- Электрик, - ответил Шмидт одними губами. - Это он велел нашему кэпу
передать меня дудкам, чтобы те расстреляли меня.
- Он? - Катя слышала эту историю от Миши. - Я его тоже встречала и не
только здесь.
-- А где еще?
- Потом.
Настал черед отличиться зотовской половине меРоприятия. Когда
дудковские артисты ушли, к каменей рампе, освещенной двумя лампочками не ярче
других, вышел Кукарека, заменивший в роли конферансье уставшего и охрипшего
Двуногого.
- Выступает сводный хор и оркестр красного зо-товского флота. Песня
"Вечер на рейде". Слова Зотова, музыка Соловьева-Седого.
С хором было понятно, а в роли оркестра Миша с удивлением узнал своего
близкого знакомого Сашу Савельева. Саша держал в руке свою собственную гитару,
конфискованную при аресте сто лет назад. Иных музыкальных инструментов у
артистов не имелось.
Шесть зотовофлотцев, среди которых Миша узнал и Самсонова, когда-то
распевавшего с покойным Орешко для бодрости духа при перетаскивании камней с
места на место "Солнышко светит ясное", пели тоже слаженно. Хуже всего было
музыкальное сопровождение. Гитара была совершенно расстроена, наверное
отсырела, да и Савельев возил рукой по струнам кое-как. Но в этом мире иногда
стреляющего безмолвия трепетали звуки, порожденные прекрасным инструментом,
родом из светлого Средиземноморья, где зреет виноград и никогда не заходит
солнце.
Перед нотами Соловьев-Седой поставил "Задушевно", а Зотов приписал "Но
угрожающе".
Споемте, товарищи, завтра пойдем Поганых дудков убивать. Они так
боятся, когда мы поем, Наши мирные нивы топтать.
Прощай, любимый Зотов!
Да здравствует победа!
И ранней порой мелькнет за кормой
Красный флаг нашей отчизны родной.
А Зотов опять хороший такой, Его не воспеть нам нельзя. Вперед нас
ведет, могучей рукой, Дудковцам повсюду грозя!
Прощай, любимый Зотов!
Да здравствует победа!
Вперед мы идем, назад не свернем,
Зато всем вам шею свернем.
На рейде родном легла тишина, В Соленой пещере всегда. И самая лучшая в
мире страна Идет всем составом туда.
Да здравствует наш Зотов! Да здравствует победа! За жен, матерей и
ихних детей Дудков убивай поскорей!
Мише опять все это напомнило какие-то жуткие детские игры. В
конференц-гроте находилось не меньше двухсот человек. Это только делегаты
месячника. А всего тут, под землей, сколько? Тысячи две? Три? Четыре?
Замечательно самоуничтожающаяся и самовоспроизводящаяся тупиковая ветвь рода
человеческого. Homo speliens или Homo metrostroevens.
Но кому это нужно? Нет, не чувствовалось тут слепой мудрости природы, а
скорее - чье-то жестокое управление. Иногда казалось, что такая большая и такая
бессмысленная (но не исключено, что лишь на первый взгляд бессмысленная)
организация не может быть изолированным обществом засыпанного подземного
завода, где власть захватили уголовники. А как же снабжение? Жратва? Эти
ежедневные неиссякаемые каша, галеты и австралийская тушенка? Ладно, если
старый Петр Иванович Захарьин перед смертью и не соврал, - можно допустить, что
существует эта недоступная теперь машина времени, работающая на вечном
двигателе, пока не исчерпаются недры родной страны. Но кому нужно это целое
подземное общество? Тайный эксперимент спецслужб, не иначе. Причем эксперимент
в себе, намертво замкнувшийся эксперимент в себе.
Торжественный митинг и концерт в рамках месячника зотовско-дудковской
дружбы закончились. Подразделения мирно расходились по своим позициям.
Оставалось, как всегда, неизвестно, что будет дальше. Завезли ли откуда-нибудь
патроны или сами наделали-в курсе было только начальство. А может, нам-ись
новые акты братания или спортивные состязания.
Катя и Миша выходили строиться со своими медицинскими делегатами. Вдруг
пышнотелая и румяная, насколько это возможно было под землей, рулевая Здоровых,
командир родильного подразделения этого военно-полевого, блин, госпиталя для
оказания медицинской помощи, подошла к невысокой и щуплой Катерине, обняла ее
одной рукой за плечи, а другой по-гладила по животу:
- Поздравляю, милочка, поздравляю!
- Что такое? - испугалась и напряглась Катя.
- Это великое зотовское дело - детопроизводст-во. Внести свой личный
вклад и шире распространять передовой опыт - дело каждой из нас.
- Вы о чем, рулевая? - Катя попыталась придать своему голосу уже
выработанный нагловатый тон любимицы полка, но он был бессилен против
безошибочного женского чувства.
- Как о чем, милочка? Вы беременная. На четвертом, дзотова живет и
побеждает, месяце. Чего испугалась, товарищ Зотова? Первый раз, что ли? Все
будет;
хорошо. У меня, милочка, все родят быстро и по-ударному. Давай сегодня
же ко мне в гротик и через napi неделек родим здоровенького впередсмотрящего. У
тебя мальчик, я сразу вижу.
Катя оторопела, беспомощно оглянулась на Мишу Бежать, сегодня же бежать
из этого ада, уж лучше сгинуть, сгнить в этом глухом подземелье, чем навеки тут
застрять с ребенком. Потому что это дитя несчастья должно остаться с ней, она
не сможет с ним никогда расстаться...
А довольная собой и всей окружающей плодотворной действительностью
рулевая Здоровых уже весело объявила адмиралу Двуногому:
- Товарищ адмирал, докладываю, что сама наша рулевая Зотова скоро
внесет свой личный вклад в победу. Ждем мальчика.
ГЛАВА 11
Мише было удобно в жесткой каменной нише, совсем как улитке в раковине.
Ложе приклада, дававшее приют уже которому поколению воинов, звало приложить
голову. Неожиданно для себя воин заснул во время боя. Во сне он проснулся на
верхней жесткой, грязной и уютной полке плацкартного вагона. В закопченное
окошко немного дуло. Поезд ехал медленно, и колеса постукивали на стыках рельс
нерегулярно, в точном соответствии с выстрелами, звучавшими в гроте.
Снег на улице не искрился, а был похож на вату, уложенную под елкой на
детском новогоднем празднике. 3d окном было хорошо, как и в вагоне. Миша
посмотрел на нижнюю полку, где спала Катя, обняв дочку. Губы у обеих смешно
сложились, словно у диснеевских утят. Он знал, что то место, куда едут, они не
покинут никогда. Они будут там жить, работать, уставать и отдыхать, радоваться
каждому дню. Ложась спать, они не будут выключать свет, чтобы, внезапно
проснувшись от какого-нибудь кошмара, не сойти с ума от темноты. У них не будет
темного погреба для хранения картошки. Лучше купят десять вместительных
холодильников...
Там их никто не достанет, и они будут жить для себя.
Эта мысль радовала. Как радовал уютный теплый поезд. Как радовал теплый
ватный снег за окном, окутывавший молчаливые поляны и пушистые елки. И даже
солнце, всходившее на побеленном небе, радовало. Оно тоже было белым с красной
окантовочкой и красной мочкой посредине. Иное светило трудно было себе
представить. Какой иной формы может быть звезда, кроме как формы путеводной
кротовой жопы ?
На голову ему посыпались каменные крошки, и он Яроснулся. Дудковцы
усиливали натиск, на месте одного убитого вырастали двое неубитых, и пулемет
Чугунко работал не переставая.
- За родину! За товарища Зотова! - раздался откуда-то голос Волкова. -
За успехи корейских охотников на самолеты! Вперед! Ура!
Новый революционный призыв оказал магическое действие. Изо всех щелей,
как боевые муравьи, полез- ли зотовофлотцы, ведомые агрессивным инстинктом. И
Шмидт поднялся, заскользил вперед по каменной осыпи. Маленький Энисаар был уже
впереди. Ему с разбегу удалось воткнуть штык в живот длинному дудковцу. Рядом
еще кто-то схватился врукопашную. Это было страшно, смертельно опасно, но разум
догадывался о сем факте весьма отвлеченно. Ноги несли Михаила, неразумные ноги,
не желающие отдыхать, подчиняющиеся глупому порыву.
Он врезал прикладом по затылку неизвестному солдату противника и дальше
вперед по ничьим коридорам Системы Ада. Шмидт почувствовал себя проходной
пешкой, которой, однако, не суждено было стать ферзем. Но не самой проходной.
На несколько шагов его опережали Чайковский и Энисаар, чуть сзади торопился
Савельев, а в качестве цели зигзагом от стенки к стенке бежал и испуганно
оглядывался коренастый дудковский офицер. Хорунжий, что ли, или кто там у них?
- Живьем брать! - выдохнул Чайковский. - Языка! Язы...
Тут буревестник споткнулся и упал. Шмидт осознал, что они чешут вперед
уже лишь вдвоем с Савельевым. Свернули за угол. Враг же явно выдыхался, бежал
все медленнее. Они должны были его вот-вот настигнуть и неизвестно зачем
схватить.
И вдруг произошло неожиданное. Дудковец оста новился и что-то метнул в
преследователей. Граната сухим треском взорвалась у самых их ног. Ни пламeни ни
осколков. Только мгновенно помутнел весь скудный пещерный пейзаж - серо-бурые
стены, тусклая лампочка под потолком и спина удирающего противника. Мише
показалось, что он с разбегу угодил мордой в ведро с уксусом. Ни дышать, ни
видеть что-либо стало невозможно. Винтовка сама выпала из рук, ладони прижались
к глазам. Шатаясь, он продолжал идти вперед, но уксус был, кажется, везде.
"Что-то новенькое, - успело подуматься. - Слезоточивый газ? Но здесь же это
смертельно! Сволочи!"
Газ разъедал его череп изнутри, глаза превратились в сплошные потоки
слез, сопли и слюни душили его, словно утопленника. Смерть пришла в самом
противном из своих обличий...
Когда их растолкали, они оба, Шмидт и Савельев, сидели, прислонясь к
стене во вполне мирной позе отдыхающих туристов. Каждый вдох вызывал жгучую
боль в горле и в груди. Сквозь все еще сочащиеся слезы можно было различить
только склонившуюся к ним большую расплывающуюся звезду. Позже стало понятно,
что пятиконечная звезда намалевана на шапке человека.
- Попались, проклятые агрессоры? Будете знать, как топтать наши села и
нивы? Веди их Трошки, казачки. Слава Дуд ко, теперь ужо отыграемся на них за
жинок, старых и малых.
- До куренного вести?
- До него, кормильца.
Дудковское подземное становище ничем особенным не отличалось от
зотовского. Мише даже показалось, что вот сейчас они свернут направо и попадут
в свою казарму, а там прямо штрек в грот для камнетас-ния, налево - в столовую.
Он почти угадал. Казармa с двухъярусными нарами как казарма. Только интерьер
поинтереснее, художественно оформленный. На твердой известковой стене был
довольно неплохо вырезан барельеф усатого Сталина, а рядом совсем неоригинально
и не без ошибок намалевано белой краской: "ДЕЛО ДУДКА ЖЕВЕТ И ПАБИЖДАИТ".
Двоих пленных заперли в небольшом гротике, куда вел узкий лаз. Заперли,
то есть просто завалили вход камнями и поставили возле него часового. Шмидт и
Савельев остались в темноте. Из штрека пробивалась лишь узенькая полоска света.
- Что ж теперь будет-то? - вздохнул Шмидт. - Слезоточивый газ начали
применять. Там и до нервно-паралитического дойдет. Вымрем, как эти...
- Какого нервно-политического? - спросил Савельев.
- Нервно-паралитического... Саш, ты что?
Ему не было видно глаз давнего товарища по этому страшному приключению.
Но очень хотелось посмотреть в них. Можно ли еще что-нибудь по ним прочитать? И
очень хотелось спросить Сашу: помнит ли он имя своей матери? Или домашний
адрес?
- Я твердо решил, и ничто меня не поколеблет, - прошептал Савельев,
тронув Шмидта за плечо, - ничего не выдам проклятым врагам. Буду держаться с
мужественным героизмом. Ведь родина нас не забудет, да, товарищ
впередсмотрящий?
- Да, товарищ впередсмотрящий, - невидимо кивнул Миша и вдруг спросил:
- Товарищ Савельев, а если нас будут пытать, чтобы мы выдали проклятым дудкам
военную тайну и пытка будет невыносимой, мы мужественно погибнем с именем
Зотова на устах?
- Нет, товарищ впередсмотрящий! Мы прозреем от наших политических
заблуждений и возьмем на вооружение бессмертное учение товарища Дудко, великого
вождя и учителя всего прогрессивного человечества. Убеждение в том, что дело
Дудко живет и...
- Саш, ты в своем уме?
В ответ раздалось только отчаянное почесывание в грязной педикулезной
голове.
- Саш, я тебе последний раз предлагаю. По-моему тут все равно кому
признаваться, что дудковцам, что зотовцам. Надо сказать о том, что мы знаем,
где погиб Крот. Пойдем туда показывать и попробуем удрать, вооружившись
фонарем. Главное - пройти через тот туннель, где время не движется... Только я
без Катьки не пойду. Надо и ее как-то взять. Сказать, например, что...
- Пораженческие разговоры, впередсмотрящий, то есть казак Шмидт, в
условиях военного времени и нарастающей агрессии со стороны зотовских подпевал
мирового империализма? Предательство светлых идеалов учения товарища Дудко, за
которое отдали свои жизни лучшие сыновья и дочери отчизны? Я вас убью своими
собственными трудовыми руками, товарищ предатель.
И тут, воспользовавшись темнотой; бывший студент действительно
накинулся на Шмидта и попытался схватить его за горло. Мише с трудом удалось
оторвать от себя цепкие сильные пальцы. Поднялась возня, сопровождаемая
яростным пыхтением и шумом камней, раскатывающихся из-под ног.
Часовой услышал это и, немного освободив вход, посветил внутрь фонарем.
- Тю, подрались, как пауки в империалистической банке. Вот зараз
шмальну из автоматического оружия, будете знать, чертяки, как агрессию тут
разводить.
Дерущиеся мигом раскатились в стороны.
- Дурак ты, Сашка, - тяжело вздохнул Михаил. - Дурак ты, потому что
позволил себе все забыть.
-- Изменник родины, зотовец, - прошипел Савельев.
- А может, и не дурак. А, напротив, счастливый человек.
Организм Екатерины оказался безнадежно испорчен цивилизацией. Местные
подземные бабы рожали безо всяких правил гигиены, в условиях постоянного
авитаминоза, не видя божьего света, с безотказностью фордовского конвейера. Не
все дети выживали. Но тем, кто через год после рождения выходил из родильного
подразделения в "большую жизнь", находилось в ней место. Их возраст уже
соответствовал примерно десятилетнему земному. Мальчики покрепче задерживались
в зоне быстрого времени, обучаясь на боевых пульников, а девочки покрепче - на
матерей-героинь. Понятно, что сии науки не требовали многих знаний. Все же
прочие обоих полов становились трудовыми бульниками, и жизнь человеческого
термитника продолжалась.
На следующий же день после того, как ее поместили в это .чертово
родильное подразделение, Екатерина почувствовала себя плохо. Организм с трудом
приспосабливался к новым темпоральным условиям. Женщина ничего не могла есть,
ее тошнило, рвало, сердце стучало, как сумасшедшее, готовое выскочить на
свободу.
Туповатые постоянные обитательницы этого места смотрели на
нарушительницу покоя в недоумении. Обычно в подобных серьезных случаях к
женщинам применяли радикальные методы лечения. Например, приходили двое
санитаров поздоровее и в сопровождении двоих автоматчиков относили больную на
нижний, секретный уровень, в Соленую пещеру, и там, ловко опрокинув носилки,
оставляли. Там больные выздоравливали настолько, что обратно уже никто не
возвращался.
Но на этот раз командир родильного подразделения рулевая Здоровых не на
шутку перепугалась. Медсестра, явившаяся доложить в личный грот рулевой,
располагавшийся, разумеется, вне зоны ускоренноговремени, застала начальницу в
недвусмысленной позе, оседлавшей адмирала Двуногого, распростертого прямо на
шатком письменном столе.
- Кзотова будь готов! - нимало не смущаясь, воскликнула юная военная
медичка.
- Аа... - невнятно донеслось от спаривавшихся, но медсестре послышалось
бодрое согласное "Ага".
- Товарищ рулевая...- но тут девушка узнала непрерывно ёрзавшие по
обшарпанному дерматину стола хромовые сапоги. - Товарищ адмирал, разрешите
обратиться к товарищу рулевой.
- Аа... - снова невнятно.
- Товарищ рулевая, вновь поступившей в наше передовое подразделение
рулевой Зотовой, несмотря на большие успехи в деле социалистического
соревнования и новые рубежи, плохо. Она, кажется, умирает.
-Что?
Рулевая Здоровых тут же остановила свои движения и обернулась на
вошедшую. Та перевела взор, невольно задержавшийся на могучей заднице
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг