшие
остатки бревен, быстро раздули тлевшие угли, и лужайка озарилась неверным
светом оживших костров. От деревьев, от людей, от копий, прислоненных к
деревьям, от барабанов, походивших в полумраке на задремавших непомерно
толстых и коротких крокодилов, пошли по траве длинные, живые, фантастические
тени.
Солнце упало за почерневший океан, небо украсилось звездами, наступила
ночь. Был на исходе седьмой час. Но в программе еще оставались песни, а
после песен - воинственные пляски, без которых пиршество теряло бы всякое
значение.
Вот Гамлет Браун многозначительно прокашлялся. Галдеж замолк.
Островитяне тоже прокашлялись, приготовились к пению.
Духовный пастырь, он же колдун Нового Вифлеема, поднял руку, приглашая
к тишине. Это был кряжистый старый человек с неглупым морщинистым лицом. С
его крепкой шеи свисал на тоненьком, унизанном козьими зубами шнуре
небольшой деревянный крест. Поредевшая, тщательно взбитая шевелюра была
утыкана доброй полусотней разнокалиберных и разноцветных перьев. Но главным
отличием колдуна от его паствы были значительно удлиненные серые трусы,
щедро расписанные магическими фигурами птиц, солнца, месяца, людей и рыб.
Они были перевязаны сантиметрах в десяти ниже колен широкими розовыми
лентами, полученными в бескорыстный дар еще от барона фон Фремденгута.
Несмотря на обильное возлияние, преподобный отец Джемс держался на редкость
прямо, что можно было в равной степени объяснить и сознанием
ответственности, лежавшей на нем, как духовном лице, и немалой его
закаленностью в питии.
- Дети мои! - возгласил он. - Люди Нового Вифлеема и люди Доброй
Надежды! Прежде всего возблагодарим всевышнего за то, что дождь не нарушил
нашей трапезы, а также за то, что козлята были вкусны и дали отличный навар!
Нестерпимо фальшивя, островитяне дружно грянули гимн трехсотлетней
давности.
- Боже, как они врут! - прошептал в великой душевной скорби Фламмери,
считавший музыкальные переговоры с небом своей стихией и второй после
биржевых операций специальностью. - Они поют как язычники! .. Друг мой,
мистер Цератод, ради всевышнего, ради всего святого, остановите это
кощунство!
- Пускай их! - философски отозвался Цератод. - Важно, что они поют с
самыми похвальными помыслами.
Прищелкивая в такт пальцами, островитяне допели гимн. Егорычева
поразила точность, с которой они каждый раз фальшивили в одних и тех же
местах музыкальной фразы. Для этого, как это ни казалось парадоксальным,
надо было иметь отличную музыкальную память и недюжинный слух. Что
островитяне в полной мере обладают обоими этими ценными качествами, они
доказали спустя несколько минут, когда перешли к исполнению мирских песен.
Но, сверившись с часами Егорычева и убедившись, что время уже позднее,
Фламмери попросил минуту внимания.
- Уже пришло время спать, - сказал он. - Мы вам благодарны за обед,
который вы столь гостеприимно устроили в нашу честь, и мы уходим отсюда еще
большими вашими друзьями, нежели были до этого прекрасного обеда, если
только возможно быть большими вашими друзьями, чем были мы со дня нашего
недавнего знакомства. Мы надеемся, что и вы - наши друзья.
- О да! - горячо воскликнул Гамлет Браун, за ним преподобный отец
Джемс, а за ними и все остальные черные участники пиршества. - Мы самые
добрые ваши друзья.
- Мы рады были встретить в вашем лице верных сынов церкви, и мы пришли
к вам сегодня, чтобы закрепить наши добрые связи не на словах, а на деле. Мы
пришли раскрыть вам глаза на весьма прискорбные ваши ошибки, в первую
очередь на несправедливость, которую вы чините в отношении ваших безупречных
односельчан Гильденстерна, Розенкранца, Полония и ныне уже, увы, покойного
Яго Фрумэна. Дьявол затмил ваши очи суетными мелочами, и вы, как неразумные
овцы, презрели людей, достойных уважения, почета и, я бы сказал, поклонения.
Прошлой ночью мне явилось дивное виденье. Мне явился шестикрылый серафим...
(Восторженный шепот прошел по слушателям, сгрудившимся вокруг Фламмери.
Егорычев попытался обратиться к нему с какими-то словами, но Фламмери
отстранил его величественным жестом библейского пророка). Не мешайте, сэр,
когда христианин беседует с христианами! .. Итак, явился мне шестикрылый
серафим и сказал: "Горе Новому Вифлеему! Горе мужчинам его и горе его женам
и детям, ибо они не почитают возлюбленных чад господних Гильденстерна,
Розенкранца, Яго и Полония! Всевышний в беспредельной благости своей наделил
их даром творить чудеса, и они еще завтра, то есть сегодня, докажут это
делами своими, чтобы поняли жители Нового Вифлеема всю глубину и тяжесть
своих заблуждений..."
Фламмери обвел глазами лица островитян, остался доволен впечатлением,
которое произвело его сообщение и добавил:
- Пусть кто-нибудь побыстрее сбегает на берег и принесет оттуда
миску-другую морской воды!..
- Что вы делаете? - возмущенно прошептал ему Егорычев, когда по знаку
отца Джемса двое молодых людей бросились на берег за водой. - Ведь это
низкое шарлатанство!
- Я еще не имел чести докладывать вам свои намерения, сэр, - прошипел в
ответ Фламмери. - И я Покорнейше и настоятельнейше прошу вас не вмешиваться
в то, что выше вашего понимания... Как атеист, вы не в состоянии понять
того, что я предпринял, сэр...
- Я категорически протестую против этого жульничества, вы слышите? Если
вы сейчас же не...
Но Егорычеву пришлось остановиться на полуслове. С берега донеслись
крики:
- Сюда!.. Сюда!.. Скорее все сюда!.. Люди Нового Вифлеема, спешите на
берег!..
Захватив пылающие головни, островитяне бросились вниз к бухте. Уже
взошла ущербная луна, покрыв неживым, синеватым светом зеркальную гладь
бухты, черные леса, колючие гребни гор.
На берегу, на мокрой гальке, мягко обтекаемая неслышным и робким
серебристым накатом, виднелась какая-то темная масса. Около нее суетились,
растерянно всплескивая руками, оба молодых негра, которые только что весело
мчались сюда за водой для чуда. После рассказов белого джентльмена о дьяволе
и шестикрылом серафиме им было страшно видеть чуть содрогавшееся от наката
мертвое тело Яго Фрумэна.
- Море не решается оставлять в своем лоне такого святого человека, -
объяснил мистер Фламмери островитянам создавшуюся обстановку. - Такой
человек должен быть с самыми высокими почестями похоронен по христианскому
обряду в родной земле... и отомщен, - прибавил он с расстановкой. - Тот, кто
виновен в мученической смерти праведника, достоин самой тяжкой кары...
- Пропустите меня! - сказал отец Джемс.
Все расступились, он нагнулся над трупом, простоял в таком положении с
полминуты, зажмурив глаза и скрестив на груди жилистые руки в кожаных
браслетах, потом раскрыл глаза и мрачно произнес только одно слово:
- Колдовство!
- Я так и думал!- с ходу присоединился Фламмери. - Бедняга погиб от
колдовства и ничего другого. Но кто же злодей, погубивший старого добряка
Яго?
- Для этого в первую очередь надо проверять, в какую сторону смотрит
лицо бедного Яго, - сказал отец Джемс.
Лицо бедного Яго смотрело прямо на юг.
- Колдовство совершено человеком, который живет на юг от жилища Яго"
Фрумэна, - заявил почтенный пастырь с подкупающей уверенностью, потому что
проверить его заявление не было ровно никакой возможности. - Но проживает ли
этот богопротивный убийца в Новом Вифлееме, Доброй Надежде или по ту сторону
трещины, это можно будет определить только днем. А пока помолимся господу,
чтобы он помог нам поскорее отыскать виновного.
Он обратился к благоговейно молчавшим островитянам:
- Повторяйте за мной!
Островитяне молитвенно сложили руки и опустились на колени. Фламмери
шепнул Цератоду, тот, после некоторых колебаний, - Мообсу, и все трое, к
удовольствию польщенных островитян, последовали их примеру. Это был весьма
ловкий ход со стороны компании Фламмери: трогательное религиозное единение
между туземцами и приезжими белыми и в то же время блистательная моральная
изоляция Егорычева. Никто не ожидал от белых, что и они опустятся на колени.
Во всяком уж случае, никто бы и не подумал поставить им в вину, если бы они
этого не сделали. Но раз трое белых не отстали в своем религиозном рвении от
островитян, Егорычев, оставаясь на ногах (Фламмери не сомневался, что
неверующий Егорычев именно так и поступит), неминуемо оказывался в
чрезвычайно двусмысленном положении. Шутка ли сказать, из всех находившихся
в этот момент у тела Фрумэна только один, не участвующий в таком важном
молебствии!
Егорычев имел всего несколько секунд для того, чтобы принять решение
большой принципиальной и тактической значимости. На первый взгляд, не было
ничего проще, как опуститься на колени. Не совсем, правда, приятно с
непривычки стоять коленопреклоненным на мокром песке. Но зато никаких обид
со стороны островитян, которые просто не поняли бы, что возможны не
связанные с дьяволом люди, которые не верят в бога, в колдовство, дурной
глаз и тому подобные возвышенные и не поддающиеся уму обыкновенного человека
чудесные явления. С другой стороны, совесть советского человека не позволяла
Егорычеву подкреплять своим авторитетом нелепую шарлатанскую церемонию
испрашивания у несуществующего бога имени и адреса виновника несуществующего
преступления. Он понимал, что компания Фламмери - Цератод - Мообс
провоцировала его на действия, которые они не преминули бы использовать,
чтобы восстановить против него простодушных островитян.
Егорычев остался стоять.
Чтобы подчеркнуть это обстоятельство, Мообс намеренно громко обратился
к своему покровителю:
- Сэр, мистер Егорычев не хочет присоединиться к нашей молитве!
- Господи! - благочестиво промолвил капитан Фламмери, задрав свою
длинную физиономию к темно-синему небу. - Прости моему молодому другу и
твоему рабу мистеру Егорычеву его невольное прегрешение!
Получилось не только благочестиво, но и в высшей степени
человеколюбиво.
Теперь глаза островитян были вопросительно устремлены на Егорычева.
"Один - ноль в пользу старикашки!" - отметил про себя Джонни Мообс.
- Не беспокойтесь, друзья, - сказал Егорычев островитянам. - Я знаю
истинную цену вашей молитвы не меньше мистера Фламмери. У меня имеются
средства в тысячи тысяч раз посильнее молитв, чтобы помочь вам выяснить, кто
виновен в гибели Яго...
Средства посильнее молитв! Островитяне посмотрели на Егорычева с
нескрываемым интересом.
Фламмери решил молча проглотить преподнесенную Егорычевым горькую
пилюлю. Он цыкнул на Мообса:
- Не размазывать! Делаем вид, будто все в порядке. У нас еще все
впереди!
"Счет один - один, - подвел про себя итог Джонни Мообс. - Ведет
Егорычев".
Преподобный отец Джемс поправил сползшие на самые кисти кожаные
браслеты, откашлялся и снова призвал свою паству:
- Повторяйте за мной! Пресвятый боже!..
- Пресвятый боже!.. - хором повторили все, кроме Егорычева.
- Помоги нам найти.
- Помоги нам найти...
- Розенкранц Хигоат! - крикнул Фламмери, когда с молитвой было
покончено. - Где ты, Розенкранц?
- Я здесь! - нехотя откликнулся молодой отщепенец. А он-то надеялся,
что о нем в переполохе забыли!
Мообс выдернул его из толпы, как морковку из грядки.
- Возьми головешку и хорошенько раздуй ее! - приказал ему Фламмери.
Розенкранц раздул головешку. Весело потрескивая, заиграло желтое пламя,
осветив его широкое лицо. Оно выражало угодливость пополам со страхом перед
томившей его неизвестностью.
- А теперь я хотел бы узнать, - сказал Фламмери, - кто из вас, люди
Нового Вифлеема и люди Доброй Надежды, возьмется зажечь этой головешкой
воду, хотя бы здесь, у самого берега?
Островитяне молчали.
- Значит, никто не может? Гамлет Браун, почему бы тебе не поджечь море?
Гамлет молча пожал плечами.
- А вы, преподобный отец Джемс?
- Разве может вода гореть? - рассудительно отвечал колдун.- Вода
вскипает и сразу превращается в мокрый дым.
- Смотрите же, как Розенкранц по моей воле сотворит сейчас чудо! Я
только окроплю море священной водой!
Фламмери вынул из кармана бутылку, губами извлек из нее пробку и,
присев на корточки, сделал раскупоренной бутылкой несколько крестообразных
движений по-над самой водой, чуть слышно плескавшейся у его ног.
Вечерний бриз унес в океан острый запах спирта.
- Во имя отца и сына и святого духа! - провозгласил Фламмери с дрожью в
голосе (он и в самом деле волновался). - Раб божий Розенкранц Хигоат, спеши
совершить чудо!
У Розенкранца от ужаса ноги приросли к земле. Он что-то
нечленораздельно промычал и попытался укрыться в толпе.
- Поторопите этого идиота! - пробормотал Фламмери Мообсу, и тот,
схватив оробевшего чудотворца за локоть, поволок его к берегу и пригнул над
водой.
- Зажигай, брат мой! - прорычал Розенкранцу Мообс, от души потешавшийся
своей ролью церемониймейстера в этой комедии, и с силой ткнул его в затылок.
Розенкранц дрожащей рукой приблизил головешку к черной воде.
Островитяне ахнули. Чудо совершилось. Вода у берега загорелась нежным
голубоватым пламенем.
- Потуши море! - диким голосом крикнул преподобный Джемс. - Не оставляй
нас без рыбы!..
Но чудотворец лежал, зарывшись лицом в сырую гальку. Мообс поднял его
на ноги и новым пинком привел в чувство.
- Тебя просят погасить море, - проворковал Фламмери, вперив в лицо
Розенкранца свои ледяные глазки цвета жидкого какао с молоком. - Скажи, друг
мой: "Море, погасни!"
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг