тропинки, темные провалы ущелий и грозные лавины обвалов. И если в молодости
Манджак был доволен тем, что у него есть опасный соперник по ту сторону
океана, соперник, который побуждал его быстрее двигаться к цели, то теперь
он думал уже несколько иначе. Он становился более расчетливым, ему было жаль
непродуктивно расходуемых сил и безвозвратно потерянного времени,
У Манджака в комнате в одном из старых журналов хранился портрет
Сварога. В дни "больших раздумий" Манджак доставал этот портрет, ставил его
на письменный стол и сидел так часами, обдумывая решение интересующих его
задач. Ему хотелось знать, как в том или ином случае поступил бы Сварог.
Ему нравилось открытое, умное и волевое лицо его противника. И даже
косой шрам через весь лоб. Манджак чувствовал, что и Сварог все время думает
о нем. Не мог не думать. Длительное время они шли рядом в изучении тайн
клетки, почти параллельно ставили бесконечное множество экспериментов,
изучая биохимическую и электромагнитную природу работы мозга. Судя по
сообщению журнала, Сварог вырвался вперед к так называемой "пересадке
сознания". А он, Манджак далеко оставил своего противника в работах по
"воссозданию организмов". Но так ли это? Может быть, Сварог пытается решить
"проблему бессмертия" каким-либо иным путем? Отдает ли себе отчет этот
человек в последствиях своей работы? Хорошо бы поговорить обо всем с
Кроуфордом и Росси. Этим людям он верит Кроуфорд еще и до сих пор переживает
свое участие в создании первых атомных бомб. Он вместе с Оппенгеймером
отказался сотрудничать с Теллером и не стал работать над водородной бомбой.
А Росси... Кажется, нет человека, у которого совесть ученого говорила бы
столь внятно и властно, как у Росси.
Этот случай с девочкой... Пусть Майкл соберет всю необходимую
информацию об этом ребенке. Снимет послойную запись электромагнитных связей
нейронов мозга девочки. Кто знает?
Во всяком случае, воссоздать ребенка в биологическом и интеллектуальном
отношении - задача, безусловно, более легкая. Майклу нужно будет рассказать
только, как обращаться с этой аппаратурой.
Манджак не удивился, когда к нему вошел Майкл. Он уже неоднократно
замечал, что в определенных условиях его мысли передаются сыну. Майкл стал у
двери, ожидая, что ему скажет отец. Однако, не выдержав паузы, начал первый:
- Я, может быть, во многом не прав... Мне еще многое неясно. Но я хотел
бы...
- Увы, мне кажется, что нам с тобой придется вместо дискуссии сделать
кое-какие реальные шаги, - сдержанно возразил ему Манджак.
- Ты имеешь в виду мою поездку в Буэнос-Айрес?
- Завтра утром здесь будет самолет. Тебе предстоит вместе с доктором
Росси провести не совсем обычную работу...
- Ты не будешь возражать, если со мной на континент полетит Блек?.. У
него мотор... Ему так и не удалось починить его...
- Чем скорее он уберется отсюда, тем лучше...
Манджак сделал резкий жест рукой и тем самым дал понять, что он ничего
не желает слышать об, этом Блеке. До поздней ночи он объяснял сыну принцип
одной из своих ранних работ.
Ему удавалось в тот период создать специальный препарат, который мог
заставить организм полностью заменить больной орган здоровым. Им были
проделаны опыты с восстановлением больных почек, больной селезенки...
Принципиально этого можно добиться и с митральным клапаном сердца. Пусть он
все расскажет Росси и под его руководством попытается воссоздать у девочки
митральный клапан.
Чем больше вникал Майкл в планы отца, тем ярче горели его глаза, тем
скорее хотелось приступить к.делу, тем сильнее сжималось сердце от страха
перед неведомой силой, скрытой в "комплексе Манджака",
КОЛЛЕКЦИЯ РОССИ
Отодвинув тяжелые шторы, Росси широко распахнул окно.
В комнату ворвался холодный влажный воздух весеннего вечера. С минуты
на минуту может приехать Майкл. Сумеет ли он чем-либо помочь? Не напрасно ли
возлагают на него надежды?
После неожиданного визита к Солидад Росси не спал два дня и две ночи.
Он понял: если ему не удастся спасти маленькую Джен... если Солидад потеряет
своего ребенка, он навсегда потеряет Солидад. Это он прочел в ее глазах. Но
что он мог сделать? Во все концы мира, всем своим знаменитым коллегам, с
которыми он уже несколько лет создавал программу для универсального
электронного консилиума, он направил пространные телеграммы. Он просил дать
ему средство, которое помогло бы изгнать из костей ребенка проклятый
стронций, средство, которое не убило бы и без того чрезвычайно слабое сердце
девочки.
Байлоу обещал Солидад щедро финансировать все работы по борьбе со
стронцием. Это и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что без серьезных затрат
рассчитывать на скорый успех было невозможно; плохо потому, что интерес
Байлоу к проблеме стронция не случаен. Значит, он будет поддерживать курс,
который приведет еще десятки тысяч людей к этой страшной болезни...
А может быть еще хуже. Газеты писали о подземных городах, сооружаемых
Байлоу. Не рассчитывает ли он, что созданное Росси средство понадобится для
избранных, которые уцелеют после атомного фейерверка? Впрочем, Росси
старался отогнать прочь мысли о Байлоу. Он сейчас заставлял себя думать об
одном - как спасти Джен. Неужели все его коллеги, живущие в Америке, Африке,
Европе... Неужели они не смогут спасти одну девочку?.. Как часто судьба
человека зависит от судьбы многих...
Холодный ночной воздух незаметно заполнил всю комнату.
Росси закурил сигарету и подошел к окну. Громадный диск луны,
разделенной узкой полоской облака, повис над самым горизонтом.
Где же этот Майкл? Тело от усталости словно набито ватой. Глаза
смыкались.
Неожиданно для себя Росси подумал о том, что солидарность между
людьми - это не пустая фраза, выдуманная досужими проповедниками. Может
быть, не следовало бы сейчас об этом задумываться. Но он никогда не был
властен над своей памятью. Он не умел забывать. Еще в студенческие годы
Манджак не раз говорил ему: "Хорошая память - это не только преимущество,
это еще и непрерывный источник страданий". Вот и сейчас Росси под влиянием
ночного холодка и этой громадной луны вспомнил давно прошедшую ночь. Ночь, о
которой он думал каждый раз, когда оказывался на развилке жизненных дорог.
Да, это было тяжелое время... Время испытаний огнем... Росси помнил, как он,
распростершись ниц, прижался щекой к земле и уловил далекий нарастающий гул.
Огненно-желтый шар, показавшийся на горизонте луны, изрезали черные зубцы
трав. Нужно было крепко сцепить зубы, чтобы не дать им волю, чтобы они не
запрыгали в такт бешено колотящемуся сердцу. Лежавший рядом с ним человек не
мог совладать с собой, мелкая дрожь била все его тело.
"Неужели это когда-нибудь кончится?" - в свистящем шепоте его вопроса
не было надежды. Так иной раз люди по привычке, почти механически произносят
слова, которые давно потеряли для них всякий смысл.
Из-за куста показалась голова еще одного беглеца. В лунном свете
глянцем блеснул косой, через весь лоб, шрам.
"Еще немного. Мужайтесь. Худшее позади. Вы слышите гул?"
Не первый раз он отдавал им частицу своего мужества, своего
неукротимого стремления к жизни.
Снова люди стали вслушиваться в темноту.
Но вот чьи-то руки бережно положили четыре ломтика хлеба на помятый
газетный лист. Людей не было видно. Они слились с густой тенью кустарника, и
луна освещала только лежащий подле них обрывок газеты и четыре высохших
ломтика хлеба.
Эту ночь, прерывистый шепот и бешено стучавшее сердце забыть
невозможно.
Вот протянулись к хлебу длинные, худые пальцы. Нервным движением они
схватили хлеб и снова ушли в темноту. Потом другие руки. Они бережно берут
свой хлеб, чтобы не уронить ни одной крошки... Что в этом жесте?
Традиционная манера славян обращаться с хлебом? Или желание во что бы то ни
стало использовать малейшую возможность в борьбе за жизнь?
Темная плоская туча закрыла своим крылом диск луны. Стал накрапывать
мелкий дождик.
Мелкий дождик... Но как громко стучит он по газетному листу. Бумага
намокла, перестала топорщиться, осела, а оставшийся четвертый кусок хлеба
быстро набряк и стал заметно больше.
Если бы не этот дождь, то могло бы показаться, что весь мир вымер, а
они остались живыми просто случайно. Они, по всей вероятности, знают об
этом - потому и боятся подняться с земли и прячутся в тени кустов...
А на голых ветвях деревьев покачиваются длинные и узкие станиолевые
полосы - так на высохших кладбищенских венках ветер перебирает траурные
бумажные ленты.
Плоская туча выпустила из своих объятий диск луны; прекратился дождь,
мягкий свет снова упал на газетный лист.
Треснула, обломившись, веточка, и чья-то рука протянулась к четвертому
ломтику. Мягкий от дождя хлеб легко разламывался на части.
Тот, кому принадлежал этот четвертый кусок хлеба, погиб. Но каждый из
оставшихся в живых сознавал, что если бы погибший не был так мужественен,
если бы не обладал таким хладнокровием и выдержкой, то погибли бы все
четверо. Он помогал им даже после своей смерти. Его порция хлеба добавит им
немного сил, и, кто знает, может быть, они явятся решающими в этой
изнуряющей борьбе.
Вдруг свет луны погас... На западе в красноватых отблесках вырос лес,
слева и справа распласталась плоская равнина, с востока двигался огненный
вал. Всплески огня помогли найти воронку от бомбы... В одно мгновение в ней
оказались все трое... И снова, в какой раз, люди прижались тесно к земле,
так тесно, что, казалось, их невозможно оторвать ни друг от друга, ни от
земли...
...В грохоте и вое, лязге и скрежете пронесся над головами огненный вал
и сжег реальность нацистских застенков...
Это была ночь страха и надежды. Он запомнил ее на всю жизнь. Эсэсовцы,
выгнав заключенных из лагерей, направили их из Заксенхаузена колоннами к
гамбургскому порту. Они хотели погрузить сотни тысяч людей в пустые баржи,
вывести в море и там пустить на дно.
Если бы не мужество товарищей, его, Росси, давно уже не было бы в
живых. Да, судьба одного зависит от судьбы всех.
В ту ночь, освещенные огненным заревом, надвигавшимся с востока, они
торжественно поклялись отдать людям каждый день вновь обретенной жизни.
И каждый раз в тяжелую минуту в памяти Росси возникала эта ночь, и
звучали слова шепотом сказанной клятвы. Может быть, именно эти воспоминания
помогали ему жить в ладу со своей совестью? Однако теперь положение казалось
особенно сложным. Видения далекого прошлого исчезли, память Росси с
необыкновенной силой и ясностью представила бледное лицо маленькой Джен с
черными тенями от длинных ресниц. Потом перед глазами вдруг возникал
холодный, властный профиль Байлоу, его тяжелый подбородок... Росси видел
Солидад с ложечкой лекарства в руке, склоненную над кроватью своей дочери, а
затем холеные пальцы Байлоу, нервно отбивавшие ритм марша...
Росси потер ладонью виски, хотел отогнать мучающие его мысли... Вдруг в
дверь кто-то тихо постучал.
- Входите.
Росси вздрогнул: в прямоугольной раме двери появился Манджак, молодой,
двадцатилетний, точно такой, каким он был в далекие студенческие годы.
Вскочив на ноги, Росси хотел было броситься к нему, но овладел собой.
Затем смущенная улыбка появилась на его лице.
- Напугал ты меня, Майкл... Мне показалось... Очень уж ты похож на
своего отца...
- Это лестно, - пробормотал Майкл, - но мой отец считает, что важно не
внешнее сходство...
- Твой отец, твой отец, - возбужденно перебил его Росси, - он всегда
все усложнял - это его главная отличительная черта... Почему он не мог
приехать? Раньше у нас принято было иначе... Кроуфорд ведь приехал... Хотя
его помощь мне меньше всего нужна...
Майкл внимательно рассматривал этого подвижного и энергичного человека.
Правильные черты лица, черные большие глаза под короткими, чуть приподнятыми
вверх бровями. Он говорил быстро, не заботясь о том, удастся ли собеседнику
уловить ход его мысли.
По землистому цвету лица, по воспаленным глазам Майкл понял, что Росси
последние дни много и напряженно работал.
- Отец ожидает вас на острове Корда... - Майкл попытался прервать
быструю речь Росси. - Он не может оставить свою работу ни на один день.
- Твой отец мне нужен был здесь. В свое время он пытался проникнуть в
тайны клеточного ядра, мечтал о том, чтобы искусственно воссоздать механизм
обновления клетки...
- Последние годы он разрабатывает несколько иную проблему, - смущенно
заметил Майкл. - Впрочем, и эта проблема тесно связана с клеткой...
- Что же Манджак поручил передать мне? - Росси бросил быстрый взгляд на
Майкла.
- Он поручил мне собрать исчерпывающую информацию о больной, выяснить с
предельной точностью ее биохимическую индивидуальность, записать послойную
схему электрических связей ее мозга. И просил все мои работы держать в
строгой тайне...
Круто остановившись посреди комнаты, Росси сокрушенно покачал головой:
- Анализы, анализы и еще раз анализы... Больные воспринимают это как
утешение только в начале болезни... Но когда болезнь принимает хронический
характер, они начинают догадываться, что за бесчисленными анализами
скрывается не мудрость врачей, а их бессилие...
- Он не мог ничего определенного пообещать.
- Гм... Пообещать...
- Но отец поручил мне приготовить препарат для воссоздания митрального
клапана.
- Операция на сердце? Клапан из пластмассы?
- Нет... Введение при определенных условиях в ткань сердца особого
препарата. Он должен быть приготовлен из здоровых, жизнеспособных клеток
митрального клапана...
- Удавались ли отцу аналогичные эксперименты?
- Да. Ему удавалось восстанавливать почки и селезенку. Затем он эти
опыты оставил и занялся более общей проблемой...
- Ну, что ж. Готов поверить...
- Я хотел бы также получить всю биохимическую информацию о девочке...
- Это необходимо для операции?
- Нет, полная информация об организме ребенка нужна на всякий случай...
- Что вы имеете в виду?
- Если наши усилия не помогут, то отец попытается применить новое
средство.
Взгляд Росси прервал Майкла на полуслове. Майкл понял, что поступил
бестактно, и готов был провалиться сквозь землю. Густой румянец залил его
щеки. К счастью, внимание Росси отвлек экран видеофона. В голубом сиянии
появилось лицо молодой женщины в белой шапочке врача. Женщина стала подробно
излагать последние сообщения о новых попытках борьбы с лейкемией,
предпринятых врачами Франции. Майкл не мог не обратить внимания на поведение
Росси. Вначале, впившись глазами в экран, он старался не пропустить ни
одного слова. Рука торопливо делала какие-то заметки на листе бумаги...
Затем Росси некоторое время слушал просто из вежливости. Несколько раз он
хотел прервать сообщение, но почему-то не решался.
Не зная, чем занять себя, Майкл стал рассматривать кабинет ученого.
Большая, с высоким потолком комната была почти пуста. Вдоль стен - невысокие
стеллажи с книгами, возле окна - письменный стол, несколько глубоких кресел
и низенький столик с большим экраном видеофона.
В противоположном углу Майкл увидел известный ему со слов отца
знаменитый подарок Кроуфорда: часы в виде глобуса. Глобус медленно вращался,
выбрасывая на светящееся табло цифры. На той же мраморной доске, рядом с
голубым глобусом, поблескивая желтой костью, стояла миниатюрная модель
скелета с косой в руке. Жизнь и Смерть плечом к плечу. После каждого
прошедшего часа Смерть широко взмахивала косой...
Кроуфорд считал, что такие часы могут украсить кабинет любого ученого,
познавшего цену времени, ну, а для врача, по его мнению, это просто находка.
Вначале подарок раздражал Росси, шутка казалась ему просто неостроумной, но
впоследствии он привык к часам и перестал их замечать.
Книжные полки слева от письменного стола были переполнены справочниками
по математике... Но это не удивило Майкла - какой настоящий ученый сейчас
может обойтись без математики? Тем более Энрико Росси, человек, взявший на
себя задачу разработки универсального электронного консилиума.
Взгляд Майкла снова вернулся к столу. Росси, выслушав сообщение, мрачно
рассматривал сделанные им заметки. Казалось, ученый совсем забыл о своем
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг