двести, я думаю.
- Всего-то.
- Да: Но это уже далеко. Местные сюда обычно не добираются.
- А по вертикали? Сколько над нами земли?
- Наверное, столько же. Тут берег высокий.
- Ой... Начальник, а она не...
Вертикаль почему-то всегда впечатляет приземистого человека сильнее
горизонтали. И вылезать тяжелее и падать больнее. А если двести метров сами
упадут? И одного-то хватило бы, а тут двести...
Михаил почувствовал себя микроорганизмом, незаконно забравшимся в
кишечник Земли.
Обедали они торопливо и с аппетитом. Но как-то нервно. Катя подносила
ложку ко рту и ложка дрожала, словно утренняя рюмка алкоголика. Ничего с этим
нельзя было поделать. Она чувствовала себя, как на восемнадцатом этаже в
ожидании десятибалльного толчка. Ну ладно бы на денек, на ночку забраться
попутешествовать, но надолго, на неделю, на две...
Объективная реальность представляла собой чудовищно разветвленную
каменную и тихую яму, давящую со всех сторон своими неподвижными сводами и
стенами.
- Все-таки тут неуютно, - подернула плечами Катя, доскребая вермишель в
своей миске,
- Ну, это ничего, - успокоил ее Саша. Под землей он подрастерял свои
обычные разговорчивость и -оптимизм. Его гитара притаилась в уголке и не
нарушала благоговейной тишины.
- А вот странно, - заметил Михаил, - первобытные люди ведь прятались в
пещеры от невзгод и опасностей, которые ожидали их снаружи. Да? И в нас должна
бы говорить эта самая генетическая память, убеждая, что пещеры - это хорошо. А
у меня она ничего такого не говорит.
- Ну, это с непривычки, - успокоил приятеля Василий.
- Знаешь, вот побегаешь тут - даже какой-то азарт охватывает, - сказал
Равиль. - Чем уже дырка, тем сильнее хочется в нее залезть.
- Это что-то сексуальное, - гоготнул Саша, а Катя цыкнула на него.
- Не, в пещере не соскучишься, - вдруг как-то излишне весело заявил
Василий.
Потом они отправились на экскурсию.
- А может... остаться, - неуверенно сказала Катя, - кому-нибудь. Вдруг
сопрут вещи.
- Пещерники не сопрут, - уверенно заявил Василий. - А местные сюда не
заползут, я табе гавару.
Все вооружились фонарями, взяли с собой на всякий случай одну свечку.
- Сходим на Водокап через Новую, потом к Вите
Саратову, потом на Стикс. Да, Рав?
- Давай.
- Какой еще Стикс? - спросил Миша.
- Подземная река. Самый натуральный Стикс. У меня карта, правда, про те
места не очень точная... Но там наши с Равом стрелки должны быть. Не
заблудимся.
- По жопам дойдем. Ой, извини, Кать, - спохватился Равиль.
- По каким жопам? - удивилась девушка.
- Увидишь.
Да, оказалось, что добровольцы-комсомольцы тридцатых годов с номерами
комсомольских билетов на спинах, чтобы не разбежались, действительно
потрудились на славу. Пещера была огромная. Пещера впечатляла.
Идти было веселее, чем сидеть, и подземелье уже не давило, а
засасывало. Только пугала возможность заблудиться.
- Вот, смотрите, - остановился в одном месте командир и повернул голову
с фонарем, осветившим стену, - наша с Равом стрела. На выход указывает.
Уселись перекурить. Равиль подпалил зажигалкой свечку и копотью обновил
большую черную стрелку, у основания пересеченную тремя полосками.
- А вот обещанная кротовая жопа. Луч от лампы Рябченко упирался в
другой копотной знак - круг и точка в его центре.
- Это Крот ставил. Самый надежный ориентир. Всегда указывает на выход.
Они увидели много интересного. Старые, точно каким-то чудовищем гнутые
рельсы. "Колонный зал" - большущий грот, испещренный такими частыми ходами, что
действительно потолок держался лишь на монолитных колоннах породы. Водокап -
там непрестанно капала вода с потолка.
А самое интересное и жуткое обнаружилось, когда в одном гроте они
наткнулись на мемориал.
- Ой, господи, - тихо взвизгнула Катя. Аккуратно выложенное камнями
полукружие. Засохшие живые цветы и цветы искусственные. Пустые стаканы. Целая
пачка печенья. Полбутылки водки. Неначатые свечи. Целая банка сайры. И большая
известняковая плита с выбитым на ней текстом: "Здесь покоится Витя Саратов". А
за плитой светло-коричневая стена, на взгляд кажущаяся сырой и рыхлой.
- Я не был с ним знаком, - после минутного молчания объяснил опытный
Рябченко. - Суперпещерник, говорят, был. Тут не только известняк, песок тоже
встречается. Некоторые энтузиасты ходят с лопатами. Готовых ходов им не хватает
- новые роют. Впрочем, после Вити, кажется, не роют. Вот и Саратов рыл, рыл и
дорылся - на него двадцать кубов песка рухнуло.
- Какой кошмар, - вздохнула Катя.
- Так и не смогли ребята тело откопать. Тут и лежит... Надо бы тоже
чего-нибудь оставить для заблудившихся. Таежная традиция. Ну ладно, в следующий
раз. Пошли.
Они шли по широким штрекам в полный рост и ползли там, где можно было
только ползти. На пути к подземной реке начался длинный, постоянно изгибающийся
вправо, заваленный камнями ход, все время то под большим, то под меньшим
наклоном. Сели покурить. Миша осветил фонариком свои часы. "3:35 pm",
По этому, как он официально и глумливо именовался в местной
картографии, "Подземному переходу" идти было довольно тяжело. В одном месте с
потолка сорвался, слава богу - небольшой, камень и прямо Александру Савельеву,
не имевшему каски, по башке. В другом Равиль неудачно споткнулся и ушиб голень.
Боль пережидали вместе, сочувствуя и снова перекуривая.
Стикс. Неширокая, медленная, холодная черная речка. Они стояли в
просторном гроте на берегу, всего на полметра возвышающемся над потоком. Правее
берега уже практически не было - отвесные стены вместе с потолком снижались над
водой почти вплотную к ней. На байдарке не поплаваешь. Непохоже было, что и это
- дело рук нумерованных комсомольцев. Наконец-то ребята встретили естественный
подземный мир.
Миша машинально взглянул на часы и испустил ругательное междометие.
"3:40 pm". Они же шли по Подземному переходу не меньше получаса, перекуривали,
рекой любовались. А часы показывают, что прощло всего пять минут. И двоеточие
между часами и минутами исправно пульсировало. Миша сердито постучал по стеклу
пальцем. "Себе постучи, придурок, - ответил хронометр. - Нормально иду,
чего?.."
- Равиль, сколько сейчас времени? - почему-то шепотом спросил Михаил.
- А... Без двадцати четыре, - спокойно ответил товарищ.
- Ой, пошли обратно, ребят, - предложила Катя.
На обратном пути им встретилась странная картинка, вырезанная,
очевидно, ножом в мягкой стене из песчаника. Человеческая фигурка без лица и
без ножек. Рядом была выцарапана надпись на латыни:
"HOMO - HUMUS".
Здесь, в экстремальном подземелье, казалось - какую чушь ни выцарапай,
все получится глубокомысленно. Рядом с надписью была выжжена кротовая жопа,
никуда не указывающая, просто так.
Немного поплутав, вернулись и, мысленно подгоняя примус, с
остервенением набросились на гороховый суп из концентратов. День, конечно,
выдался тяжелый и начался слишком рано. Когда, помыв с Катей посуду, Саша
взялся за гитару, то оказалось, что не игралось и не пелось. Он пощипывал
струны, то ли настраивая, то ли просто так. Вдруг в темноте главного входа в
грот, освещенного из экономии всего одной свечой, мелькнул луч мощного фонаря.
В проходе показалась лохматая голова и сказала:
- Здорово.
Следом появился весь человек - в добротном черном, должно быть,
пожарном комбинезоне, с хорошим фонарем в руках. Вошедший был довольно высок и
костляв, имел редкую клочковатую бороду.
- Ой, какие люди! - воскликнул Василий. - Крот!
- Здравствуйте, мы много о вас слышали, - торопливо проговорила Катя,
но Крот даже не повернул к ней головы.
Он присел рядом с Василием, и тот протянул руку знаменитому пещернику.
- Здорово, Петь.
- Ты же знаешь - я за руку не здороваюсь. Его выпуклые неподвижные
глаза отражали свет свечи как-то замутненно. Хотелось взять мягкую фланельку и
протереть эти окуляры.
- Ты где стоишь? - спросил Василий.
- А... там, - неопределенно махнул рукой Крот так, словно в его
распоряжении был весь земной шар и расположиться на постой он мог где угодно. -
Поводил народ по достопримечательностям?
- Конечно. На Водокапе были, в гроте у Саратова, на Стиксе... - ответил
Василий.
- Ниже не были?
- Нет... В Систему Крота хотелось бы... Не сводишь?
- Отчего не свести? Свожу. Вы тут, кажется, одни остались. Надолго
залезли?
- Не знаю. Может, на недельку...
- Свожу - чего не сводить. Хоть в Систему Ада сведу, - добавил Крот
как-то многообещающе.
- Мы что, тут в самом деле одни? - вдруг осведомился Миша.
- Одни, - хищно посмотрел на него Крот, и кротовые глаза вдруг
заблестели, точно их обладатель прозрел. - Не считая двоих солдат в Передней.
Придурки какие-то. Залезли на десять метров и ждут, что дальше будет. А чего
там...
- Крот, пожрать не хочешь? Суп, правда, .съели, но вот чай, печенье,
паштет.
- Давай.
Пока Крот насыщался, Саша нашел, наконец, нужный строй и запел
трагическую песенку "Ой-ё", сочинение "Чайфа". Но никто не подхватил, не
поддержал. Катя сидела, уткнув нос в колени, и тихонько посапывала. Равиль
тоже, кажется, уже видел сны. Михаил боролся с тяжестью век.
- Хорошо играешь, - похвалил Сашу Крот. - А ты знаешь эту, как ее,
"Атланты небо держат"? Недавно услышал песенку...
- Недавно? - удивился Саша.
Даже те, кто почти спал, удивились - как можно было только недавно
услышать эту песенку Берков-ского, написанную лет тридцать назад.
- Чего там наверху новенького? - спросил Крот.
- Да чего там может быть новенького, - пожал плечами Василий. - Война в
Чечне.
- В чем?
- В Чечне. Доллар растет по копейке в час. "Спартак" - чемпион.
Черномырдин...
Но Крот не стал интересоваться, чего там наверху Черномырдин.
- Ладно. Смотрю - вы тут носом клюете. Завтра увидимся.
- А ты где стоишь? - еще раз попытался узнать Вася.
- Я вас найду.
И Крот исчез.
Мишин подозрительно исправный хронометр показывал шесть часов вечера.
Но в сон клонило всех. Если не считать кратковременного и неглубокого отРуба в
электричке, прерванного к тому же контролерами, то путешественники были на
ногах почти двое суток. Поэтому, не сговариваясь, все расползлись по своим
спальным мешкам.
У Саши и Кати были мешки, сплетенные "молниями" в один, находившийся на
вежливом удалении от остальных.
Когда Василий задул свечу, сразу наступила темнота. Она была настолько
всеобща, велика и непроницаема, что кряхтение, шебуршание и сопение
укладывающихся ко сну казались каким-то странным шлейфом чужого мира,
совершенно неуместным тут.
Миша открыл глаза, закрыл, снова открыл - разницы не было никакой.
Зрение ощутимее работало с сомкнутыми веками. Видимо, мозг, защищаясь от
слепоты, вызывал для зрительного нерва из подсознания какие-то кружочки,
искорки и прочий развлеканец. А для уха в полной тишине - звон.
Но усталость брала свое. Засыпая, проваливаясь в мягкую бездонную яму,
Миша бесцельно и беспредметно произнес про себя: "Система Ада - красиво и
страшно". И услышал сдержанную возню и приглушенное хихиканье со стороны этих
юных и довольных, вызывающих зависть.
Катя доверчиво прижалась, переплелась руками и ногами со своим парнем.
- Я думала, что замерзну, а с тобой ничего.
- Васька же сказал, что тут постоянная температура и зимой и летом, -
прошептал ей Саша в ухо.
- Постоянная, в отличие от тебя. С кем ты мне будешь тут изменять,
подлец?
- С летучими мышами.
- Отлично, - шептала она ему в плечо, отодвинув губами край выреза
футболки. - Хорошая парочка - ползучий гад и летучая мышь. Ой, ну что ты
делаешь... Саш, ты же говорил, что спать хочешь... Руки не помыл... м-м...
пониже... никакой гигиены.
Она передернула ногами, сталкивая с себя шерстяные колготки вместе с
трусиками. Ей было еще страшно, еще очень страшно в этой тоненькой скорлупке из
спального мешка и его объятий.
Нет, уже не так страшно. Саша был уверен в себе и настойчив. Это ее
успокоило. Соски отозвались привычной и приятной истомой напряжения. Между ног
стало так горячо, что эта энергия, уходя в окружающий воздух грота, грозила
нарушить экологию среды. Но еще больше тепла входило в Катю. Александр был
неутомим. Девушка сладострастно застонала и, уловив за хвост ускользающую
мысль, что здесь, в абсолютной тишине, ее неприличные стоны будут подобны
камнепаду и обвалу в шахте, заставила себя вжаться носом и губами ему в шею, в
пахнувшие сыростью завитки волос.
- Кончи в меня, Сашенька, кончи в меня... Я прошу тебя... Сашенька,
любимый мой... да-а-а-а-а... та-а-а-а-а-к...
Миша балансировал на грани сна. Его засасывало в омут бессознательного,
где раззевалась невидимая бездонная глотка тьмы, чтобы проглотить никчемного
жалкого человечишку, перемолоть его каменными жерновами каменных стен желудка
Земли, но тут же легкомысленная возня и сопение неподалеку возвращали его в
явь. Предательское воображение чертило ему в глухой бархатной тьме линии -
светящуюся плавную линию женского бедра, шеи, контур обнаженной руки. Боже!
Он стиснул зубы и прикусил язык. В горле заклубились завистливые слова:
"Эй, вы там, хорош баловаться! Дайте поспать". Он душил их в себе, сглатывал,
точно борясь с подступающей тошнотой. Нет, он успокоится, успокоится,
промолчит. Ну может быть, немного помастурбирует... Но лучше все же заснет.
Они учились вместе четыре года. И Миша не замечал Катерину, принимал
как само собой разумеющееся знакомство с ней. Но вдруг в последнем классе
прозрел, увидел ее ярко загорающиеся при радости или удивлении карие глаза. Она
и для него могла просто так, неосознанно разжечь их, просто так помучить,
проходя мимо. А мимо - это, конечно, к Сашке Савельеву, в принципе другу, но с
каждым днем все меньше и меньше.
Ах, как несправедливо все устроено! Она - не его и принадлежит тому,
другому. А тут еще эта армия, эта дурацкая Васькина авантюра. Ладно, плевать,
теряю баланс - и в темноту, в сон, в подземную пасть. И ему снилось, что он
идет по непроницаемому штреку. Он потерял фонарь, а может быть, даже ослеп. Он
осторожно нашаривает ногой каменный пол и осторожно ступает. Правой рукой
чувствует шершавую холодную стену, левую держит перед собой, чтобы ни во что не
воткнуться.
- Стой! Кто идет ? - раздался простуженный голос на точке КПП.
- Свои, - отвечает Миша.
- Сейчас мы посмотрим, какие такие свои, - говорит страж.
Вся стража слепая. Миша чувствует чужие проворные и неприятные пальцы
на своих плечах. Потом они переползают на лицо, щупают лоб, веки, нос,
подбородок.
- Ты рубильник, главное, рубильник, - советует другой голос.
Пальцы перебираются опять на нос, пытаются зажать ноздри. Миша
уворачивается, дышит ртом, вырывается.
- Дай-ка я, - говорит другой голос. - А то каждый жид норовит в свои
пролезть. Что за люди - думают, если нет света, то уже все можно? Дай-ка.
Другие пальцы, еще более неприятные, в чем-то липком, гадком, лезут в
лицо, хватают за нос. Огромная грязная ладонь зажимает рот. Он задыхается...
сбрасывает с лица клапан спальника. В легкие врывается поток сырого и холодного
воздуха пещеры. В соседнем гроте встает черное солнце и становится еще темнее.
Перед тем как Михаил снова заснул, у него мелькнула еще одна странная мысль о
том, что он не сможет проснуться, не сможет даже открыть глаза в этой
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг