Вот на этот вопрос я могу ответить с большей определенностью.
В конце шестнадцатого века на всей территории нынешней Италии
независимость сохраняли лишь Папская область, герцогство Савойское и...
Венеция. В политическом плане, стало быть, она находилась в несколько лучшем
положении, чем все остальные города - как торговые, так и неторговые. Я не
знаю еще, имеется ли тут прямая связь с историей, нас занимающей, но, по
тому времени, обстановка в Венеции была наиблагоприятнейшей.
Мне удалось обнаружить и еще одно, более конкретное, а может быть, и
более замечательное совпадение.
В середине шестнадцатого столетия Джованни Баттиста Рамузио - секретарь
венецианского Совета Десяти, правившего городом, - выпустил в свет под своей
редакцией книги одного и того же человека, имевшего, однако, три имени.
Сначала этого человека звали Хасан ибн Мухаммед аль-Базаз аль-Фаси. Потом
Джованни Леони. И, наконец, еще позднее, Европа назвала его Лев Африканский.
Это был человек удивительной судьбы. Он родился в Испании, но родители
его из-за религиозных преследований вынуждены были бежать в Марокко. Он
получил блестящее образование в Карауинском университете, что находится в
городе Фее. Потом он совершил путешествие по странам арабского востока и по
Судану, посетил города Дженне и Тимбукту... Затем судьба занесла его в
Стамбул, и там его странствия были прерваны: он отправился морем в Тунис и
попал в плен к христианским пиратам. Среди пиратов нашлись умные люди,
которые поняли, что в руки к ним попал человек выдающийся. Пираты не
отправили его на невольничий рынок - они преподнесли его в... подарок папе
римскому. Папа крестил Хасана ибн Мухаммеда аль-Базаза аль-Фаси и нарек его
Джованни Леони.
Джованни Леони получил свободу и получил пенсию. На свободе, по
поручению папы, он описал свои путешествия по Судану, рассказал о городах,
которые посетил, о богатствах и обычаях суданцев.
Джованни Леони закончил свои дни в Северной Африке.
Вскоре после его смерти в Венеции появилась книга, на которой значилось
его третье имя...
Почему в Венеции?
Я не знаю, каким образом секретная рукопись (а сведения о странах, с
которыми можно было выгодно торговать, считались секретными, и папа вовсе не
из праздного любопытства заказал книгу Льву Африканскому) попала из Рима в
Венецию, где довольно долго лежала под замком.
Но что именно венецианцы приобрели один из ее экземпляров и потом
опубликовали его, вполне объяснимо. Наряду с медью и солью, мечами и щитами
караваны арабских купцов везли в Дженне, в Тимбукту и... венецианский бисер.
Косвенно, через посредников, но Венеция все-таки была связана с Суданом, и
купцов, конечно, интересовали сведения о тех землях, сведения, кстати,
скрывавшиеся и арабскими купцами.
Всего, что я рассказал, недостаточно, разумеется, для конкретных
заключений. И все-таки очевидно, что скульптурная группа была создана именно
в Венеции не случайно. Творец Мыслителей не только жил интересами своего
торгового и относительно независимого города - он еще имел у себя в доме
книги Льва Африканского.
Березкина, по складу его характера, обычно мало волновали рассуждения,
лишенные научной точности. Но мое сообщение он выслушал с неподдельным
интересом, и я объясняю это не только общей нашей увлеченностью Мыслителями,
но и продолжающимися неудачами с хроноскопией: повторные сеансы, относящиеся
к Брагинцеву, вновь закончились курьезом.
- Я тебе сейчас все покажу, - сказал Березкин. - Но с хроноскопом
по-прежнему творится что-то непонятное. Я опять вдоволь насмотрелся на
Зальцмана.
Березкин уже говорил мне об этом, но последние три дня он провел как
затворник, почти не выходя из института, и последних результатов его работы
я не знал.
- Такое ощущение, что вот-вот все прояснится, - сказал Березкин. -
Но... короче говоря, давай поколдуем вместе. Вдвоем у нас лучше получается.
Березкин начал с контрольного сеанса, имевшего столь неожиданно сложные
последствия.
- Любопытно, что мы узнали руки Брагинцева лишь на экране, - сказал
Березкин. - Вот тебе урок на будущее. Конечно, при хроноскопии неизбежны
отклонения от образца, но все же случай поучительный. Итак, можешь
посмотреть на экранизированные руки Брагинцева.
Березкин включил хроноскоп, и мы довольно долго смотрели на
"экранизированные руки". Если вы помните, мы ставили себе целью оправдать
Брагинцева в собственных глазах, но этот эпизод, как будто, исключал такую
возможность, и я попросил Березкина продемонстрировать следующие кадры.
Теперь - Березкин уточнил и расширил задание - на экране появились не
только руки, но и владелец рук, человек, не имеющий, впрочем, портретного
сходства с Бра-гинцевым.
- Я не стал уточнять внешность, - сказал Березкин. - По-моему, это ни к
чему. Пусть будет условный образ.
Я кивнул, наблюдая за событиями на экране. А там происходило то, о чем
мне уже рассказывал Березкин: человек с руками Брагинцева смял и разорвал
бумагу, а потом зеленые волны смыли его с экрана, и я увидел Зальцмана,
вышагивающего с тетрадкой в руках...
- Вот так, - сказал Березкин. - И ничегошеньки не могу поделать.
Он выключил хроноскоп, и мы несколько минут сидели молча.
- А Черкешин? - спросил я. - Черкешин не. появляется?
- Черкешин не появляется, и я придаю этому большое значение, - ответил
Березкин. - Давай-ка пораскинем мозгами. По-моему, это единственная зацепка.
- Единственная зацепка, - машинально повторил я. - Послушай, а как
сформулировано задание?
- На истолкование поведения и характера.
- И при анализе рукописной строки формулировка была такая же. Но там
появлялся Черкешин, и порою прежде Зальцмана...
- Стой! - резко сказал Березкин. - Вот оно! Кажется, я все понял.
Хроноскоп упорно показывает Зальцмана волнующимся и боящимся, что его
выследят... Не возник ли в "памяти" хроноскопа штамп для иллюстрации именно
этого состояния?
- Минутку! Мы с тобой не волнуемся и никого не боимся...
- Все понял.
Березкин встал, схватил подвернувшуюся под руку линейку и разломал ее
на несколько частей.
Хроноскоп получил задание, и мы увидели человека, ломающего линейку. Но
Зальцман - Зальцман не появился, хотя Березкин настойчиво вновь и вновь
повторял задание.
- Теперь ты, - сказал Березкин и кинул мне тетрадку. Я разорвал и
скомкал ее, и то же самое проделал безликий человек на экране. А Зальцман не
появился.
- Прямо-таки гора с плеч, - вздохнул Березкин, опускаясь в кресло. - А
Черкешин - штамп, иллюстрирующий жестокость и твердость, назови как хочешь.
У Брагинцева эти черты характера отсутствуют, в чем нет никаких сомнений, а
у Хачапуридзе они были выражены весьма основательно!
- Но почему они оба боялись? - тихо спросил я, полностью принимая
версию Березкина. - О Хачапуридзе мы едва ли что-нибудь узнаем. Но
Брагинцев...
- Ты хочешь сказать, что этот факт - не в его пользу?
Менее всего мне хотелось говорить что-либо подобное, и я только пожал
плечами.
Березкин надолго умолк, а потом встал и решительно подошел к
хроноскопу.
- Знаешь, что мне пришло в голову?.. Мы сами придумали историю с
Брагинцевым. Хроноскоп явно ошибается, характеризуя руки Брагинцева как
сильные и крепкие. Подумаешь, человек смял бумагу! Тоже мне, критерий! Этак
и младенца за Геркулеса выдать можно.
- Проверяй, - сказал я.
Березкин сформулировал задание, и на экране хроноскопа появились руки,
выпрямляющие вазу... Потом рядом с ними другие руки разорвали бумагу и
скомкали ее... Руки были очень похожи, но утверждать, что хроноскоп
показывает одни и те же руки, я бы не решился. Впрочем, нельзя было забывать
о десятилетиях, разделявших оба события, и я напомнил об этом Березкину.
- Последнее слово - хроноскопу, - сказал Березкин. - Пусть сравнит их и
даст ответ.
И хроноскоп дал ответ тотчас, но не тот, на который мы надеялись в
глубине души: он подтвердил, что выпрямляли вазу и рвали бумагу одни и те же
руки.
Глава одиннадцатая
в которой вернувшийся из Тбилиси Петя потчует нас рассказами о торговом
доме Хачапуридзе, а также упоминает о помощнике историка Месхишвили,
таинственно исчезнувшем несколько десятилетия тому назад, в этой же главе
содержатся некоторые рассуждения о транссахарских путешествиях
Несколько дней мы с Березкиным не подходили к хроноскопу и вообще
старались ни о чем не думать. Вы, наверное, замечали, что всякие попытки о
чем-либо не думать приводят, как правило, к обратному результату. Мы с
Березкиным - не исключние, но нас спасала Африка, спасала история Белого и
Черного Мыслителей. Новые материалы окончательно избавили бы и меня и
Березкина от размышлений о Брагинцеве. Но материалы пока не предвиделись и,
чтобы отвлечься, мы переключились на литературные изыскания. Я не назвал бы
их беспредметными: ведь мы знали, что Белый Мыслитель совершил путешествие
через Сахару, пережил самум, и дополнить его историю какими-то отдельными
штрихами можно было по книгам, хотя это и не лучший вариант.
Я знакомился с описаниями путешествий через Сахару в средние века,
когда мне поздно вечером позвонил Петя, очевидно, только что вернувшийся из
Тбилиси.
- Хачапуридзе был убит в своем доме, и всех его наследников тоже,
вероятно, перерезали или отравили, - . услышал я в телефонную трубку. -
Потом наступило молчание. - Здравствуйте, это Петя. Брагинцев неточно
выразился, сказав, что неизвестна причина краха торгового дома Хачапуридзе.
Просто всех убили. А вот почему?.. Этого даже Месхишвили не знает. Ведь
всякие вельможи предпочитали получать деньги от купцов, а не убивать их...
- Очень рад, что вы не зря съездили, - сказал я. - А как же с кладом?
- Клада нет, - вздохнул Петя. - И до весны не будет. Вернее, до лета.
Пора за дипломную работу садиться. Брагинцев мне даже в Тбилиси письмо
прислал. Да я и сам понимаю. И зачеты еще не все сданы.
Петя сообщил о дипломной работе и зачетах не без грусти в голосе, но
потом снова оживился.
- Вся беда в том, что Месхишвили занимается гораздо более широкими
историческими проблемами, чем судьба торгового дома. Это замечательный
старичок - добрый, отзывчивый, весельчак к тому же. Но Хачапуридзе для него
деталь, частность, пример, иллюстрирующий какие-то там общие
социально-экономические положения. Но еще не все потеряно, потому что у
Месхишвили был ученик, специально изучавший архивы дома Хачапуридзе,
какой-то Розенберг...
- Кто?..
- Я же говорю, какой-то Розенберг. Если мне удастся разыскать его...
- Что значит - разыскать?
- Месхишвили уже лет сорок о нем ничего не слышал...
- Та-та-та! Это, пожалуй, потруднее, чем найти клад, - сказал я,
мысленно повторяя про себя фамилию Розенберг и вспоминая письмо Мамаду
Диопа. Неужели простое совпадение?.. Впрочем, Розенберг - распространенная
фамилия.
- Но есть и другой путь, - сказал Петя.
- Розенберг! - перебил я. - А что вы еще о нем знаете?
- Ничего. Месхишвили до сих пор жалеет, что он загадочно исчез.
Говорит, что это был талантливейший ориенталист. Погиб, наверное, в
гражданскую войну.
- Любопытно. А что за другой путь?
- Месхишвили сказал, что в Москве, в архиве Вахтанга Шестого, есть
документы, относящиеся к торговому дому Хачапуридзе.
- Н-да. И все-таки вам лучше заняться дипломной работой, Петя, - сказал
я. - Поверьте мне. И зачетами тоже.
- Придется, - вздохнул Петя. - Но архив Вахтанга я все-таки просмотрю.
Там есть опись документов на русском языке, а отдельные странички кто-нибудь
переведет...
Вторичное появление Розенберга на нашем горизонте не произвело
впечатления на Березкина.
- Опять гадание на кофейной гуще, - сказал он.
Давай не спеша заниматься Африкой, а на всяких Хача-пуридзе или
Розенбергах поставим крест...
- Я бы только обратил твое внимание на два момента. Во-первых, теперь
нам ясно, что у Хачапуридзе имелись основания волноваться. И не зря он
упрашивал сына поскорее вернуться - он хотел передать ему какие-то секретные
сведения. Значит, хроноскоп сработал точно... Во-вторых, один из Розенбергов
имеет все-таки некоторое отношение к Африке - он пытался похитить Белого
Мыслителя в Касабланке...
- Согласен, что один из Розенбергов имеет отношение к Африке. Но не к
шестнадцатому столетию, - упрямо сказал Березкин. - И хватит с нас путаницы.
Не морочь ни себе, ни мне голову. Отправляйся-ка, хоть мысленно, в Сахару.
Мне далеко не сразу удалось переключиться на мысленное путешествие
через Сахару, но размышления о последнем письме Мамаду Диопа, о Касабланке
невольно вызвали у меня воспоминания и о других портовых городах Марокко,
которые мне довелось посетить, - о Рабате, Сале, например.
Я думаю, что венецианские, или генуэзские, или мар-сельские купцы,
торгуя в средние века с Марокко, пользовались главным образом ее
средиземноморскими портами, но совсем не исключено, что заходили они и в
атлантические - в Сале, в Рабат... Первый из них был основан еще
карфагенскими мореплавателями, а второй, много позже, берберийскими
военачальниками из династии Аль-мохадов. К тому времени, которое нас
интересует, эти города уже были близнецами: их разделяла лишь неширокая река
Бу-Регрег...
Вторично - уже в собственном воображении - поднялся я на башню Хасан,
что царит над Сале и Рабатом. С ее верхней площадки открывается великолепный
вид на развалины крепости Шелла, на долину реки, на оба города - они
необыкновенно красивы сверху, особенно их белокаменные европейские кварталы
с пальмами на тротуарах, возникшие уже в нашем веке... Впрочем, европейские
кварталы мне не нужны. Я хочу увидеть Рабат и Сале такими, какими были они в
конце шестнадцатого столетия, когда неведомый мне купец привез из Венеции в
Марокко - все равно в какой ее порт - Белого Мыслителя.
Задача моя не так трудна, как может показаться: древний облик городов и
страны можно восстановить по многочисленным еще в Марокко приметам старины.
Паруснику, подходившему к устью реки Бу-Регрег, прежде всего
открывалась могучая крепость Казба, возвышающаяся на крутом обрыве к океану.
Стражники, не отходя от пушек, внимательно следили за приближающимся
кораблем, и весть о его прибытии передавалась в порт... Все крупные
приморские города Южной Европы имели в портах североафриканского побережья
своих консулов, и, надо полагать, венецианский консул встретил корабль,
идущий под флагом его родного города.
Я глубоко убежден, что среди купцов, находившихся на венецианском
корабле, был и купец-араб - только он мог доставить Белого Мыслителя в
Дженне. (Предположение же, что его могли перепродавать из рук в руки
настолько неприятно мне, что я заранее отказываюсь от него).
Итак, купец сошел на берег. Ему не требовалось подниматься на верхнюю
площадку башни Хасана для того, чтобы бросить с высоты птичьего полета
взгляд на свою страну - он слишком хорошо знал ее.
Поэтому араб-купец равнодушно миновал невольничий рынок, что раскинулся
у самой башни (к колоннам недостроенного дворца там приковывали черных и
белых рабов), и исчез в узких пыльных, прокаленных солнцем улицах города,
заполненных мелкими торговцами, солдатами, нищими, муллами, среди которых
робко пробирались женщины в густых паранджах, сделанных из конского
волоса...
Наш купец, конечно, посетил знакомых марокканских купцов, с которыми
имел давние деловые связи, и они степенно беседовали - не торопясь
выкладывать все, что знают, - сидя на дорогих коврах, сотканных руками
маленьких девочек. (Я сам видел в крепости Казба, утратившей ныне всякое
военное значение, ковродельческий кооператив, в котором работают девочки,
начиная с трехлетнего возраста: их маленькие гибкие пальчики тоньше и лучше,
чем пальцы взрослых, наносят цветные узоры на белую канву ковра)... Только
что прибывший купец - а мы допускаем, что конечной целью его был город
Дженне, - разумеется, интересовался, не слышно ли чего-нибудь о подготовке
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг