в которой я знакомлюсь с нашим корреспондентом Лукою Матвеевичем
Матвеевым и мы узнаем от директора музея об игумене Белозерского монастыря,
некогда молвившем: "Не нами заперто, не нам и отпирать"
Лука Матвеевич встретил меня на аэродроме. Как я и предполагал, он
оказался маленьким, сморщенным старичком, с растрепанной седой бородкой.
Живые карие глаза его тотчас уставились на мой чемодан, - Лука Матвеевич,
очевидно, полагал, что там находится хроноскоп, и мне пришлось разочаровать
его, объяснить, что хроноскоп штука громоздкая и в чемодане его не
привезешь... По дороге к дому Лука Матвеевич без умолку рассказывал, как
разнесся по городу слух о находке землекопов и он побежал к кремлевской
стене.
Я пытался повернуть разговор так, чтобы получить какие-нибудь
дополнительные сведения о самих братьях, Владиславе Умельце и Пересвете...
Лука Матвеевич наконец понял меня.
- Не осудите, что я вам все про порок толкую, - сказал он. - Уж не
ведаю, как объяснить вам, а только всю жизнь свою верил я, что создали
братья в Белозерске два шедевра, да таких, что могли б они и сегодня наш
город на весь мир прославить...
- Два шедевра? - переспросил я.
- А как же? Один-чудо механики, другой-чудо поэзии. Братьев-то было
двое. Я все надеялся в архивах список "Слова" поэтического найти, вроде
"Слова о полку Иго-реве", только нашего, северного... А чтобы изделие
Владислава Умельца отыскать-тут у меня и надежды почти не было: увезли,
думаю, куда-нибудь, когда князь в поход пошел...
- Разве доподлинно известно, что Владислав соорудил катапульту?
- Доподлинно, и в летописи про то написано... Я удивился,
- А в письме вы как-то неопределенно высказались...
- Что ж письмо?.. С живым человеком по-живому и потолковать можно,
уклончиво ответил Лука Матвеевич. - О дорогом с равнодушным говорить-только
себя мучить... А уж коли приехали вы, так и секретов у меня от вас не стало.
- Значит, вы полагаете, что оба брата выполнили княжеский наказ?
постарался уточнить я.
- Про Пересвета, к сожалению, ничего неизвестно. Моя это догадка. А
Владислав угодил князю и отменно был награжден...
- А потом что? Отпустил их князь?
- Этого я не говорил! - встрепенулся Лука Матвеевич. - Чего не
знаю-того не знаю. Постник Барма вон какую храмину Ивану Грозному выстроил,
а молва ходит, что ослепил он его после. Наш-то, Константин Иванович, тоже
нрава крутого был...
- Но почему же вы так уверены, что оба брата создали шедевры?
- Вас, батенька, посадить бы в темницу да сказать: не сделаешь-не
выпустим!
"Не сделаешь-не выпустим!" Я подумал, что Лука Матвеевич, увлеченный
своей идеей, очень все упрощает. Но он, как и все люди, имел право на свою
точку зрения. Я слушал старика и пытался представить себе, как произошла
встреча князя Константина Ивановича с братьями. Наверное, их схватили
дружинники на одной из лесных дорог, ведущей к Белому озеру... "Лесных" -
потому что тогда Белое озеро было окружено лесами, а не лежало, как ныне, в
оголенных безрадостных берегах... Такие могучие русские' леса еще
сохранились до наших дней у Борисоглебских Слобод, между Ростовом Великим и
Угличем. Я недавно побывал в них, и теперь легко мог вообразить огромные
замшелые серые березы, огромные - не в обхват - сосны, хмурые, в лишайниках,
ели... Били, наверное, вдоль узкой дороги косые слепящие лучи низкого
солнца, когда грузный конский топот донесся до братьев. По тем временам
всякого можно было ожидать от встречного и поперечного, но братья едва ли
стали прятаться: их, умельцев, хорошо встречали повсюду, и они спокойно шли
навстречу дружине.
Как повели себя братья, когда закрылись за ними кованые ворота
Белозерского кремля? Как разговаривали с князем, сумасбродным феодалом, в
его палатах? И почему оба оказались в темнице?
Трудно было тут что-нибудь домыслить, и мне вдруг захотелось как можно
скорее увидеть остатки катапульты, словно могли они дать неожиданный толчок
моим мыслям, прояснить их.
Катапульту перенесли в краеведческий музей, и после завтрака мы
отправились осматривать ее.
Лука Матвеевич провел меня в служебное помещение и познакомил с
директором, таким же старичком, как он сам, по фамилии Плахин - это его
упомянул Локтев. Втроем мы довольно долго стояли над почерневшими,
прогнившими бревнами, и краеведы в два голоса растолковывали мне, какие
бревна образовывали горизонтальную раму, какие- вертикальную, но особенно
энергично расхваливали ложку для бросания камней: по их словам, в истории
оружия она не имела себе равных по размерам... Старики, оказывается, уже
успели сравнить величину найденной катапульты и описанной в летописи и не
сомневались, что нашли именно ту, летописную...
Я слушал с большим интересом, и краеведы, заметив это, таинственно
сообщили, что проделали еще одну любопытную работу. В летописи,
рассказывающей об испытании катапульты, дальность броска определялась шагами
князя. Старики перекопали все известные им материалы и нашли довольно
подробное описание внешности князя Константина Ивановича. Судя по летописи,
был он хорош собою-чернокудрый, длинноусый, могучий, а роста-почти
саженного. Старики заключили это, по-своему истолковав весьма оригинальное
сравнение: князь был охоч до травли медведей, хаживал на них с рогатиной, а
в одной из летописей сказано, что самый матерый медведь, встав на задние
лапы, мог лишь сравняться по росту с князем... Произведя какие-то хитрые
расчеты, краеведы установили примерную длину шагов князя, и получилось, что
катапульта бросала камни и обитые железом бревна более чем на километр, -
результат действительно выдающийся.
Позднее, в маленьком и тесном кабинете директора музея, мы вновь
разговорились о братьях, и я спросил, не сохранились ли документы с
описанием темницы.
- Их, пожалуй, и не было, таких документов, - сказал Плахин. -
Тюрьмы-они ж секретные. А тайные ходы есть в монастыре. Сам я в одном
побывал и забыть уж пятьдесят лет не могу. Верите? По ночам та дверь
снится...
Лука Матвеевич кивнул, как бы подтверждая слова Плахина, а я ждал
дальнейших разъяснений.
- В молодости я в монахи готовился, - продолжал Плахин, - послушником
был при здешнем монастыре. Ежели бы не революция-так и прожил бы жизнь
впустую. Но это уже другой разговор. А тогда рабочие стену разобрали и ход
под нею нашли. Спустились мы в него со свечами и дошли по темному коридору
до двери. Подергали ее, да куда там! Тяжелая дверь, литая. Побежали потом к
игумену, рассказали все и предложили ту дверь поломать. Только игумен не
одобрил: "Не нами заперто, - сказал, - не нам и отпирать..." Ход тот опять
камнями заложили. А я и ту дверь забыть не могу, и тех слов игуменьих.
Страшные слова, доложу я вам...
Плахин был весь какой-то длинный. С длинным носом, с длинным
подбородком, с длинными узкими руками. Воспоминания разволновали его, и он
сидел, напряженно выпрямившись, бросив руки на стол, заваленный бумагами и
экспонатами.
- А где ломали тогда? - спросил я. - Вы не забыли?
- Такое разве забудешь... - начал было Плахин и вдруг побледнел. - Да
ведь там, где и нынче реставрацию ведут! Старики вскочили.
- Прости господи, где раньше голова была? - прошептал Плахин.
Глава третья
в которой мы с помощью каменщиков находим и вскрываем подземную
галерею; что мы обнаружили в конце ее - будет видно из дальнейшего
повествования
Последующие события развивались стремительно. На монастырской стене
работала молодежная бригада каменщиков, недавних выпускников школы ФЗО, во
главе с бригадиром Басовым. Этот Басов был крупным плечистым парнем с пышным
русым чубом, торчащим из-под кепки. Слушал он Плахина молча, ни на кого не
поднимая глаз, и нельзя было понять, слышит ли он вообще что-нибудь... Потом
Басов сказал:
- Сделаем.
И, считая разговор оконченным, вразвалку зашагал к своим ребятам,
Лука Матвеевич и Плахин действовали крайне энергично. В тот же день они
добились приема в райисполкоме, и председатель сказал им, что не возражает
против поисков. хода, но не имеет средств на это. Он обещал похлопотать, но
старики вышли из его кабинета растерянными.
- Теперь завалят тот ход бумагами, - грустно сказал Плахин. - Тогда уж
и вовсе не откопаешь.
Бригадир каменщиков не внушал мне особой симпатии, но сейчас у нас
оставалась лишь одна надежда, и мы вновь отправились к монастырской стене.
Басов слушал нас все так же молча и все так же глядя себе под ноги.
- И "за так" сделаем, - сказал он и впервые посмотрел на меня. Я увидел
под пышным чубом два синих любопытных глаза...
В городском архиве, к счастью, сохранился план перестройки монастыря,
произведенной в дни молодости Плахина, и уже через несколько дней каменщики
во главе с Басовым расчистили ход, ведущий в подземную галерею. (Березкин,
которому я послал телеграмму, к тому времени тоже прибыл в Белозерск.)
Всякого рода подземные ходы всегда окружены ореолом таинственности, но
я не стану описывать открытую галерею, чтобы не отвлекаться от главного.
Отмечу лишь, что Басов и его товарищи были очень удивлены характером
каменной кладки и в один голос утверждали, что она древняя...
- Верно, прочность-то какая! - поддержал их Плахин. Он нервничал и все
потирал свои длинные морщинистые руки.
Как некогда послушники, мы остановились перед дверью, "не нами
запертой". Увы, даже слесарь ничего не смог сделать: замок не поддавался;
дверь, должно быть, заклинило осевшим потолком. В конце концов пришлось
прибегнуть к автогену.
Автогенщики еще не закончили работу, когда все поняли, что за тяжелой
металлической дверью находится... каменная стена. Неожиданное открытие
настолько поразило нас, что мы долго стояли у вырезанного овала, не зная,
что предпринять
Выручил нас Басов. Он внимательно осмотрел скрытую за дверью стену,
поковырял ее твердым ногтем, а потом решительно заявил:
- Не строительная кладка. Стены-то иначе сложены...
- Замуровано что-нибудь, - заметно волнуясь, шепнул Плахин. - Уж не
казна ли княжья?..
- Упаси боже, на что нам казна? - сказал Лука Матвеевич.
- А музей!
- Похоже, замуровано, - согласился Басов; он постучал по стене,
прислушался и добавил:-Кажись, пустота. Опять придется рукава засучить.
Когда каменщики наконец разобрали часть стены, достаточную, чтобы
заглянуть в отверстие, я направил в него луч света, и он тотчас уперся в
следующую каменную стену: от двери до нее было не более двух с половиною
метров.
- Что там? Что? - нетерпеливо спрашивал Плахин.
- Ничего нету. Пусто, - ответил я, обшарив лучом всю камеру.
Но когда луч света вновь застыл на противоположной стене, в центре
светового круга мы увидели тонкое, изъеденное временем и ржавчиной железное
кольцо, вкрученное в паз между камнями; на кольце висела цепь, настолько
источенная, что казалась ажурной. На полу, у стены, была сделана невысокая
каменная лежанка; капли воды, падавшие с потолка, выбили в ней углубления.
- Темница, - сказал за моей спиной Лука Матвеевич. - Подземная темница.
Но почему ее замуровали?
Басов заявил, что его бригада не уйдет (а был поздний вечер), пока не
разберет кладку так, чтобы в камеру можно было войти. Единственное, о чем я
попросил каменщиков, - это не входить в камеру, чтобы все сохранить в ней
для хроноскопии в неприкосновенности. Сделал я это на всякий случай, так как
у нас по-прежнему не было никаких доказательств, что темница имеет хоть
отдаленное отношение к судьбе Владислава и Пересвета...
Должен признаться, что вид замурованной камеры произвел на меня большое
впечатление. Я вспоминал, как в детстве, совсем еще мальчишкой, стоял перед
такими же мрачными камерами в подземных галереях Киево-Печорской лавры,
мучительно стараясь представить себе, кого приковывали в них к стенам
добросердечные божьи слуги и была ли у пленников хоть малейшая надежда
вырваться на свободу... Надо ли говорить, что Лука Матвеевич и Плахин тоже
были возбуждены. Особенно Плахин, конечно. Длинное лицо его прямо-таки
излучало сияние.
- Не нам отпирать! - все повторял он. - Ишь ты! Сидели бы по сию пору в
пещерах... Для того и дана людям жизнь, чтоб отпирать!.. А как же?.. Полвека
ждал своего часу и дождался! Праздник сегодня, Лука Матвеевич...
- Твой праздник, - соглашался Лука Матвеевич. - Мой не наступил еще.
Березкин-тот сохранял полное спокойствие, и постороннему человеку
трудно было бы определять его настроение. Но я-то знал: раз он не вспоминает
о своих математических выкладках, значит, не жалеет о приезде в Белозерск.
Но чувства чувствами, а более или менее определенно мы знали в тот
вечер лишь следующее: белозерский князь Константин Иванович задержал и
запрятал в темницу двух братьев-Владислава и Пересвета, потребовав от них
исполнения своей воли;
Владислав Умелец выполнил княжье требование и создал гигантскую
катапульту; у кремлевской стены найдены остатки катапульты, до размерам
совпадающей с описанной в летописи; под монастырской стеной, возведенной,
как утверждал Плахин, на месте бывшего княжеского двора, обнаружена темница;
кем-то и почему-то темница эта была замурована.
С немалой долей вероятия мы могли допустить, что найденная катапульта
была сделана самим Владиславом Умельцем.
Но мы совершенно не знали: в ту ли темницу, которую мы обнаружили,
заточил князь Владислава и Пересвета; вышел ли когда-нибудь Пересвет из
темницы или не вышел; наконец, как сложилась судьба Владислава после того,
так он создал катапульту и был обласкан князем.
Лука Матвеевич по-прежнему верил, что Пересвет создал "Слово" и князь
выпустил его на свободу, а мне почему-то казалось теперь, что Пересвет так и
остался в темнице на всю жизнь или, точнее, до конца дней своих, потому что
замурованный вход в темницу наводил на невеселые раз-мышления... И очень
хотелось узнать мне, как повел себя обласканный князем Владислав, брат
Пересвета...
Глава четвертая
в которой мы приступаем к хроноскопии подземной темницы, обнаруживаем
следы пребывания в ней Владислава Умельца или Пересвета, а также
сталкиваемся с загадкой "третьего"
Басов, выбив энергичную дробь на ставнях Луки Матвеевича, с улицы
прокричал нам, что каменщики свое дело сделали.
Через несколько секунд стук раздался уже в дверь. - Вы посмотрели бы, -
живее, чем обычно, и не пряча любопытных глаз, сказал нам Басов. - Может, мы
не так чего... Старались уж очень ребята. Проходик узенький сделали-только
чтобы пролезть.
- Грех не поглядеть, - поддержал Басова Лука Матвеевич, а Плахин просто
встал и двинулся к двери.
Мы-то с Березкиным знали, что хроноскопия-дело не быстрое, но столько
столетий минуло с тех пор, как замуровали темницу, что теперь впору было
экономить на минутах.
Итак, среди ночи мы вновь отправились в подземелье. Березкин пошел к
хроноскопу, а я сразу же спустился в темницу и попросил, чтобы меня на
некоторое время оставили в ней одного.
Фонарь отлично освещал всю камеру, и можно было тщательно осмотреть ее.
Прежде всего мне хотелось удостовериться, что некогда здесь сидели в
заточении действительно два человека. Я уже упомянул о кольце с источенной
ажурной цепью. Теперь нужно было найти следы второго, очевидно вырванного из
стены кольца, и я быстро нашел их.
Впрочем, на этом ход моих раздумий нарушился: на стене камеры отчетливо
виднелись следы не одного, а двух вырванных колец... Значит, кроме братьев,
еще кто-то был заточен в подземелье? Или третье кольцо было вбито позднее?
Или вообще Владислав и Пересвет никогда не сидели в этой камере?
На последний вопрос мы получили ответ с легкостью, непривычной для нас,
уже опытных хроноскопистов. У стены, на плоском камне, мне удалось
разглядеть непонятный рисунок, сделанный каким-то острым и твердым
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг