Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     Сложнее оказалось с текстом. Фламмери и Цератод, при  полной,  конечно,
поддержке Мообса, настаивали сначала, чтобы в радиограмме было ясно сказано:
капитан Роберт Фламмери из Филадельфии, майор Эрнест Цератод  из  Ливерпуля,
капитан-лейтенант Константин Егорычев  из  Москвы,  Джон  Бойнтон  Мообс  из
Буффало и кочегар Сэмюэль Смит, спасшиеся с британского военного  транспорта
"Айрон буль", находятся примерно в таком-то районе южной  Атлантики,  о  чем
просят сообщить их родным (о командовании вопрос даже не  возникал)  и  ждут
присылки за ними корабля или самолета.
     Егорычев был против.  Он  считал,  что  радиограмму  такого  содержания
послать следует, но не сразу, а дней через пять, так как она  все  же  будет
сравнительно доступна  расшифрованию.  А  надо  для  начала  посылать  такую
радиограмму, которая могла бы быть по-настоящему понята только  в  Советском
Союзе. После пяти-шести дней,  в  течение  которых  советским  командованием
будут приняты надлежащие меры, быть может через союзное командование,  можно
будет  послать  и  вторую  радиограмму  с  тем  содержанием,  которое   было
предложено Цератодом и Фламмери с Мообсом. Если в ней даже, паче  чаяния,  и
разберутся немцы, то все же у союзного командования будет почти неделя форы.
К тому же за это время немцы успеют еще поглубже завязнуть на  фронте  и  им
станет  еще  сложнее   принять   какие-либо   меры   в   отношении   острова
Разочарования. Хочется поскорее дать о себе знать  родным?  Безусловно.  Ему
тоже: и родным и командованию. Но лучше же, право, потерпеть лишних  пять  -
шесть дней и дождаться своих, нежели на пять дней раньше столкнуться носом к
носу с гитлеровскими молодчиками.
     Какой он предлагает текст? Ему пришел в  голову  припев  из  песни  его
родного батальона морской пехоты. Вместе с подробной подписью Егорычева  он,
бесспорно, наведет советское военно-морское командование на верный след.
     С Егорычевым согласились,  но  не  без  некоторого  раздражения.  И  не
столько огорчало, что не прошел их текст (Егорычеву  удалось  убедить  их  в
своей правоте), сколько то, что уже в который раз приходилось принимать  его
предложение. Хорошо еще, что при этом не присутствовал Смит.
     От  огорчения  Фламмери  и  Цератод  завалились  спать.  Мообс  остался
бодрствовать, чтобы  вертеть  рукоятку  генератора,  а  Егорычев  присел  за
дощатый, крытый клеенкой столик,  чтобы  записать  заранее  текст,  и  очень
хорошо сделал.  В  ходе  записи  выяснилось,  что  он  от  волнения  позабыл
несколько знаков. Пока он их вспоминал, пока  записал  и  вторично  проверил
написанное, часы барона Фремденгута, висевшие над столиком на тонкой золотой
браслетке, показали без двух минут полночь.
     - Давайте крутите, Мообс! - сказал  Егорычев,  уселся  поудобней  перед
передатчиком и  взялся  большим  и  указательным  пальцами  правой  руки  за
телеграфный ключ.
     Ровно в двадцать четыре ноль ноль он начал передавать свою радиограмму.
На часах радиостанций, исчислявших  время  по  гринвичскому  поясу,  стрелки
показывали Четыре часа две минуты утра: часы барона Фремденгута отставали на
две минуты.
     Трижды передав радиограмму,  Егорычев  отпустил  Мообса  спать.  Мообсу
надлежало еще затемно сменить Смита. Егорычев мог бы и сам прилечь, но нервы
его были сильно взбудоражены, и ему было не до сна. До  трех  часов  он  для
практики в немецком языке  читал  какой-то  бульварный  роман,  затем  вышел
подышать свежим воздухом.
     Луна уже давно закатилась.  Где-то  внизу  еле  различалась  в  темноте
сонная бухта. Сколько десятков или даже сотен лет в нее не заходило ни  одно
судно с Большой земли? И кто  знает,  сколько  еще  дней,  месяцев  или  лет
пройдет, пока такое судно в ней, наконец, появится?
     Егорычев  устало  вздохнул,  потянулся  так,  что  хрустнули   плечевые
суставы, и пошел будить Мообса. Подождав, пока Смит вернулся  в  пещеру,  он
разделся и лег.
     Рукоятку от генератора он на всякий случай спрятал у себя под подушкой.
     Меньше чем через минуту он уже спал.
     Так закончился второй день его пребывания на острове.


                                    VIII

     Того же седьмого июня, в начале восьмого часа вечера, то есть почти  за
пять часов до того, как Егорычев начал передавать свою радиограмму, в  одном
из кафе на  главной  улице  Рио-де-Жанейро  -  Авенида  Рио-Бранко  -  сидел
поджарый невысокий синьор лет под тридцать  пять.  У  него  были  зачесанные
назад черные волосы, темно-карие глаза,  сильно  загорелое  лицо  с  крупным
прямым носом. И все же любой бразильеро безошибочно  признал  бы  в  нем  не
коренного жителя Бразилии. Синьор был одет достаточно прилично  и  в  то  же
время достаточно скромно, чтобы не бросаться в глаза.  Он  был  спокоен  тем
особенным, чисто профессиональным спокойствием, которое  отличает  человека,
вынужденного постоянно держать  себя  в  руках  и  тщательно  скрывать  свои
истинные чувства. Его фамилия была Шмальц, Это был тот самый  доктор-инженер
Гуго Шмальц, постоянный военно-политический  обозреватель  немецких  передач
Бразильской радио-корпорации,  последние  строки  доклада  которого  сегодня
слышали люди в пещере на острове Разочарования.
     Перед  доктором-инженером  стояла  на   маленьком   мраморном   столике
крошечная чашечка кофе. Бразильеро предпочел бы,  пожалуй,  в  такой  душный
вечер кружку пива со льдом. Но Шмальцу не нравилось местное пиво.
     Дверь кафе была по  случаю  жары  распахнута  настежь,  часть  столиков
вынесена прямо на тротуар.
     Рядом  со  Шмальцем,  за  соседним  столиком  расположились   сухонький
старичок, в котором, несмотря на штатскую одежду, легко было угадать старого
военного,  и  тучный  немец  с  сигарой  в  зубах,  типичный   преуспевающий
коммерсант. У стены на специальной тумбочке поблескивал радиоприемник.
     Все трое с напряженным вниманием слушали известное уже  нам  объявление
торгового дома "Грабенауэр и сыновья" о временном  прекращении  операции  по
причинам л т. д.
     Видимо, объявление это имело для них исключительно важное значение.  Во
всяком случае тучный немец заметил, что в руке  у  него  догорела  зажженная
спичка, только тогда, когда она обожгла ему пальцы.
     - О, майн готт! - невольно вздохнул  Шмальц,  когда  диктор  перешел  к
следующему объявлению.
     - Спора нет, - отозвался старичок, - бывают положения  поприятней.  Раз
они решились наконец открыть свой второй фронт, значит дело зашло достаточно
далеко...
     - Полководческий гений фюрера... - высокопарно начал тучный  немец,  но
старичок продолжал, не обращая на него никакого внимания:
     - Значит, и английским и американским  генеральными  штабами  признано,
что русские уже прекрасно могут обойтись и без их помощи.
     - Но полководческий гений нашего победоносного  фюрера...  -  попытался
было снова вступить в разговор тучный немец, и снова ни Шмальц, ни  старичок
словно и не слышали его.
     Старичок приподнялся со стула. Встал и Шмальц.
     - Вы должны нас извинить, герр Штаубе, - снисходительно кивнул старичок
коммерсанту, - нам с доктором  Шмальцем  придется  покинуть  вас  по  одному
весьма неотложному делу.
     Они вышли, оставив гера Штаубе наедине с его печальными мыслями, а сами
уселись в машину Шмальца. Шмальц сел за руль. Старичок  поместился  рядом  с
ним. Машина вынесла их на полутемную  боковую  улицу,  обсаженную  пальмами,
листья которых под легкими порывами ветерка потрескивали, как кастаньеты.
     - Для  радио-обзоров,  -  начал  старичок  без   всякого   вступления,-
установка  на  ближайшее  время:  наше  положение  серьезно,  но  далеко  не
безнадежно.  Подчеркивайте  возможность   разногласий   между   русскими   и
англосаксами...  Между  нами  говоря,  капитан,  эта  война  нами,  конечно,
проиграна. Эта война, но не будущая... Русские будут после победы  костью  в
горле англосаксов, и тут господам англосаксам без нас не обойтись... Ясно?
     - Ясно, господин полковник, - сказал Шмальц.
     - В  дальнейшем  связь  держать  по  варианту  семьдесят  восемь  дробь
четырнадцать.
     Шмальц невольно вздохнул.
     - Слушаюсь, господин полковник.
     - Теперь проникнитесь сознанием, что  вам  никогда  не  давалось  более
важного задания...
     Полковник стал шептать Шмальцу на ухо какие-то цифры, послышалось слово
"координаты", и снова  пошли  какие-то  цифры.  Потом  он  приказал  Шмальцу
повторить. Шмальц на ухо полковнику повторил.
     - Правильно, - сказал старичок. -  Посылайте  туда  "Кариоку".  Задача:
взять три ящика и четырех человек во главе  с  майором  Фремденгутом.  Ящики
отвезти.,. - он снова перешел на шепот, - людей... - он прошептал Шмальцу на
ухо, куда следует отвезти  людей.  -  Позывные  для  Фремденгута  -  песенка
"Ойра-ойра"... Помните, все должно быть сделано для того, чтобы доставить их
целыми и невредимыми. Я говорю в первую очередь  об  этих  ящиках.  Это  наш
очень большой козырь во время будущих мирных переговоров...
     В ночь на десятое июня, после того как были приняты  все  три  варианта
объявления фирмы "Грабенауэр и  сыновья",  из  гавани  Рио-де-Жанейро  вышла
парусно-моторная шхуна "Кариока". Во втором часу ночи она  легла  курсом  на
остров Разочарования.


                                     IX

     Утром восьмого июня капитан санитарной службы Роберт Д. Фламмери  встал
раньше обычного, торжественно и величаво совершил небольшую прогулку,  чтобы
собраться с мыслями. Затем Мообс помог ему вынести столик под сень  высокого
и  старого  дерева  с  очень  гладкой  корой,   блестевшей,   как   скорлупа
свежесорванного спелого каштана, и Фламмери сел бриться. Вскоре рядом с  ним
пристроился с той же целью майор Эрнест Цератод.
     Метрах в пятнадцати, под другим  деревом,  улегшись  животом  в  густой
траве, писал свою заветную книгу Джон Бойнтон Мообс. Писание давалось ему  с
трудом. Он вздыхал, ерошил волосы, ворочался, стараясь устроиться поудобней,
то и дело встряхивал ручку,  хотя  чернила  и  без  того  подавались  вполне
удовлетворительно, зевал. Конечно, он мог бы куда удобней писать за столом в
пещере, но в пещере было душно, писать пришлось бы при свете "летучей мыши",
а главное, нельзя было бы подслушать, о чем будут вести разговор Фламмери  с
Цератодом или с Егорычевым, потому что по всему  было  видно,  что  Фламмери
собирается предпринять что-то важное.
     Смит, сидя на камне у  входа  в  пещеру,  чистил  закопченное  ламповое
стекло. Как существо социально низшее, он в данный момент не интересовал  ни
Фламмери, ни Цератода.
     Бритье происходило в полном молчании.
     Обрызгиваясь одеколоном, Фламмери, первым  кончивший  бриться,  нарушил
наконец молчание.
     - Хорош этот Егорычев, нечего  сказать!..  Человек  поздравляет  его  с
открытием второго фронта, а он в ответ только ухмыльнулся... Бред какой-то!
     - По справедливости  говоря,  не  такой  уж  бред,  -  с  удовольствием
вступился  за  истину  Цератод.  -  Он  видит  в  открытии  второго   фронта
доказательство того, что теперь уже Советы могли бы обойтись и без  нас.  И,
между нами говоря, ведь это так и есть, если судить по вашим словам...
     - Так-то оно так. Но вежливые союзники на это не намекают.
     - У русских другие представления о вежливости и...
     - И  сколько  нам  еще  придется  терпеть  соседство  этого  хама!   -*
поморщился Фламмери. - Вдруг господу угодно будет  продержать  нас  на  этом
острове месяцы... или даже годы?.. Бр-р-р!... Кстати, где он сейчас?
     - Господь? - осведомился Цератод с пленительным простодушием.
     - Нет, Егорычев, - отвечал Фламмери с еще более пленительной кротостью.
     - А-а-а, Егорычев! Рыщет где-нибудь поблизости. Сутки  не  давал  спать
людям, выстукивая пещеру, сейчас мешает спать ящерицам, роясь в кустах.
     - Мообс, - сказал Фламмери, - пригласите-ка сюда Егорычева! Но как  раз
в это время Егорычев и сам  появился  на  лужайке,  усталый,  вспотевший,  в
ботинках, мокрых от росы и облепленных комьями жирной земли.
     - Можно вас к  нам,  Егорычев?  -  крикнул  Фламмери.  Егорычев  выбрал
местечко посуше,  с  удовольствием  опустился  на  траву,  оперся  спиной  о
прохладный ствол могучего дерева и стал не торопясь счищать землю с ботинок.
     Как ни старался  Фламмери  представиться  совершенно  спокойным,  видно
было, что он в весьма приподнятом настроении.
     Егорычев вопросительно глянул на него, и Фламмери, откашлявшись,  начал
так:
     - Мистер Егорычев, мистер Цератод, сэр! Я не вправе  скрывать  от  вас,
что вот уже двое с лишним суток на коленях возношу всемилостивейшему господу
нашему молитвы, прося просветить и  наставить  меня,  как  поступить,  чтобы
наилучшим образом удовлетворить его пожелания насчет острова, на котором  мы
сейчас с вами находимся... Двое с лишним суток горячих молитв,  джентльмены!
Обращаю ваше внимание: двое с лишним суток без сна и покоя!..
     При этих словах все еще  не  кончивший  бриться  майор  Эрнест  Цератод
глянул на него с нескрываемой подозрительной усмешкой. Мообс - с восхищением
и заблаговременным одобрением, капитан-лейтенант  Константин  Егорычев  -  с
недоумением. Егорычев еще не догадывался, к чему Фламмери клонит свою  речь.
Но тот как бы не замечал обращенных на него и столь  разноречивых  взглядов,
точно так же, как не обращал внимания ни на солнечные зайчики, пробивавшиеся
сквозь густую и тяжелую листву, чтобы поплясать на  его  Загорелой  и  сытой
физиономии, ни на одинокого тучного  шмеля,  упорно  кружившего  вокруг  его
седовласой головы, ни  на  невообразимо  пеструю  пичужку,  устроившуюся  на
веточке почти напротив глаз мистера Фламмери и все нацеливавшуюся, как бы ей
половчей проглотить этого пленительного жирного шмеля.
     Между тем мистер Фламмери говорил, все более воодушевляясь:
     - И вот сегодня ночью на меня снизошло просветление. Я сам не знаю, как
это произошло, но это было так:  "Роберт  Фламмери,  -  сказало  мне  что-то
властное, могучее и неоспоримое, -  ты  не  смеешь  отказываться  от  нового
тяжкого бремени, которое провидению угодно  возложить  на  тебя  и  на  твой
народ. Пусть спутники твои по бранным  делам  и  страданиям  узнают  из  уст
твоих, что на твои слабые плечи  возложена  ответственность  перед  богом  и
человечеством за этот несчастный остров, коснеющий в  дикости,  суетности  и
языческой безнравственности..."
     - Что такое?!  -  нехорошо  и  совсем  не  набожно  улыбнулся  Цератод,
медленно приподнимаясь с камня, на котором он было устроился после бритья. -
Вы уверены, капитан Фламмери, что все Эти чудеса вам не приснились?
     - Уверен, майор Цератод, - кротко ответствовал капитан Фламмери. -  Мне
это никак не могло присниться. Я провел бессонную ночь в молитве. Я вам  все
передаю с документальной точностью.
     Егорычев молчал. Он решил не спешить и послушать, что будет дальше.
     - Я ожидал такого разговора, - проницательно заметил  Цератод  и  снова
уселся на камне. - И  почти  уверен  был,  что  он  начнется  с  чего-нибудь
божественного. Что ж, это вполне допустимый прием.
     Капитан Фламмери насупил брови, давая понять, что он  шокирован  такими
святотатственными словами. Но  Цератод  не  счел  нужным  учесть  мимические
упражнения своего достойного собеседника.
     - Но мне кажется,  -  продолжал  он  как  ни  в  чем  не  бывало,-  что
эффектная, хотя и не всегда эффективная ссылка на волю провидения,  которую,
понятно, чрезвычайно трудно проверить документально, в настоящем  случае  не
необходима. Мы с вами  достаточно  подготовлены  для  деловой  и  безупречно
логической беседы, чтобы спокойно обойтись без потусторонних мотивировок...
     - Сэр! - счел нужным подать  свой  голос  капитан  Фламмери,  но  майор
Цератод пропустил мимо ушей этот односложный укор, насыщенный благородством,
святостью и  бескорыстием,  как  грозовая  туча  электричеством,  или,  если
хотите, как бумажник делового человека банковскими билетами.
     По лицу Мообса можно было в точности проследить чувства, владевшие  его
могущественным  земляком.  Сейчас  оно  выражало   раздражение   пополам   с
кротостью.
     Егорычев молчал. Он  почувствовал  себя  как  бы  на  крохотной  мирной
конференции, на которой ему надлежало  выступить  в  качестве  представителя
советской державы, представителя коммунизма в стане империалистов. Ему  была
с самого начала ясна позиция, которую он должен занять, но хотелось  получше
обдумать,  отточить  свои  слова.  Вот  уж  никогда  не  думал  ни  он,   ни
многочисленные его друзья,  знакомые  и  родичи,  что  придется  ему,  Косте
Егорычеву, без специальной подготовки, без  консультации  с  более  опытными
товарищами выступить в роли дипломата. Однако выбора не было.  Егорычев  был
на этом острове единственным представителем советского народа, и он  не  мог
не выступить с мнением, которое выражало бы мнение его народа.  Но  Егорычев
решил повременить со своим выступлением. Пускай другие выскажутся до  конца,
а тогда уже скажет свое слово он.
     - Я полагаю, - стал развивать свою мысль Цератод, -  что  прежде  всего
нам надлежало бы установить, не делим ли мы собственность, которая уже давно
имеет хозяина.
     "Вот именно! - подумал Егорычев. - Про хозяина-то и забыли!"

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг