Манджак, и его сын проводят какие-то таинственные опыты на одном из островов
Тихого океана... Я не поручусь, что на следующей неделе здесь не появится
целая флотилия лодок этих сторонников мира. Они станут пикетировать остров.
Требовать от вас чистосердечного интервью... Газетная шумиха вокруг вашего
имени крайне нежелательна...
- Мне нечего опасаться. Впрочем есть одно обстоятельство...
- Вы не правы. Мы обязаны быть осторожными. По общему признанию,
Пентагон расшифровал все свои атомные тайны, взорвав бомбы над Японией...
Кто знает, может быть, газетная шумиха вокруг вашего имени сыграет с нами
столь же злую шутку... А о каком обстоятельстве вы говорите?..
- Я боюсь будущего. Люди и так ежедневно опасаются термоядерной
катастрофы... Не кажется ли вам, что машина может вызвать во всем мире
беспорядки?..
- Это уже моя забота, - глубокомысленно произнес Байлоу.
- Вы полагаете, мое дело создать машину, - сухо отрезал Манджак, - а
ваше - ею распоряжаться? Тогда я еще раз подумаю, сумею ли я ее создать...
- О, вам изменяет выдержка. Вы меня неправильно поняли...
Манджак плохо слушал, что еще говорил этот человек. Приходилось
напрягать всю свою волю, чтобы не высказать ему своего отвращения и гнева.
"Как не понимают эти люди, - с горечью думал он, - что давно пора
пересмотреть многие принципы, пришедшие к нам со времени каменного топора и
прялки. В наш век уже нельзя смотреть на все с точки зрения купли и продажи.
Никому же не приходит в голову с помощью лассо и уздечки управлять
термоядерной реакцией, почему же в области человеческих отношений остаются
все те же принципы кнута и пряника, на которые столь развязно опирается этот
господин?"
Манджак хотел было что-то сказать, но Байлоу положил ему руку на плечо.
- Нет. Я не могу этого позволить ни себе, ни вам. Поверьте, в экономике
и политике опыта у меня больше, если хотите, я запрограммирован лучше...
Через два-три дня готовьтесь к переезду на континент... И потом учтите, -
Байлоу сделал значительную паузу, - помимо интересов дела, в этом, кажется,
заинтересовано и наше младшее поколение...
Байлоу кивнул в сторону Медж и Майкла, стоявших в глубине площадки,
возле группы финиковых пальм. Медж в чем-то горячо уверяла Майкла, а он
стоял, низко опустив голову, словно чувствовал себя виноватым.
Как ни умел владеть собой Манджак, но на этот раз ему не удалось скрыть
свои чувства, и Байлоу без труда прочел на его лице растерянность и
беспокойство. Несколько мгновений Байлоу молча наблюдал за своим партнером,
а затем решил нанести решающий удар:
- Я могу обойтись, конечно, и без ваших услуг, - сказал он властно. -
Главное сделано. Ваши опыты доказали принципиальную возможность решения
проблемы бессмертия. Не забудьте также, детали и узлы к вашей машине
создавались на моих заводах. Вы, конечно, потратили массу энергии на то,
чтобы зашифровать принцип работы аппаратов, но мои инженеры разгадали... я
буду с вами честен, почти разгадали все ваши секреты. Без вас мае просто
придется подождать лишних полгода, Ну, может быть, год. Вот и все.
- Вы забываете, что и полгода, и год - это много времени. Ваши
потенциальные противники...-Манджак не хотел сдаваться, он решил хоть
чем-нибудь сбить самодовольство этого человека.
- Я надеюсь, что и вам было бы неприятно прийти к финишу вторым. У нас
цели общие. Демонтируйте машину. Через несколько дней мы с вами встретимся
на континенте. Это мое последнее слово.
Манджак стиснул зубы и уставился глазами в какую-то неподвижную точку.
"Стоило ли его отцу и ему отдать лучшие годы жизни на то, чтобы хоть немного
приблизить людей к победе над смертью? А теперь кто-то другой грубо
вмешивается в их работу и пытается навязать свою волю. И еще обидно: не
удалось ему воспитать Майкла так, как его в свое время воспитал отец. Он за
двадцать лет не сумел внушить Майклу любовь к их делу... А эта зеленоглазая
особа скрутила его в два дня. Да, здесь старый Байлоу перехитрил его. И
перехитрил, кажется, основательно.
Если принять предложение Байлоу, то это слада, почести, деньги... Разве
ему безразлична судьба его машины, судьба его сына?.. Кто знает, может быть,
вместо победы над смертью, его машина в руках Байлоу ускорит скольжение
человечества к катастрофе? Этого как раз и боялся Майкл. Нужно было
поговорить с ним. Но... это, кажется, уже бесполезно...
Манджак сказал Байлоу, что он подумает над его предложением, и
направился к другим вольерам.
Невеселые мысли пугали Манджака. Случилось то, чего он больше всего
опасался. Он еще далек от цели, а мысли его теперь заняты другим. Сейчас он
вынужден будет думать о социальных последствиях своего открытия вместо того,
чтобы завершить саму работу. Даже с Майклом он не хотел говорить на эту
тему. Много месяцев подряд он откладывал этот разговор. Прежде всего ему
хотелось обсудить все с Кроуфордом и Росси... А теперь... Не слишком ли
поздно?
Только увидев, что гидросамолет с Байлоу и его дочерью взмыл над
островом, Манджак вздохнул облегченно.
Обычно, когда обстоятельства вынуждали Манджака на время отрываться от
дела, он потом с новыми силами, словно изголодавшись, возвращался к
прерванной работе, но на этот раз ан не только не возобновил своих
экспериментов, а даже не сказал Майклу, чтобы тот проследил за поведением
воссозданной собаки. Впервые за долгие годы ему было неприятно думать о
машине. Если до сих пор работа доставляла ему радость и мысль тянулась к
ней, как зеленый побег тянется к солнцу, то теперь... Он с ужасом подумал,
что вряд ли сможет вообще завершить работу.
Нервное возбуждение Манджака, казалось, достигло предела, Впервые в
жизни он испугался. Работа может оказаться незавершенной. На его виске стала
судорожно пульсировать голубая жилка. Медленно, тяжелым шагом пошел он к
дому. Ему не хотелось видеться сегодня с Майклом. Не хотелось ни говорить,
ни думать...
И вдруг, не доходя нескольких шагов до веранды, он почувствовал, что
сердце стало биться аритмично, затем острая боль пронзила всю грудную
клетку... Манджак сел на песок, медленно опустился на локоть и лег на спину.
"Неужели инфаркт миокарда?.. - мелькнула мысль. - Надо позвать
Майкла..."
До слуха Манджака донеслись удары метронома, а затем он услышал голос
Майкла. Сын с кем-то говорил по радио.
С Медж? Нет. Майкл говорил с Росси.
- Отец чувствует себя хорошо... ан ушел в глубь острова... Что ему
передать?
- Ваш препарат помог... Девочке стало лучше... О Майкле Манджаке и его
"матрицах" сейчас пишут все газеты... Я ничего не смог сделать...
- Отец будет недоволен... Как ваш препарат против стронция?
- Плохо, мой друг...
- Почему плохо?
- Передай отцу, что завтра мы будем на острове... Я, Кроуфорд и Джен
вместе с матерью...
- Хорошо. Обязательно. Отец будет рад...
- Скажи отцу... У меня нет другого выхода... Будем давать препарат
девочке... А его "комплекс" пусть страхует операцию...
- Справятся ли наши машины?..
- Должны справиться, Майкл... Должны...
Боль в сердце Манджака понемногу утихала. "Нет, значит на, этот раз
обошлось..." Манджак уже мог перевести дыхание. Попробовал сесть. Ну, что
это еще за дело? Видимо, Росси потерял рассудок. Что он может сделать?
Манджак невольно застонал, затем, сгинув зубы, едва передвигая ноги,
пошел к дому.
ЭНТРОПИЯ ИЛИ БЕССМЕРТИЕ
В первые чары встречи на острове Манджак так и не смог поговорить с
Росси и Кроуфордом. Внимание всех было поглощено Солидад и ее дочерью. Джен
перенесла полет удовлетворительно, - матрицы Майкла намного улучшили работу
сердца. Росси объяснил Манджаку, что он не решается вводить свой препарат
Джен, та, к как она еще очень слаба, но откладывать лечение тоже нет никакой
возможности. Все надежды в случае катастрофы Росси возлагал на "комплекс
Манджака".
- Я не уверен, - извиняющимся тоном сказал Манджак, - что нашим машинам
будет под силу эта операция. Мы только делаем первые шаги. Вчера ночью,
узнав о вашем приезде, я дал машине новую задачу... Мне нужно все проверить
на человекоподобных обезьянах... Может быть, тогда...
- Нет, нет, мы не можем ждать...
- Ты слышал? - вмешался молчавший до сих пор Кроуфорд. - Твой Сварог
научился переносить "интеллект" дрессированного шимпанзе в мозги его дикого
собрата...
- Я не могу вам ничего обещать... - снова неуверенным голосом начал
Манджак.
- Врач вынужден рисковать, - вспылил Росси. - Я рискую. Твои машины
привели тебя сейчас в стан эскулапов. Боишься угрызений совести? Изволь
рисковать!
- Хорошо, - тихо проговорил Манджак. - Я запишу все данные о девочке. В
камере цереброри сделаю послойную запись связей нейронов мозга. Если не
удастся тебе, тогда...
- Ведь Майкл уже один раз записывал, - недоуменно посмотрел на него
Росси.
- Здесь, на стационарной аппаратуре, мы сделаем все намного точнее...
- Кстати, хорошо бы все скрыть от матери...
Приняв решение, Манджак энергично поднялся и хотел было пойти в
лабораторию, чтобы приготовить все для работы с Джен, но, вспомнив о
вчерашнем сердечном приступе, подошел к небольшому шкафчику, встроенному в
угол стены, взял какие-то порошки, положил их в карман и только тогда вышел.
Вслед за Манджаком вышел Росси, захватив с собой свой чемодан.
Кроуфорд подумал, что только ему никуда не нужно торопиться, что здесь,
на острове, среди друзей он чувствует себя лишним, так же, как и там, на
континенте. Росси и Манджак займутся девочкой, Солидад и Майкл будут им
помогать, а он что должен делать? Манджак хотел с ним о чем-то поговорить.
Но о чем? Достаточно один раз посмотреть в глаза Манджаку, чтобы
почувствовать главное - его другу плохо. Видимо, очень плохо. Почему? Работа
у него ладится. Сын вместе с ним. В чем же причина? Может быть, он просто
нуждается в дружеском слове, поддержке, участии? После Хиросимы и он,
Кроуфорд, искал этого слова... Искал дружеского слова и не нашел. То и дело
он натыкался на невидимую стену человеческого равнодушия. Прозрачную и
непроницаемую стену несокрушимой прочности. Он с ужасом, заметил, что люди
не слушают друг друга. Слово не проникает через эту незримую стену. Люди
говорят только сами с собой. Может быть, Манджак будет счастливее его?
Поздно вечером Манджак, Росси и Кроуфорд снова встретились. Манджак
сказал, что он сделал все, что было в его силах, но не хотел бы испытывать
судьбу. По-прежнему он надеялся, что его машина не понадобится.
Энергичный Росси вернулся к друзьям усталый и немного подавленный.
Джен, по его словам, молодец, держится хорошо. Сейчас она заснула. Солидад
осталась дежурить у ее кровати. Где только эта женщина, берет силы? Видно,
неиссякаемая энергия скрыта в материнском сердце...
Майкл, по просьбе Манджака, забравшись на самую высокую скалу, разложил
там из досок упаковочных ящиков костер. Манджаку хотелось поговорить с
друзьями не в тесных углах комнаты. Нет, нет. Комнаты... Низкие потолки.
Обступившие со всех сторон стены... Когда-нибудь человек еще восстанет
против этих отголосков пещерного периода его жизни. Тесные комнаты... Они
уменьшают в огромном масштабе размах мысли и чувства.
Когда друзья уселись вокруг костра, Манджак с удовольствием посмотрел
на черную чашу неба, усеянную звездами, на темную гладь чуть дымящегося
океана, Простор... Здесь человеку ни солгать, ни слукавить...
Все трое молчали. Никому не хотелось неловкой фразой начать разговор,
которого, может быть, ждал каждый из них многие годы.
Манджак сидел, обхватив руками колени и меняя позу лишь для того, чтобы
подбросить щепок в огонь.
Чуть поодаль от костра, ближе к отвесной стороне скалы, лежал на спине
Кроуфорд. Заложив руки за голову, он немигающими глазами также смотрел на
небо, словно хотел увидеть, как зажигаются звезды.
Ближе всех к костру расположился Росси. Его увлекал таинственный танец
пламени. Огонь то свивался в причудливую фигуру Джина из арабской сказки, то
затухал, чтобы снова ярко-красными искрами взметнуться к небу.
Каждый из друзей думал о своем, и все же все их мысли шли в одном
направлении.
После 1946 года им ни разу не удалось собраться вместе.
Если иногда, Манджак приезжал к Росси на консультацию по интересующим
его вопросам медицины, то Кроуфорд в это время был занят испытаниями нового
термоядерного оружия. Если же случай сводил где-либо в атомном центре
Кроуфорда и Манджака, то от Росси приходили сообщения, что он выехал на
конференцию терапевтов в Европу или заседает в Пакгоушском комитете.
Каждый порознь думал о регулярном обмене письмами. Но письмо к другу не
может напоминать стандартный бланк, где на скорую руку написано несколько
фраз с пожеланиями здоровья и успехов.
А чтобы написать настоящее письмо, необходимо время.
Нужно было усилием воли заставить себя выйти из водоворота событий.
Да что толку в письмах! Когда Манджаку было необходимо решить несколько
важных проблем, то Кроуфорд и Росси откладывали все свои дела и приезжали к
нему, чтобы помочь советами. И ни Кроуфорд, ни Росси не спрашивали, зачем
понадобились Манджаку эти работы. Это не просто чувство такта. Это чувство
товарищества...
Трудно сейчас Манджаку начинать этот разговор при Кроуфорде. После
осени 1945 года Кроуфорд вообще очень изменился. Хиросима и Нагасаки...
Кроуфорд считал себя одним из виновников гибели сотен тысяч человек. Одно
время Кроуфорд пытался успокоить себя тем, что в апреле 1945 года он вместе
с венгром Сцилардом был среди инициаторов письма к президенту. Ему казалось,
что если бы это письмо застало Рузвельта в живых, то события могли бы и не
принять столь трагического направления.
Позже Кроуфорд понял совсем иное. При встрече с Манджаком он как-то
сказал одну фразу, забыть которую было невозможно: "Человек может столкнуть
с горы камень или не делать этого, но остановить горный обвал он уже не в
силах. Однако как можно быть виновником гибели тысяч и тысяч людей и
остаться жить самому? Каждую ночь видеть перед своими глазами, как рушатся
здания, а люди, словно горящие факелы, мечутся среди руин. Слышать, как от
жары лопаются человеческие тела.... Нет, можно ли так жить?"
Манджак подбросил несколько дощечек в костер. Пламя сжалось.
Голубоватый дымок тонкой струйкой пополз к звездам. К костру подошел Майкл.
Он кивком головы дал понять Росси, что Джен спит нормально. Девочка,
по-видимому, чувствует себя хорошо. Манджак обхватил колени руками и, не
отрывая взгляда от огня, каким-то глубоким, глухим голосом неожиданно для
всех сказал:
- Лауреат Нобелевской премии Фриц Габер до последнего дня жизни не мог
смыть со своих рук кровь миллионов погибших в первую мировую войну. Он
открыл удушливые газы, может быть, не сознавая того, что с его изобретением
сделают политики. Угрызения совести вынудили Габера покончить жизнь
самоубийством.
Альберт Эйнштейн 2 августа 1939 года, опасаясь, что ученые фашистской
Германии смогут создать атомную бомбу, подписал письмо к президенту и тем
самым добился начала работ над бомбой в США. А затем? Лишь стены домика, в
котором жил Эйнштейн, могли бы рассказать, сколько бессонных ночей провел
великий ученый, пытаясь найти средство, чтобы спасти мир от надвигающейся
катастрофы. Это наглядные примеры того, в какой конфликт в наше время
вступает большая наука и большая политика. - Манджак сделал короткую паузу и
затем продолжал: - Недавно у меня состоялся разговор с Байлоу. Я не успел
еще решить и половины проблемы. Проблема очень сложная. Ведь в мире может
многое измениться... Так вот, я не успел еще решить и половины проблемы, а у
Байлоу уже созрел план, как реализовать мое изобретение. Вместо того, чтобы
принести счастье всем, я увеличу лишь могущество одного.
- Будем прежде всего логичны, - мрачно перебил Кроуфорд. - Ты неправ в
своей первой посылке. Существует и другая точка зрения. Все мы, в конце
концов, биологические системы с довольно узкой, специальной программой.
Каждый из нас делает то, что он может... Мы не должны без конца оглядываться
на политиков и ломать себе голову над тем, что они сделают с нашим
изобретением. Каждый обязан нести ответственность за то, что он делает
непосредственно. Послушать тебя, так Колумбу следовало бы сначала найти
ответ - полезно ли для прогресса открывать Америку, и только после этого
снарядить экспедицию. Если бы люди, придумавшие книгопечатание, могли
предвидеть, как их изобретение используют наши газетчики, то они скорее дали
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг