- Давайте.
Капелов подозвал Брусика, чтобы отдать нужные распоряжения о переводе
крестьянина в другое помещение, об освобождении его от солей и так далее.
Но в это время подошел Фоллет и спросил, не время ли второй раз
рентгенизировать объект исследования.
- А когда вы сделали снимок в первый раз?
- До начала опыта.
- Ну что ж, пожалуйста, - сказал Капелов. -
А вы уже знаете, на каких костях или тканях отлагается чувство
собственности?
- Знаю. На ребрах. Отложения будут четкие. Ведь солями вы его
освободили от всяких чувствований, так? Так вот, скажите Брусику, чтобы он
не смывал этих солей, а я его сниму. Я думаю, что крестьянин привык к
макету и стал собственником тут у нас, у всех на виду. Я внимательно следил
за опытом и убежден, что он уже привык быть владельцем этого великолепного
участка. Значит, снимки это подтвердят.
- Так ли это? - спросил Капелов.
Мурель задумчиво сказал:
- Я думаю, что Фоллет прав. Отложения будут. Ведь чувством
собственности очень легко заразить любого человека. Это чувство легко
прививается. В этом легко убедиться. Стоит любому человеку что-нибудь
подарить или стоит ему что-либо присвоить себе, как он немедленно свыкается
с мыслью, что это принадлежит ему, и он тут же начинает испытывать
собственническую ревность и даже не позволяет прикоснуться. Есть такие
люди, которым если подарить даже какую-нибудь мелочь, какой-нибудь
карандаш, книжку, брелок или брошку, как они тут же не разрешают
прикоснуться к ним. Они с напряжением ждут, когда кончится осмотр вещички
присутствующими. Им уже кажется, что вещичка пострадает от чужих
прикосновений: книжку запачкают, карандашик исцарапают и так далее. Многие,
даже так называемые культурные люди в таких случаях грубовато и
бесцеремонно забирают вещичку из чужих рук. Между тем через некоторое время
они эту самую вещичку легко отдают, теряют или забывают о ней - разумеется,
если она не имеет большой ценности и если вообще чувство собственности у ее
владельца не имеет глубоких социальных корней. Что касается нашего
крестьянина, то у него было достаточно времени, чтобы сжиться с мыслью, что
это владение принадлежит ему, то есть чтобы чувство собственности стало
социальным явлением, и если такое чувство относится к тем, которые
отлагаются на костях или тканях, то Фоллету будет что снять.
И Мурель обратился с вопросом непосредственно к Фоллету:
- Я надеюсь, коллега, что вы хорошо сняли крестьянина до опыта?
- Ну, конечно, - ответил Фоллет.
- Так вот, снимите его теперь. Сравним оба снимка.
И Фоллет с удивительной ловкостью надел на крестьянина свой ящик.
После съемки крестьянин был уведен в другую комнату и запeрт. Всем
собравшимся было объявлено, что опыт будет продолжаться через полчаса.
- Значит, нам предстоит два дела, - сказал Капелов. - Поговорим с
крестьянином и сравним оба рентгеновских снимка. Так?
- Совершенно верно, - сказал Мурель.
Глава тридцатая
Брусик в Москве взял на себя приблизительно ту роль, какую за границей
играли Кнупф и Капелов вместе взятые. Он проявлял, с одной стороны,
хозяйский тон, являлся фактическим администратором московского филиала
Мастерской, был чем-то вроде коменданта - должность, без которой в Москве
почти не бывает учреждений, а с другой стороны, он претендовал и на
творческопроизводственное участие в работах Мастерской. Он проявлял
инициативу, делал какие-то свои опыты, вроде опыта с колониальным отпрыском
и адвокатом, а главное, совершенно напрасно уверял Капелова, что все в
Мастерской обстоит благополучно, что порядок полный и что порядок этот
поддерживает, разумеется, он. Он, правда, не утверждал этого прямо, но
отчетливо давал понять, что не будь его, этого порядка не было бы.
Между тем тут все было возмутительно и нелепо. Мастерская не нуждалась
в таком администраторе, какого корчил из себя этот Брусик. Никому не нужна
была эта фигура в каком-то пошлейшем френче и военных брюках галифе, в
которых он разгуливал по Мастерской. Мастерской было нужно совершенно
другое. Прежде всего нужен был действительный порядок, действительное
спокойствие - ведь какие дела предстояли Мастерской Человеков! Шутка ли!
Ведь она должна была создать нового человека и исполнить многотысячные
заказы на него! Было ли и есть ли учреждение, перед которым стояли бы более
трудные и ответственные задачи?! При чем же тут это мелкое
администрирование, это наивное подражание комендантам и разным "усердным"
администраторам? Кому это нужно?
Тон у Брусика с каждым днем становился все более и более
самоуверенным. Он с трудом выслушивал замечания Капелова. Вначале он было
огрызался, но потом, соглашаясь с ним наружно, на самом деле все же делал
по-своему, а главное, все уверял Капелова, что в Мастерской полное
благополучие. Между тем именно благополучия и не было.
Каждый день происходили скандалы. Людей задерживали нелепо. В
некоторых случаях их просто втаскивали в ворота, как пьяниц или
сопротивляющихся арестованных. Несколько раз такие сцены привлекали
внимание многочисленных прохожих. Брусик совершенно забывал о том, что
Мастерская нелегальная, что без Кумбецкого вряд ли кто-либо в Москве поймет
ее назначение. Он был малограмотен и малосознателен, этот Брусик, и Капелов
серьезно подумывал о том, чтобы его переделать коренным образом. Он даже
сказал ему как-то:
- Послушайте, Брусик, я вас сделал совсем не для того, чтобы вы так
себя вели, как вы себя ведете. Ведь я вас сделал по своему подобию. Между
тем я не преувеличу, если скажу, что вы полная противоположность мне.
Но разве слова особенно действуют на людей? Брусик продолжал делать
свое. И вот теперь, в момент такого ответственного опыта, опыта,
заказанного Кумбецким, в Мастерской разыгрался неслыханный скандал. Из
ледника выбежал плохо замороженный человек, сделанный тоже из остатков
тканей, привезенных из-за границы, между прочим необычайной физической
силы, поднял страшный крик в коридоре и, собрав толпу из служащих и
незамороженных объектов опытов, содержащихся в камерах, шумно развел
какую-то дикую философию.
Этот голый человек был недоделан. Его делал Брусик, и Капелов
почувствовал, глядя на него, что интеллектуального эликсира Брусик не
пожалел. Черт знает что такое! Как он смел? Как он мог себе позволить это
сделать, особенно в Москве, где эликсир интеллектуальности так будет нужен
при создании нового человека. Безобразие!
Однако как прекратить шум и унять этого голого?
Какая у него, однако, сила! К нему нельзя подойти! Черт его знает, из
чего он сделал ему кости, эти страшные мышцы и сухожилия...
Голый человек очень торопился. Он был возбужден своей философией и
боялся, что его, недослушав, водворят обратно в ледник. Он бегал по
коридору с большим куском мела в руках и рисовал на стенах, недавно
оклеенных шоколадного цвета обоями. Сначала он очень быстро, несколькими
штрихами, нарисовал голову.
- Человек - неблагодарное существо! Для того чтобы доказать это -
начнем с головы человека! Вот голова! Вот волосы! Парикмахер стрижет эти
волосы! Он моет их! Он завивает их! Он освежает их! Но кто уважает
парикмахера? Никто! Во всем мире никто не уважает парикмахеров!
Он перебежал на новое место и нарисовал мозг.
- Вот мозг - это под волосами. С раннего детства его начинают
обрабатывать няньки и учителя. Кто уважает их? Кто уважает нянек и
учителей? Во всех странах смеются над ними! Высшим остроумием считается
приладить в классе к стулу учителя булавку, чтобы он сел и укололся!..
- Позвольте, - пробовал протестовать кто-то, - но ведь есть
учителя-вожди, за учение которых люди идут умирать. Вы врете! Люди никого
так не любят, как учителей! Люди никому так не подчиняются, как тем, кто их
направляет на путь истинный, то есть просвещает и помогает установить
мировоззрение!
Голый человек повернулся и ответил:
- Это верно. Бывает и так. Но, как правило, обыкновенного учителя
никто не уважает. Среднего учителя презирают, как и среднего профессора,
лектора, популяризатора. Между тем кто обрабатывает ваш мозг, как не они?
Учение гениев и вождей становится понятным только после этой длительной,
многолетней, будничной ежедневной обработки. Теперь дальше: вот глаза.
Голый человек начертил на стене мелом глаза.
- Вот очки.
Он нарисовал очки.
- Надо ли объяснять, что такое глаз? Надо ли говорить о том, как себя
чувствует человек без глаз или с больными глазами?! А как люди относятся к
оптикам? Уважает ли кто-нибудь оптика? Никто не уважает оптика! Ни в одной
стране никто не помнит и не думает об оптике! Оптик! Что такое оптик?! Но
дальше. Дальше! Вот рот и зубы.
Голый человек, никого не подпуская к себе, зорко следя, чтобы к нему
не подошли сзади, и воинственно растопырив могучие локти, нарисовал зубы и
продолжал:
- Вот зубы. Нужно ли говорить об их значении? Разве это не ясно? Что
такое человек без зубов? Жалкая тряпка! Что такое зубная боль? Человек
лежит, по целым ночам не смыкая глаз, и воет, как животное, от зубной боли!
Чего не делают люди, чтобы спастись от этого кошмара! Вспомните, какими
способами дикари удаляют у себя зубы! Они привязывают к больному зубу
веревку, прикрепляют ее к дереву и бросаются с берега в реку! От зубной
боли сходят с ума! И вот культура и цивилизация придумали чудо. Чудо! Стоит
скромный человек в белом халате и вежливо, мягким, сладким голоском просит
вас сесть в удобнейшее кресло. У этого кресла даже есть подножка для
головы. Сиденье у этого кресла подымается и опускается, у него есть и
подставка для ног!.. Около кресла стоит шкафчик с блестящими инструментами,
которые аккуратненько лежат на чистом стекле, вымытые и дезинфицированные.
Лежат щипцы, обжигаемые перед употреблением огнем. И вежливый человек,
делая изысканные движения, без боли удаляет зубы, за умеренную плату,
причем удаляет только в тех случаях, когда зуб никуда не годится, а то он
пломбирует, осторожно и внимательно лечит. Во время лечения он занимает вас
интересными и приятными разговорами. Он рассказывает вам всякие интересные
истории. Бывают случаи, когда ваш зуб он называет уменьшительно - зубочек.
Затем, в случае нужды, делает искусственные зубы. Беззубый старик ест, как
молодой. Это ли не чудо? И что же? Кто уважает зубного врача? Никто! Все
смеются над этой профессией, говорят: зубодрал. Ах, говорят, зубной врач!..
Девушку, которая вышла замуж за зубного врача, жалеют. Но, кстати сказать,
их судьба еще лучше судьбы фармацевтов.
Тех вообще считают идиотами! Между тем это люди, приготовляющие для
нас лекарства! Подумайте, лекарства! Это ведь наши спасители!..
- Чего он хочет? - пожал плечами Капелов. - Что он мелет? Брусик, что
это значит?
Брусик сам имел возможность убедиться, насколько благополучно в
московском филиале Мастерской Человеков: опыт, который заказал Кумбецкий,
то есть человек, по совету которого Мастерская переехала в Москву, человек,
от воли которого зависит столь многое, - этот опыт срывается. Неслыханное
дело! Легко себе представить, что бы сделал Латун! Как ни небрежен старик,
как он ни полон странностей, но уж дисциплина во время такой ответственной
работы, как делание человека, у него заведена! О, отсутствия дисциплины во
время работы он бы не вытерпел! В самом деле, делать человека в атмосфере
скандалов, каких-то криков, в дикой неразберихе, когда какие-то голые люди
бегают по коридору и проповедуют какие-то теории, - это было ужасно.
- Уймите его, Брусик, - сказал Капелов.
Но Брусик стоял бледный. К голому человеку нельзя было подойти. Он
открыл стальными руками двери нескольких камер, его обступила толпа
всевозможных людей, предназначенных для опытов и переделок, - заморозить
всех не было возможности. И теперь бросаться на него в присутствии такой
толпы было совершенно невозможно. Поднимется неслыханная свалка! Разнесут
здание! Сломают все препараты, разобьют все эликсиры! Неслыханный скандал
распространится по всей Москве. Мастерская погибнет. Кто поймет в Москве ее
назначение? Ведь в Москве еще ничего не известно о великом открытии Латуна!
- Двери хоть заперты?
- Заперты, - белыми губами прошептал Брусик.
Голый человек продолжал:
- Теперь идемте дальше. Вот человеческое тело. Вот его существенная
часть. Это его центр - желудок. Значение его ясно. Уже об этом, я думаю,
нечего распространяться. Все знают, что такое голод. Все знают, как важна
для человека пища. Объяснять это нечего! А кто уважает тех, кто обслуживает
эту первейшую из первейших потребностей? Мы уважаем повара? Нет! Мы уважаем
кухарку? Нет! А официанта, подающего нам пищу? Во всем капиталистическом
мире в списках оскорбительных слов на одном из первых мест значится слово
"лакей".
Мурель посмотрел на Капелова и спросил:
- Ну как же будет? Будем продолжать опыт с крестьянином?
- А как утихомирить этого? Ведь это силач. Пусть уж выскажется, с
Брусиком поговорим потом.
Голый человек продолжал:
- А возьмите все существо человека! Возьмите все человеческие радости.
Возьмите его основные жизненные побуждения. Возьмите всю его нервную
систему - тут можно установить закон. Все, что доступно, все, что легко
дает удовлетворение, все, что по-настоящему предано человеку, как правило,
не уважается, мало уважается, не ценится, мало ценится! Когда мать, родная
мать, в святой материнской заботливости говорит сыну или дочери: "Оденься
потеплее", "Съешь то-то", "Береги себя" и так далее, что может быть проще
такого совета, бескорыстнейшего материнского предложения? И на это
одинаково во всем мире отвечают матерям и отцам: "Ах, оставь, мама! Брось
ты, пожалуйста! Отстань! Не надоедай" и так далее. А любовь? Возьмите даже
половую любовь. Тут действует тот же закон. Если одна сторона отвечает
"взаимностью" сразу и без борьбы, - другая быстро успокаивается, а через
некоторое время - это очень частое явление - начинает тяготиться.
- Это бесконечная история, - сказал Мурель. - Надо что-то предпринять.
А главное, это чистейший вздор! Я чувствую потребность возразить! Все это
совсем не так, как он говорит. Слушайте, откуда взялся этот тип? На кой
черт он нам нужен? Вздор, который он с такой уверенностью провозглашает, -
откровеннейшее буржуазное отношение к отдельным видам труда! Пролетариату
не приходит в голову даже думать об этом. Для него все трудящиеся равны.
Пролетариат не пугает своих детей трубочистом и не думает об уважении или
неуважении к кухарке, подавальщице в столовой, судомойке, чернорабочему,
вывозителю нечистот, учителю, зубному или иному врачу... Фу, какая гадость!
И это неверно, что человек - "неблагодарное" существо... Ох, сколько
вопросов нам предстоит разрешить, пока мы подберем материалы для нового
человека... Надо скорее заморозить этого чудака и срочно переделать его.
Зачем он нам!
Капелов в отчаянии поглядел на Брусика, который стоял в оцепенении и
слушал:
- Что делать, этот Брусик прямо губит нас!..
...Брусик наконец решился. Он кинулся на голого человека, обхватил его
ноги и повалил. Четверо служащих Мастерской кинулись с оружием на
слушателей и загнали их в камеры. Двое других помогли Брусику уложить
голого человека на носилки и привязать ремнем.
Ко всеобщему удивлению, силач не оказал никакого сопротивления. Лежа
на носилках, он спокойно продолжал говорить:
- Человеку не только не надо делать ничего хорошего. Его не надо даже
развлекать. Вспомните, как безжалостно быстро забывают любимых артистов,
певцов, всевозможных развлекателей. Буквально можно установить закон: чем
сильнее развлечение, тем острее и прямее неблагодарность и недооценка.
Акробат делает головокружительные трюки под куполом цирка, но люди сидят,
смотрят на него и хотя, глядя на него, порой сильно волнуются, но забывают
о нем через минуту после окончания его номера...
Два человека с трудом подняли носилки и понесли.
В дверях силач вдруг оказал сопротивление. Он ухватился за косяк
рукой, легко освободил ее от ремня и, повернув голову к Капелову и Мурелю,
которые не уходили, крикнул:
- Но я не кончил фигуры человека. Возьмите его ноги. Я не говорю уже
об обуви. Кто уважает сапожника?! Но возьмите даже пальцы на ногах - мозоли
на кончиках пальцев... Они мешают человеку передвигаться. Он хромает. Он
мучается. Вся жизнь его отравлена из-за этих маленьких и гнусных утолщений
кожи. Но когда его спасают, когда их вырезают, когда ему дают возможность
свободно передвигаться, он своего спасителя называет презрительнейшей
кличкой: "Мозольный оператор!.."
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг