полазать по пермокарбону, он здесь темноцветный.
Как благодарны были мы потом за этот совет!
Да, мы нашли Кара-Сердара, вернее, скульптурную группу, ибо он оказался
не один.
Кара-Сердар изобразил себя так, словно лежал на спине, но тело его не
интересовало, и все свое художническое внимание он сосредоточил па лице.
Немного сужающаяся кверху голова Кара-Сердара неплотно прилегала к
скале она уже почти откололась от монолита. Глаза смотрели вдаль мимо всего,
что находилось вокруг; чуть презрительно выпяченные губы были плотно сжаты.
Он уже не был воином, и я не уверен, что оставался художником; он был выше и
того и другого, если только можно быть выше художника; он уже ушел в свой
особый мир и знал, что не вернется из него.
А на скулах Кара-Сердара мы обнаружили резко обозначенные
полосы-насечки.
- Помнишь сторожей-нубийцев у входа в гробницу Сенурсета? - спросил я у
Березкина.
Тот кивнул.
Цепь замкнулась, но сразу поверить в это было непросто, и я даже не
рискнул произнести окончательный вывод вслух. Березкин тоже.
Вокруг скульптурного портрета буйно разрослась могильная трава с
зеленовато-белыми без запаха цветами. Для чего-то я сорвал несколько ее
веток и положил возле Кара-Сердара.
Мы тронулись в обратный путь уже под вечер; в косых лучах солнца
окрестные скалы приобрели оттенок сухого марганца, а лицо Кара-Сердара,
видимо с поправками на африканские ассоциации, показалось мне черным.
Глава седьмая
в которой мы довольно-таки несложным путем узнаем некоторые
биографические подробности о Кара-Сердаре и, сопоставив известные нам факты,
выясняем причину художнических "странностей" последних лет его жизни
Итак, совершенно неожиданно правильно угадал происхождение прозвища мой
давний сосед по палатке. Никаких сомнений в африканском прошлом Кара-Сердара
не было, и не оставалось сомнений, что Ибрагим из Долины Царей и Кара-Сердар
с Каратау - одно и то же лицо.
Сущий пустяк требовался теперь для завершения исследований: предстояло
узнать, каким чудом "осквернитель" гробниц фараонов закончил свою жизнь
признанным вождем нескольких туркменских племен?
Помочь в этом могли только книги и архивные материалы, и вскоре мы с
Березкиным расстались с Мангышлаком.
Великая вещь - ясная постановка вопроса! После того как отпало
предположение об искусстве эрсари и на первый план выдвинулась личность
Кара-Сердара, я мог действовать спокойно и целеустремленно.
Березкин, по обыкновению, уклонился от литературных изысканий, а я еще
раз просмотрел сочинения Абульгази и Ануша-хана и увлекся интереснейшей
книгой под названием "Очерки истории туркменского народа", изданной в
Ашхабаде в начале нашего века. В ней и нашел я упоминание о Кара-Сердаре и
некоторые новые сведения о нем в изложении русского купца Ивана Старовойта.
В самом этом факте нет ничего необычного: русские к тому времени уже
более столетия торговали с Хивой, а торговые пути шли через Мангышлак.
Начинались они на Волге. Туркмены тоже имели свой морской флот - под
войлочными парусами плавали по Каспию киржимы, нау, кулазы, - а торговые
операции осуществлялись все-таки на русских судах, которые назывались "бус".
Бусы сплывали в Каспий сразу после волжского ледохода, приходили в гавани
Мангышлака к "трухменцам", как говорили тогда, и оттуда купцы отправляли в
Хиву так называемых хабарщиков - торговых вестников. За проход через
туркменские владения взималась пошлина, а хабарщиками обычно были сами
туркмены, значительно лучше русских чувствовавшие себя в пустыне.
Бус Старовойта проследовал путем прежних судов, но в дальнейшем судьба
купеческой экспедиции сложилась отнюдь не традиционно.
В средние века на Каспии (как и в Западной Европе) действовал
феодальный закон "берегового права", согласно которому всякое судно,
выброшенное на берег или погибшее у берегов, переходило в собственность
приморских жителей вместе со всеми товарами и экипажем.
Бус Старовойта благополучно прибыл на Мангышлак в порт Кабаклы, но там
неожиданно был захвачен местным князьком, который объявил судно и все товары
своей собственностью. Ничего подобного раньше не случалось.
Старовойт не первый раз приходил с торговыми целями на Мангышлак, и
знакомые хабарщики рассказали ему, что в стране зреет смута, что хивинцы все
время грозят туркменам и теперь караваны не ходят в Хиву через Мангышлак. Но
хабарщики обещали сообщить Кара-Сердару о беде Старовойта и выполнили
обещание. Прискакавшие с Каратау нукеры освободили его товары, взгрели
самоуправца, а Старовойта увезли в юрт Кара-Сердара - купец даже заподозрил,
что променял кукушку на ястреба.
В Каратау он прибыл в несчастливый час: у Кара-Сердара околел любимый
конь. Старовойт видел, как обмыли коню голову и копыта, завернули труп в
белую ткань и опустили в могилу головой на север. Бахши, поэты-музыканты,
пели по традиции славу боевому коню, вспоминали его заслуги, а все
собравшиеся с тревогой посматривали на Кара-Сердара и стоявшего рядом с ним
невысокого рябого туркмена средних лет... Старовойту показалось, что
Кара-Сердар хочет что-то сказать на прощание своему коню, хочет, но не может
и мучается, и шея и щеки его набухают от огромного, но бесполезного
усилия... У могилы коня царила напряженная тишина, и никто не посмел даже
вздохнуть, пока Кара-Сердар боролся со странным приступом немоты.
Много дней прошло, прежде чем Кара-Сердар позвал Старовойта. Все это
время купец добивался аудиенции, но чиновники лишь прищелкивали языками и
поднимали глаза к небу. Правда, Старовойта принял рябой туркмен Казан-бек,
но лишь молча выслушал купца и ничего не сказал ему в ответ.
Кара-Сердар принял Старовойта в пещере, освещенной факелами; он сидел
на ковре, по-восточному скрестив ноги. Под распахнутым на груди дорогим
халатом Старовойт заприметил догу - птичий коготь, оправленный серебром,
который избавляет от болезней, и подумал, что Кара-Сердару дога не помогает.
"Зело черен он от той хворости", - написал позднее Старовойт.
Кара-Сердар внимательно выслушал купца и вдруг странно улыбнулся одной
стороной лица.
- Добрый друг Абульгази. - Странно улыбаясь, он смотрел на Казан-бека.
Вместе от персидского шаха убегали. Добрый друг.
Кара-Сердар надолго умолк, а потом поднял на Старовойта ясные, умные
глаза.
- Пошлем хабарщиков в Хиву, - сказал он, к великой радости купца.
И хабарщики действительно ушли в Хиву. Но не старые знакомые
Старовойта, а новые, ему неизвестные.
За время долгого сидения на Каратау Старовойт обзавелся многими
знакомыми. Он отметил потом, что жили "трухменцы" в караой и потайных
пещерах, а глинобитных тамов у них было почему-то мало. Ни о положении в
государстве Кара-Сердара, ни о настроении его подданных Старовойт ничего не
сообщал; может быть, его это не интересовало, но вполне вероятно, что с ним
и не откровенничали.
Вторично Кара-Сердар позвал к себе купца лишь после возвращения
хабарщиков из Хивы.
Старовойт застал повелителя Каратау за странным делом: Кара-Сердар
переставлял по шахматице - клетчатой доске - "поганые песьи головы", как
написал позднее купец.
- В Хиву не пойдешь, - лаконично сказал Кара-Сердар. - Здесь торгуй.
И властным жестом отпустил купца.
Отъезд Старовойта в Кабаклы совпал с облавной охотой солоров - племени,
во главе которого стоял Казан-бек. Сначала молодые воины на горячих конях
несколько раз пронеслись перед зрителями, на всем скаку жонглируя оружием, а
затем их скрыло облако пыли - Казан-бек увел солоров в пустыню.
Вот, собственно, и все, что почерпнул я из книжки полувековой давности.
Немного, но и не так-то уж мало.
Разумеется, прежде всего я обратил внимание на фразу Кара-Сердара,
относящуюся к Абульгази: "вместе бежали из Персии!"
Как очутился там Абульгази, мы знаем. А Ибрагим?.. Но тут, строго
говоря, не может быть двух мнений: дерзкий расхититель ценностей фараонов
однажды все-таки попался и был продан в рабство - не на должность же визиря
его пригласили в Исфахан, тогдашнюю персидскую столицу!.. Но в Исфахане, в
крепости Табарек, и находился в то время Абульгази, будучи почетным
пленником шаха. И в этой ситуации все ясно: Ибрагим мог быть приставлен к
Абульгази либо как слуга, либо как тайный стражник.
Какие взаимоотношения могли возникнуть у Абульгази и Кара-Сердара?
Социальный барьер, их разделявший, был, конечно, очень высок - пленник
царского происхождения и обращенный в рабство нубиец, - куда уж, как
говорится, дальше! Но я склонен все-таки допустить некоторые отклонения от
общепринятых правовых норм. Впрочем, судите сами.
Они единоверцы - мусульмане, но мусульмане из разных стран. Один из
них, именитый, в будущем станет историком. По-человечески вполне правомерно
допустить, что он заинтересовался Египтом, а второй, неименитый, знал эту
страну хорошо и - натура, как мы знаем, художническая - наверняка обладал
достаточно пылким воображением, чтобы рассказывать увлекательно.
Понятно, Ибрагим не знал и не мог знать историю Древнего Египта. Но он
знал, что гробницы Долины Царей великолепны и что только могущественных
владык хоронят в таких гробницах.
Абульгази в "Родословном древе тюрок" скромно признается, что сам он
прямой потомок Чингис-хана. Конечно, это признание не для ушей кула, раба.
Но если кул рассказывает о великих царях прошлого, то как не осадить его,
как не поведать ему о несравненном, о величайшем из величайших, чья кровь
течет в твоих жилах?
Если вы помните, хроноскоп при анализе египетских и мангышлакских
надписей подчеркивал различие в профессиональной умелости создававшей их
руки... Совсем не исключено, что Абульгази использовал Ибрагима как писца, а
может быть, и повелел ему записать рассказы о Египте, заставив его таким
образом натренировать руку...
Но взгляды на искусство у них, бесспорно, были разными. Абульгази
наверняка был ценителем и знатоком архитектуры, декоративного орнамента,
изящных лирических газелей с их узаконенными бейтами-двустишиями, рифмами и
редифами... Ибрагим же рассказывал ему о скульптурах, о стенах гробниц,
расписанных загадочными сценами, о выступающих из-под песка колоннах с
вырезанными на них обнаженными фигурами... Ибрагим рассказывал о соперниках
аллаха - ему одному, творцу-муссавиру, дозволено творить людей и животных, -
и рассказами своими вольнодумец Ибрагим был страшен или неприятен
правоверному Абульгази.
Едва ли Абульгази откровенно выражал свою неприязнь: они оба мечтали о
свободе, и там, в Персии, Абульгази нуждался в Ибрагиме.
Они вместе бежали из крепости Табарек, благополучно добрались до
знакомых Абульгази мест и нашли приют у туркмен из племени эрсари.
Им-то и продал Абульгази-Бохадур-хан вольнодумца Ибрагима за два
харвара зерна.
... До сих пор у нас с Березкиным все сходилось как нельзя лучше.
Но вот какие исключительные обстоятельства вторично обращенного в
рабство Ибрагима превратили в грозного для Абульгази и Ануша-хана Черного
Военачальника?
Пришлось снова засесть за книгу, написанную совместно отцом и сыном.
Помните, у первого "Ибрагим", у второго "Кара-Сердар"?
Я нахожу для такого превращения только одно объяснение, но, по
обыкновению, оставляю за моими читателями право на собственное суждение.
Вот какие события (они описаны Ануша-ханом без каких-либо прикрас)
произошли вскоре после воцарения Абульгази в Хиве.
Заняв на престоле место Исфандияр-хана (тот умер как будто бы своей
смертью), Абульгази весьма основательно ущемил интересы туркменских нукеров
и роздал самые доходные должности новым царедворцам. Кроме того, он оказал,
говоря современным языком, экономическое давление на туркменские племена,
перераспределив земли между узбеками и туркменами так, что последним
достались плохо орошаемые участки. Вполне понятно, что туркмены
взбунтовались.
И тогда Абульгази пригласил аксакалов разных туркменских племен (в том
числе и от эрсари) для урегулирования разногласий, обещая им справедливый
суд.
Предложение Абульгази было принято, и обе заинтересованные стороны
решили встретиться в пустыне под Хазараспом.
И встретились. И поговорили.
Абульгази-Бохадур-хан пригласил всех приехавших туркмен на пир, и они
не отказались от приглашения.
Но к Хязараспу заблаговременно были стянуты отборные головорезы
Абульгази, получившие приказ уничтожить пирующих.
По свидетельству Ануша-хана, в резне погибло около двух тысяч туркмен.
Но полностью своей цели Абульгази не достиг.
Туркмены, оставив на разграбление свои аулы, сумели организованно
отступить и ушли на Мангышлак.
Логический анализ но оставляет почти никаких сомнений, что от полного
разгрома туркменские племена спас Ибрагим. Превосходно представляя себе
"благородство" Абульгази-Бохадур-хана, этот кул наверняка предостерегал
туркмен, советуя не принимать участия в переговорах и пире. Его не
послушали, - да и кто станет слушать кула?! - но часть воинов все-таки
уклонилась от пиршества.
... В тот день, когда Абульгази-Бохадур-хан устроил резню, навсегда
исчез Ибрагим и появился Кара-Сердар: предсказанные им события вознесли его
из положения кула в ранг провидца. Возглавив растерявшихся воинов, Ибрагим
(теперь уже Кара-Сердар) помог уцелевшим туркменам уйти из хивинских
владений.
Сомкнулись звенья?
По-моему, сомкнулись. Но это не прояснило жизненного финала
Кара-Сердара.
Я приблизился к его пониманию сложным путем, и своеобразно помогли мне
египетские ассоциации.
... За долгие месяцы, проведенные в Луксоре, у меня появились там
любимые места, и одно из них находится в северо-западном углу Карнакского
храма, у небольшого святилища богини Сохмет, женщины с головой львицы.
Оттуда, от святилища, развалины Карнакского храма виднеются сквозь заросли
сухой травы, за грудами камня и щебня; такой передний план придает издали
развалинам храмов особую прелесть.
Но любопытна и сама Сохмет, женщина-львица. Высечена она из темного
гранита, в руках у нее посох-лотос и ключ от Нила. Стоит Сохмет у задней
стенки полутемной камеры, которая освещается через небольшое отверстие в
потолке. Статуя несколько сдвинута по отношению к отверстию (она упала, и
теперь ее надежно укрепили), и это немаловажная подробность, ибо нарушился
замысел древних жрецов и ваятелей.
Раньше, в самом начале сентября, в потолочное отверстие святилища
проникал солнечный луч и - всего раз в год! - касался головы Сохмет. Событие
это совпадало с Новым годом по одному из древнеегипетских календарей, а
самое важное - с началом нильского разлива: Сохмет открывала своим ключом
дорогу красной воде из тропиков, и тогда все население выходило к Нилу, люди
ели мясо, пили много вина и браги.
С богиней Сохмет связано еще одно древнее предание, отражающее, по
мнению специалистов, антифараоновские волнения среди египтян в древности.
Но этой легенде Сохмет - "солнечное око", дочь бога солнца Ра, к
которой стареющий отец обратился с просьбой покарать переставших подчиняться
ему, "замысливших злые дела" людей. Сохмет энергично взялась за дело и
вскоре так преуспела в убийствах, что перед Ра возникла реальная перспектива
остаться генералиссимусом без войска. Он попытался урезонить и успокоить
Сохмет, но не тут-то было: она вошла во вкус, и кровь лилась по всей
египетской земле рекой.
Мудрый бог Ра решил все-таки это прекратить. Он придумал простой и
достаточно безобидный способ угомонить Сохмет. Посланные им нарочные
отправились в Эфиопию, набрали там тропического краснозема, а вернувшись,
смешали землю с ячменным пивом и залили подкрашенной смесью поля... Сохмет,
решив, что поля залиты людской кровью, поглотила столько этого в буквальном
смысле слова божественного напитка, что опьянела, потеряла память и навсегда
забыла о давнем отцовском наказе уничтожать людей.
Так благополучно и мудро решил бог Ра сложную проблему.
Но осеннее появление красной нильской волны еще долго связывалось с
именем Сохмет, женщины-львицы, погубившей множество ни в чем не повинных
людей.
Мы с Березкиным еще застали красную воду. Когда мы переправлялись из
Луксора на противоположный берег, в лучах утреннего солнца мягкие нильские
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг