тропинки, упирающиеся в скалы или странно повисающие над обрывами, контуры
водохранилищ и маленьких водоемов - хаузов, которые обычно устраивались
возле жилищ... Горы и сам Каратау, безусловно, таили немало загадочного, но
нас влекла одна тайна - скульптура эрсари.
Свою раскладушку я вновь поставил под той печальной ивой, под которой
спал в прошлом году перед путешествием в Египет; лучистые капли звезд
по-прежнему раскачивались в матово-черном небе и по-прежнему упрямо, на
одной ноте, звенели мангышлакские лягушки... Несколько прохладных вечерних
часов сняли дневную усталость, спать не хотелось, и мне стали припоминаться
подробности путешествия в Египет. Я уже упоминал о скалах, похожих на
"заготовки" для сфинксов, бегемотов... А однажды, поднявшись на вершину у
въезда в Долину Царей, я с удивлением обнаружил, что подобно Гулливеру в
царстве лилипутов шествую по фантастическому природному музею: на крутых
склонах лежали вынесенные из почвы на поверхность сливные кремнистые
конкреции. Выгоревшие до рыжего цвета, они на изломах были
матово-коричневыми, а следы выпавших, ранее случайно вмонтированных в них
деталей придавали конкрециям необычный вид. Я обнаружил в "музее"
миниатюрного - в мужскую ладонь, - но могучего по сложению быка с низко
опущенной головой, нашел там искусно вылепленного человека, увидел символы
египетских богов...
Неожиданное открытие взволновало меня так, что я стремительно примчался
в Долину Царей и заставил Березкина немедленно подвергнуть хроноскопии мои
находки.
Меня ждало жестокое разочарование: нет, в данном случае рука человека
не помогала природе, все это были естественные образования. Вспомнив все
это, я стал испытывать тревогу за завтрашний день и завидовал Березкину,
заснувшему, как только его голова коснулась подушки.
Утром мне даже не хотелось вставать. Шумел ручей, шумели деревья над
головой, гудели примусы. Было в их нестройном шуме что-то такое, что
поглощало все импульсы, исходившие из моего мозга и входившие в него. А
потом из шума выплыла притча, я вспомнил ее дословно: "Пришел Заяц к реке.
Река широкая, бурная. Течет прямо в море. Стал Заяц думать: плыть в море или
не плыть? Долго думал, к самой воде подошел. "Плыть или не плыть?" Столкнул
Заяц в воду бревно, сел на него и опять думает: "Плыть или не плыть?" Волны
подхватили бревно вместе с Зайцем, вынесли на середину, и вот уже видно
море. А Заяц все думает: "Может, не плыть?"
Бог весть, где и когда прочитал я притчу, но теперь она не оставила и
следа от моего прежнего состояния, когда я лежал, углубившись в свои мысли и
сомнения. Проделав в спальном мешке несколько движений, я выбрался из него
уже совершенно бодрым, готовым действовать.
...Тот день был полон неожиданностей.
Разумеется, лишь условно можно назвать неожиданностью, что хроноскопия
первой же фигуры - я говорю о бегемоте - подтвердила обработку альбских
конкреций рукой человека; прямой аналогии с хроноскопией египетских
конкреций можно было опасаться лишь в нервно-возбужденном состоянии.
Евгений Васильевич Варламов поверил нашему анализу с легкостью, на
которую способен только тот, кто заранее убежден, что так и должно быть.
Мы проработали без отдыха до позднего вечера, хроноскопируя самые
различные конкреции, и устали так, что подчас мне думалось, что мы, люди,
ладно, выдержим, но хроноскоп откажется работать.
Хроноскоп тоже выдержал. И он подтвердил, что ежели не все, то многие
альбские конкреции обработаны или, точнее, доработаны рукой человека.
Поздним вечером в Тущебеке царило ликование и на раскладных столах
появились бутылки со спиртным. Вино пришлось кстати, "хорошо пошло", как
говорят сведущие в таких делах люди, и сначала основательно повысило общий
тонус, а потом благополучно отправило всех в спальные мешки.
Убедившись, что лагерь спит, я растолкал Березкина и шепотом попросил
его пойти со мной. Соблюдая тишину, мы поднялись по склону Тущебека к
хроноскопу.
Березкин открыл своим ключом дверцу вертолета и, ни о чем меня не
спрашивая, принялся колдовать у хроноскопа.
- Совмещаю Кара-Сердара со скульптурой, - сказал он. - Смотри!
Я не сразу понял, какую именно фигуру выбрал для совмещения Березкин,
но мгновенно убедился, что к картушу и альбской конкреции прикасалась одна и
та же рука. (По какому-то почти мистическому совпадению Березкин начал с
бегемота.)
Вот тут и произошло действительно неожиданное: хроноскоп утверждал, что
все, именно все обследованные нами фигуры обрабатывала та же рука, которая
вывела картуш и арабскую вязь на почти неприступной скале Каратау.
- Представляю, как обрадуется Варламов, - только и сумел сказать я.
Березкин смотрел на меня растерянно.
- Не повторить ли все сначала? - спросил он.
- Разумнее завтра продолжить хроноскопию еще не исследованных фигур и
затем снова все проанализировать. А пока молчок!
Да, молчок!.. Симпатичная гипотеза Варламова о каменной скульптуре
эрсари трещала по всем швам. Но было бы жестоко оповещать его об этом до тех
пор, пока не закончена работа.
По склону сая к лагерю мы спускались, дрожа, как мелкие воришки,
боялись, что нас заметят и начнут расспрашивать. Но благословенное
содержимое бутылок избавило нас от лишних разговоров.
Дальнейшую хроноскопию мы с Березкиным вели как бы в двух планах: один
план для всех, другой - для себя. Этого никто не замечал, и тут нам
своеобразную помощь оказывал Варламов. Хроноскопическое подтверждение
реальности скульпторов-художников, творивших на Каратау, окончательно
утвердило Варламова в бесспорности его открытия. Бывший "просто Евгений"
стал еще более категоричен в суждениях, он не размышлял, а изрекал, невольно
подавляя своих коллег. Парадоксально, но на этом безапелляционно-скучном
фоне нам работалось легче и проще, особенно когда мы приметили некоторые
насторожившие нас подробности.
Хроноскоп все определеннее подчеркивал, что альбские конкреции в их
настоящем виде - творение и природы, и человека, что созданы они в таком
своеобразном соавторстве. Но, ориентируя хроноскоп на выявленную ночью
генеральную линию расследования, мы обнаружили, что он не во всех случаях
безусловно подтверждает авторство одного и того же человека и в то же время
не отрицает полностью. Получалась чуть ли не такая же мешанина, как при
совмещении Кара-Сердара с таинственным египтянином из Долины Царей: что-то
сходится, что-то не сходится.
Чтобы завершить расследование, нам требовалось уединиться, и мы нашли
предлог. Я сказал Варламову и его коллегам, что нам необходимо еще раз
визуально осмотреть весь Западный Каратау. Варламов, к моему удивлению, тоже
захотел осмотреть Каратау с воздуха, но я весьма энергично запротестовал,
ссылаясь на интересы хроноскопии.
- Возьмем его. - Березкин положил мне руку на плечо. - Знаешь, как
антипод он может нам пригодиться.
- Антипод? В каком смысле антипод? - Варламов нас, разумеется, не
понял, но на всякий случай сказал: - Прошу выбирать выражения!
- Выбирать нам сегодня предстоит нечто более сложное, - сказал
Березкин. Полезайте в вертолет.
Мы перелетели через ближайшую скалистую гряду и сели по указанию
Березкина на относительно ровной площадке.
- Надолго мы здесь? - спросил командир вертолета.
- На весь день, - ответил Березкин. - Будем продолжать расследование,
которое начали у картуша...
- У какого картуша? - вскинулся Варламов. - У моего?
- У картуша Кара-Сердара, - спокойно ответил Березкин. - Мы летали
туда. И, обращаясь снова к вертолетчикам, продолжил свою мысль: - Нам
предстоит разобраться в наблюдениях весьма сложных. Но мы с Вербининым уже
настроились на один определенный лад, а Евгений Васильевич - совсем на
другой. Будем считать, что вы младенцы, устами которых, как известно,
глаголет истина. Согласны?
Вертолетчики улыбнулись такому сравнению, но сказали, что согласны.
Не вдаваясь более ни в какие подробности, Березкин сформулировал
задание хроноскопу, и, поскольку все кадры были запечатлены в "памяти"
аппарата, мы удобно устроились у экрана, приготовившись наблюдать.
Итак, мы снопа увидели разные фигуры - обработанные человеком альбские
конкреции, и снова хроноскоп без особых усилий совмещал руку Кара-Сердара с
рукой скульптора. Березкин разъяснил характер хроноскопического анализа
Варламову, и тот мгновенно насторожился.
- Уж не хотите ли вы сказать, что все скульптуры созданы одним
человеком, и притом Кара-Сердаром?!
- Вы почт угадали, - Березкин не отрывался от экрана и даже не взглянул
на Варламова.
- Но это же невероятно! Для одного человека...
- ...непосильно? - перебил Березкин. - Нелегко, не спорю. Но мало ли
титанов знает история! И потом... У нас есть подозрение, что к скульптурам
прикасались и другие руки.
Варламов облегченно вздохнул.
- Не сомневаюсь, что десятки эрсари потрудились здесь.
Я промолчал. Березкин тоже. Он уточнил задание, совмещая неизвестных со
скульптором, и хроноскоп вновь начал "бузить". Мне даже казалось, что
аппарат испытывает чисто человеческие муки от бессилия прямо и точно
сообщить нам свое заключение... Ни да, ни нет... По одним признакам рука
Кара-Сердара, по другим - неизвестного нам, но чем-то похожего на него
человека.
- Нет же, нет! - упрямо твердил Варламов. - Не одного человека, а
нескольких! Много их было.
Сам того не подозревая, Варламов подсказал нам новый ход расследования,
Березкин не ошибся, пригласив искусствоведа в качестве "антипода".
Мы специально отделили кадры, в которых Кара-Сердар не совмещался
безусловно с рукой скульптора, и наложили их один на другой. Иначе говоря,
мы попытались совместить вероятных скульпторов друг с другом, как бы минуя
Кара-Сердара.
Результат получился непредвиденный: предполагаемые скульпторы вообще не
совместились; или, точнее, их творческая совместимость между собой была в
несколько раз ниже, чем каждого из них с Кара-Сердаром.
- Первое слово пилотам! - безапелляционно заявил Березкин.
- Не сказал бы, что это наше дело. - Командир вертолета выглядел
растерянным. - Штурман у нас главный грамотей...
"Главный грамотей" смотрел на экран необычайно серьезно и чуть грустно.
- Копировальщики, - заключил он. - Разные, но пытались подражать одному
и тому же скульптору. Кара-Сердару, скорее всего.
- Не верю! - жестко оборвал его Варламов. - Конечно, всегда были
законодатели мод, всегда были мастера, которым подражали, но свести все
творчество эрсари... Кощунство!
Я искренне сочувствовал Варламову. Пусть мы антиподы по характеру, по
подходу к каратаушской загадке, но по-человечески я понимал, что значит для
него крушение концепции - благородной концепции, крушение мечты вернуть
человечеству скульптуру эрсари.
- Мы тоже предпочли бы ваш вариант, - сказал я, - хотя из-за
соображений историко-религиозного плана он был поставлен под сомнение еще в
прошлом году. Но почему вы не хотите признать, что и наш вариант интересен,
что сулит он неожиданное?
- Сравнили! - горько сказал Варламов. - Сравнили!.. Да и ваш вариант...
Не посмеете же вы его за истину выдать?!
- Вы правы, - сказал Березкин. - Не посмеем.
Глава шестая
в которой мы занимаемся выявлением "организующей мысли", а также
поисками портретных скульптур и составлением картосхемы своих находок
Совершив еще несколько облетов Каратау, мы пришли наконец к выводу, что
нами учтены все или почти все скульптуры. Варламов, несмотря на описанные
выше события продолжавший методично работать, тщательно нанес скульптуры на
карту и любезно разрешил нам с Березкиным ее скопировать. Мы не только
скопировали карту, но и несколько усовершенствовали свою копию: я точно
сориентировал каждую фигуру, и мне показалось, что существует определенная
закономерность в их расположении - фигуры как бы стремились к одному
конкретному месту, но как раз там, куда они "стремились", ничего не было.
- А должно быть, - сказал Березкин. - Очень уж чувствуется одна, все
организующая мысль. Почти уверен, что найдем там портрет Кара-Сердара.
Варламов только поморщился в ответ на слова Березкина: у него теперь и
на Кара-Сердара сложилась своя точка зрения, не совпадающая с нашей, но в
хроноскопию он не вмешивался.
- Слетаем? - спросил командир вертолета.
Березкин молча кивнул, а я еще раз склонился над картосхемой.
Среди обнаруженных нами скульптур выделялись две и размером, и
характером исполнения. Об одной из них - угодливом, способном на любую
подлость "чиновнике" - уже упоминалось. Второй скульптурный портрет внешне
был прямой противоположностью первому: рука Кара-Сердара вырезала в скале
лицо воина жестокое и волевое, чуть тронутое улыбкой; но она не смягчала
грубые черты лица, а, наоборот, делала его злее, беспощаднее.
- Кара-Сердар, - сразу сказал Варламов, - увидев скульптуру. Вот уж
действительно, точнее не передашь характер!.. Помните Отпан с бесчисленными
балбалы?
А мы с Березкиным одновременно подумали, что это не Кара-Сердар.
Хроноскоп нам ничем не помог. Он лишь показал, что портреты "чиновника" и
"воина" созданы Кара-Сердаром и никакие подмастерья или копировальщики к ним
не прикасались...
А картосхема обнаружила такую подробность: все скульптуры были
ориентированы в сторону Каратау, к странному центру композиции, и только
портреты "чиновника" и "воина" смотрели в сторону пустыни.
Мои чертежные упражнения Варламова не заинтересовали.
- Не понимаю, зачем вы теряете время, - сказал он. - Лучше уж
действительно слетать в ваш пресловутый "центр".
На сей раз мы послушались мудрого совета, и вертолет поднялся над
Каратау.
Через несколько минут мы уже висели над тем местом, где на картосхеме
сходились все линии.
Там лежал "кальмар", очень похожий на тех, что видели мы в прошлом
году, подъезжая к Каратау; проще говоря, обычная для этих мест форма
рельефа. Но почему-то именно на нее указывали два сложенных вместе каменных
пальца.
Березкину пришла в голову сумасбродная идея.
- Поколдуем, - сказал он. - А вдруг?..
Никто не пришел в восторг от его предложения. Я тоже. Но правила,
которых мы с Березкиным придерживаемся, исключают какие бы то ни было
протесты. Я нехотя остался у экрана, летчики и Варламов отправились бродить
по окрестностям, а Березкин с "электронным глазом" в руках полез по щупальцу
"кальмара".
Березкин трудился с завидным упорством. Я бы на его месте уже давно
сложил оружие. Но вот наконец на экране хроноскопа появился грубый резец
основательных размеров.
- Стоп! - крикнул я.
Березкин стоял у хорошо обнаженного уступа и удивленно смотрел на меня.
- Человек, - сказал я. - Вернее, орудие человека.
Березкин не побежал к хроноскопу. Он мысленно проследил свой путь по
щупальцу "кальмара".
- Здесь первозданная порода, - сказал Березкин, показывая на уступ.
Несколько неуклюже он выразил верную мысль: ниже по его маршруту следы
человеческой деятельности были замыты ливнями и ветрами.
Теперь мы действовали целеустремленнее - шли от обнажения к обнажению,
кое-где подчищая их, и ряд анализов подтвердил, что "кальмар" создан не
только природой.
Березкин попросил вертолетчиков поднять нас над "кальмаром".
И когда вертолет набрал высоту, все поняли, что под нами не "кальмар",
а кисть человеческой руки, вонзившаяся пальцами в скалы. Подъем продолжался,
и наступил момент, когда мы вновь увидели единый монолитный Западный Каратау
и руку, объединяющую, удерживающую его вершины и склоны, руку, к которой
тянулись все созданные Кара-Сердаром фигуры, кроме двух, портретных.
В Тущебеке мы вновь встретились с геологами. Они уходили дальше, на
Устюрт, и лишь на сутки разбили свой лагерь рядом с нашим. Я встретил своего
прежнего соседа по палатке, от которого впервые услышал о каменных
скульптурах, и рассказал о нашей работе, проделанной за год.
- Еще есть надежда найти Кара-Сердара, - сказал он. - Вдруг его
прозвище от цвета кожи, а вовсе не от приписываемых ему злодейств? Вам надо
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг