точно. Загадка - скульптуры. Как-никак, а вероисповедание эрсари - ислам
суннитского толка. Ни и скульптура, ни живопись не поощрялись этой религией.
Более чем не поощрялись.
Из воды, казалось из самых глубин моря, выплыл коричневато-зеленый
водяной уж с таким же коричневато-зеленым бычком в пасти. Уж плыл прямо к
нам, и я подумал, что было бы совсем неплохо, если бы всяческие человеческие
тайны вот так, совершенно неожиданно кто-то приносил к нашим ногам. Я
пристально следил за ужом, который, изящно извиваясь, стремился к нам,
пытаясь преодолеть неширокую и несильную полосу прибоя, и желал ему
успеха... Но нахлынувшая волна вдруг смыла ужа с его бычком-тайной, и он
исчез в рыжих водорослях.
Тогда я лег на песок, стирая с него таинственные ночные иероглифы, и
стал следить за ласточками и стрижами, выписывающими на плотном полотне неба
еще более замысловатые письмена... Я не мог прочитать их. И может быть,
впервые после того, как мы с Березкиным занялись хроноскопией, я радовался,
что письмена недоступны мне, что не надо их расшифровывать и достаточно
просто чувствовать спиною сухое и доброе тепло песка и просто следить за
крылатыми мастерами, колдующими в поднебесье.
- Вы обещали нигде не упоминать про искусство эрсари, - напомнил
Евгений, когда мы вернулись в лагерь, и я искренне подтвердил свою
готовность молчать до гробовой доски.
Вечером геологи решили "лучить" кефаль - бить ее острогами при свете
факелов, - и чисто практические заботы поглотили все лагерные, и мои в том
числе, интересы. Специалисты по такому лову доказывали, что для факелов
требуется асбест, пропитанный соляркой, а в экспедиции не нашлось ни того,
ни другого. Тогда специалисты решили заменить асбест тряпками, а солярку -
смесью машинного масла с бензином и переругались из-за пропорций... Я в спор
не вмешивался и меланхолично размышлял о вреде излишних знаний и излишней
специализации, а когда высокие договаривающиеся стороны все-таки пришли к
соглашению, я отдал в распоряжение "рыбоколов" свои кеды и остался на
берегу, устроившись на вьючном ящике рядом с Евгением.
Над черной водой факел пылал оранжево-красным огнем и, пока он был
близко, от него бежала к берегу рыжая дорожка; потом факел втянул в себя
дорожку, отгородившись от берега черной полосой, и раздвоился: один факел
светил теперь сверху, а другой снизу, из воды, и трудно было сразу
разобрать, какой из них настоящий.
- Все-таки я покажу вам штуку, которую никому не показывал, -
неожиданно сказал Евгений.
Он зажег фонарь и осветил свою ладонь.
- Смотрите.
На ладони лежала небольшая фигурка с собачьей головой. Я так и сказал:
- Собака.
- Шакал, - поправил Евгений. - Туркмены считали, что к шакалам
переходят грехи людей и потому шакалы плачут по ночам...
Поэтому я сначала решил, что нашел талисман. Но потом... Знаете вы, что
такое таб?
- Нет.
- Это прообраз современных шашек, игра древних египтян. Фигурами
служили головы шакалов.
- Ничего не понимаю.
- Я нашел несколько шакальих фигурок на Каратау. И еще обнаружил там,
на скале, написанное арабской вязью имя - Кара-Сердар. Любопытно, что оно
заключено в картуш, в овал. Так писали свои имена фараоны Древнего Египта.
- Но вы говорите, что эрсари жили на Мангышлаке в средние века...
- Вот именно. Кстати, Кара-Сердар в переводе "черный военачальник".
Евгений подбросил на ладони голову шакала, ловко поймал в темноте и
сказал:
- Пошел спать.
Я остался на берегу, следил за раздвоившимся факелом, и мысли мои
крутились вокруг каменных скульптур, шакалов, картушей, кара-сердаров, но
потом сосредоточились на кефали: очень уж мне хотелось, чтобы она
благополучно удрала от наших "рыбоколов".
Глава вторая
в которой рассказывается о нашем переезде к подножию Каратау и о моем
знакомстве с необычными формами рельефа или загадочными скульптурами
Ночью я проснулся от назойливой мысли, даже какого-то внутреннего шума:
в сонном мозгу, как морская галька, скрипело-перекатывалось слово "кара"...
Каратау, Кара-Сердар... Нетрудно было догадаться, что прозвище военачальника
прямо связано с его владениями - Черными горами, и я почему-то упорно
размышлял об этом обстоятельстве, а не о гораздо более важном событии
открытии искусства народа эрсари... Уже снова засыпая, я подумал, что среди
скульптур есть, наверное, и портрет Кара-Сердара.
Не берусь объяснить, почему у меня возникла такая мысль; утром я
сообразил, что не знаю даже, имел ли Кара-Сердар отношение к эрсари.
Евгения мой вопрос рассердил.
- Что он вам дался? - спросил он. - Не интересовался я Кара-Сердаром и
не собираюсь интересоваться. Скорее всего он принадлежал к этому племени, но
не он же создавал скульптуры!
- Вы правы, конечно, - согласился я, но все-таки запомнил Кара-Сердара
и даже отвел ему в своей памяти особую "полочку": тут уж я ничего не мог с
собой поделать.
Но постепенно мысли об искусстве эрсари вытеснили все прочие. Не рискуя
досаждать Евгению, я размышлял о загадочной каменной "культуре" Мазма,
обнаруженной перуанцем Русо в южноамериканских Андах, об антарктической
культуре, открытой Морисом Вийоном и Щербатовым, - размышлял обо всем этом и
откровенно завидовал Евгению.
Конечно, Каратау не Антарктида и не Анды. Но до последнего времени,
пока не нашли на Мангышлаке промышленные запасы нефти, внутренние районы
полуострова посещались экспедициями нечасто, а искусствоведы туда вообще не
наведывались.
Но что привело на Каратау Евгения?
Он не сразу ответил на мой вопрос, и мне подумалось, что ему хочется
сказать нечто патетическое о предвидении, предчувствии и тому подобном, но
он сказал:
- Усталость, - Евгений виновато улыбнулся. - Посоветовали мне изменить
обстановку, отдохнуть... А вместо отдыха... Второй год как заведенный хожу.
Вечером я с радостью услышал, что послезавтра экспедиция перебазируется
к подножию Каратау. А когда этот день наступил, я почувствовал, что
становлюсь таким же "заведенным", как Евгений.
Чудеса, во всяком случае для меня, начались сразу же, едва мы пересекли
Степной Мангышлак и приблизились к чинкам. За Джетыбаем изрезанные временем
чинки вдруг показались мне гигантскими цветными кальмарами, возлежащими на
беломраморных постаментах, а оплывшие холмы из олигоценовых глин напомнили
беломорские луды... Я и потом продол/кал путаться в своих ощущениях и
впечатлениях, но по равнодушному виду Евгения догадывался, что ни
"кальмары", ни "луды" его не интересуют и главное впереди.
Лагерь мы разбили в урочище Тущебек, на берегу ручья. Палатки поставить
не успели, потому что приехали в темноте, и я спал на раскладушке под
высокой ивой с печально опущенными ветвями.
Проснулся я с первыми признаками зари и ушел из лагеря, чтобы
осмотреться. На вершине невысокого холма внимание мое привлекло неподвижное
темное изваяние. Уже вполне подготовленный к встрече с чудесами, я подошел
поближе, но "скульптура" поднялась мне навстречу.
- И вам не спится? - спросил Евгений. - Как вы думаете, даст мне
начальство сегодня машину?
Не дожидаясь ответа, он снова опустился на землю и предложил:
- Давайте посидим и послушаем.
Я воспринял это "послушаем" как вежливую форму "помолчим" и, не садясь,
долго смотрел на постепенно светлеющие склоны Каратау (в предрассветных
сумерках гора казалась неприступным бастионом, и лишь сай, по которому
протекал ручей, нарушал его монолитность), смотрел на кишлак, на
разгорающиеся очаги у его серых домов, на кладбище с невысокими мазарами и
вертикально поставленными плоскими камнями-надгробиями - смотрел на все это
и постепенно тоже стал различать тихий приближающийся шум времени, идущий к
нам из бесконечного далека...
Евгений провел ладонями по лицу и резко поднялся.
- Пошли! - сказал он и побежал вниз к уже проснувшемуся лагерю.
В экспедиции были две машины ГАЗ-63, и после завтрака одну из них
предоставили в распоряжение искусствоведа. Поглощенный своими заботами, он
все же вспомнил обо мне.
- Вы со мной?
- Если позволите...
- Полезайте в кузов.
Евгений с картами, с планшетками сел в кабину. Он действовал по заранее
продуманному плану и редко удостаивал меня вниманием. Но все-таки
удостаивал. Однажды машина остановилась, из кабины высунулась сияющая на
солнце лысая голова искусствоведа.
- Обратите внимание на эту горку. - Евгений показал на вершину,
напоминающую пирамиду с размытой маковкой. - Называется Отпан. Высшая точка
Западного Каратау. Есть легенда, что в недрах Отпана похоронен
Кара-Сердар... Вы взяли бинокль?.. Тогда посмотрите внимательно на склоны.
Я навел бинокль на Отпан и легко различил целый лес вертикально
поставленных камней.
- Кладбище? - вспомнив свои утренние наблюдения, спросил я.
- Не совсем. Точнее, символическое кладбище... Видите ли, вообще
туркмены называют вот такие воткнутые в землю неотесанные камни менгирами.
Но здесь особые менгиры. Скорее всего это балбалы - изображения врагов,
убитых покойником. Едва ли я ошибаюсь. А по количеству балбалы нетрудно
заключить, что Кара-Сердар был на редкость удачливым воином, жестоким и
беспощадным. Отсюда и прозвище - Черный...
Опуская бинокль, я мысленно согласился с версией Евгения и отказался от
своей чисто внешней аналогии "Каратау - Кара-Сердар"... И я отметил для
себя, что Евгений интересовался Кара-Сердаром, хотя и отрицал это раньше.
В следующий раз машина остановилась у бегемота. У каменного, конечно.
Бегемот, прилагая колоссальные, но тщетные усилия, пытался вскарабкаться по
крутому склону на вершину холма.
- Вот вам зоогеографичсская загадка, - сказал Евгений. - Откуда здесь
гиппопотам?
Я выпрыгнул из машины и подошел к каменному изваянию.
Когда великого французского скульптора Родеда спросили, как он создает
свои произведения, Роден ответил, что берет глыбу мрамора и удаляет все
лишнее.
Без сомнения, передо мной была конкреция, вымытая из альбских меловых
пород, о которых говорил мой сосед по палатке. Стало быть, природа сама
позаботилась о "заготовке" для неведомого скульптора; тому пришлось убрать
совсем немного "лишнего", чтобы каменная болванка превратилась в могучего
бегемота.
- Ну-с, что вы скажете?
Я попросил показать мне еще какие-нибудь фигуры.
- Это нарушает мои сегодняшние планы. - Евгений несколько секунд, хмуря
густые брови, смотрел куда-то вдаль, а потом достал карту. - Хотите
взглянуть на человеческую голову?
ГАЗ-63 свернул с дороги и, подскакивая на альбских конкрециях, медленно
пополз по холмам; незагруженную машину кидало здорово, меня подбрасывало
вместе со скамейкой, и глядеть по сторонам было недосуг.
Наконец Евгений остановил грузовик и подвел меня к скульптуре,
ошибиться в истолковании которой, пожалуй, никто бы не смог: перед нами на
сером склоне холма, уходя шеей и затылком в землю, торчала голова чиновника
самодовольного толстого чиновника, льстеца и самодура, ни одному слову, ни
одному жесту которого нельзя было верить. Именно эту черту - не верьте,
остерегайтесь! - выделял, подчеркивал неизвестный художник, предупреждая,
наверное, своих соотечественников и их потомков.
И снова я убедился, что рука скульптора - баснословно талантливого -
лишь изящно уточнила образ, как бы заложенный самой природой в каменную
глыбу.
- Какое чувство материала! - невольно вырвалось у меня. - Поразительно!
Мой восторг не оставил Евгения равнодушным; он отложил на время свои
планы, и машина стала метаться по пустыне. Каменные животные, условные
человеческие фигуры, "массовые сцены" совершенно сбили меня с толку, и я не
мог хоть в чем-либо разобраться. Но, понимая, что рекогносцировка и не может
преследовать аналитических целей, я полностью положился на Евгения.
Уже за полдень, когда все порядочно устали, машина, развернувшись в
сторону Каратау, остановилась на вершине холма: перед нами высились стены и
бастионы крепости.
- Курганчи, - сказал Евгении. - Крепость по-туркменски. А на самом деле
склоны Каратау. Но кажется, что и над ними поработали люди, сделали их более
грозными и неприступными... Там и нашел я имя Кара-Сердара в картуше.
Сходим?
Меня не пришлось уговаривать, и мы неторопливо пошли вверх по саю,
стиснутому бастионами. Да, по такому саю нелегко было подниматься атакующим
он скорее походил на ловушку, и газии, воины-защитники крепости, без особых
потерь, наверное, расправлялись с противником.
- Еще в прошлом году я тут облазал все, что смог, - сказал Евгений. - И
знаете, почти не нашел следов человека. Вот еще одна из загадок. Безусловно,
где-то здесь, на Каратау, находился юрт - престол Кара-Сердара. Понятно, что
не сохранилось следов кара-ой - временных жилищ туркмен. Но нет и тамов, а
глинобитные тамы могли бы и уцелеть, в развалинах хотя бы...
Я слушал Евгения, но приглядывался к окружающему, и меня удивляло
множество сорняков - коровяка, осота - среди полупустынной растительности. А
сорняки, как говорят агрономы, - спутники человека. Значит, раньше тут
действительно жили люди.
...Со стеклянным звоном осыпался под нашими кедами мелкобитый сланец,
когда мы вышли наконец к почти отвесной скале.
- Смотрите, - сказал Евгений и подкинул-поймал голову шакала.
Картуш находился очень высоко, но я хорошо различал сложную, как ночные
следы на песке, арабскую вязь.
- Кара-Сердар, - сказал Евгений и снова подкинул шакалью голову.
- Египетский картуш, египетская фигурка... Но туркмены играли в
шахматы, и вполне может быть...
- Нет. Шакал не туркменская работа. - Евгений спрятал фигурку в карман.
Я консультировался.
- По-моему, вы хотите убедить меня, что следы Кара-Сердара нужно искать
в Египте... Кстати, мы с Березкиным собираемся туда осенью.
- Ни в чем я вас не убеждаю! - резко сказал Евгений. - Моя забота
искусство эрсари... А Кара-Сердар... Скорее всего он тут все разорил и
разгромил... Ясно же, что скульптуры созданы за очень короткий срок.
Кара-Сердар! Нашли о ком говорить. И вообще мы не делом занимаемся.
Чувствуя себя виноватым, я робко намекнул Евгению, что если ему
потребуется хроноскоп...
- Обойдемся без электроники, - лаконично ответил он.
Откровенно говоря, психологическая несовместимость с Евгением немного
раздражала меня. Я понимал, что Евгений увлечен и возбужден важным
открытием, что ему хочется как можно скорее прочитать еще никем не читанную
страницу прошлого, но в тот день я твердо решил устраниться от всяких
вопросов, связанных с искусством эрсари.
"В конце концов у нас и своих дел достаточно", - думал я о себе и
Березкине, совершенно не подозревая, что случайно сказанная мной фраза о
Египте окажется пророческой и что мне еще придется вернуться на Мангышлак во
всеоружии хроноскопических методов.
Глава третья
в которой коротко рассказывается о первой международной экспедиции с
участием хроноскопистов и о некоторых незначительных находках в Долине
Царей, определивших направление наших дальнейших поисков
Нас с Березкиным пригласили в Египет вскоре после того, как
организованная ЮНЕСКО международная археологическая экспедиция открыла в
Долине Царей и ее окрестностях несколько новых гробниц, одна из которых,
судя по местоположению и царственным знакам, принадлежала фараону Нового
Царства Сенурсету Первому.
Возможность провести хроноскопию гробниц до того, как специалисты все
рассортируют и разложат по полочкам, разумеется, прельщала нас, но
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг