оловянными глазами возлюбленного. Но тут же девушка отпрянула от Миши. А он,
постепенно возвращаясь из очередного забытья, не сразу понял, о чем Катя его
спрашивает.
- Сильно тебя, Мишка? Слышишь, Миша, слышишь меня? Сколько пуль в тебя?
- Не знаю. В ногу. И еще куда-то...
Она приподняла тоненькое одеяло, которым его накрыли, и ужаснулась,
дотронувшись до перевязки, - кровь так пропитала ее, что уже сочилась наружу.
- Немедленно на операцию!
- А надо ли? - простонал Шмидт.
- Надо, дурак.
Он схватил ее за руку и не позволил сразу убежать за санитарами.
- Катя, погоди.
Миша даже позабыл, что хотел ей сказать, зачем ее Удерживает. Это было
просто последнее удовольствие уходящей жизни - вот так держать ее теплую руку,
покрытую нежной возбуждающей кожей, согревать об нее хладеющие орудия убийства.
Ничего не будет, ни гадкого томительного ожидания, ни романтических прелюдий
под несуществующей луной, ни жарких oбъятий...
- Катя, ты не знаешь. Я сегодня в бою Ваську
Рябченко убил. Он в дудковском отряде был. Я не узнал его... И
очередью...
- Помолчи, Миша. Потом. Тебя надо спасать.
- Не надо, Катя. Никто не возьмет меня на небо. Заройте меня поглубже,
поглубже, чтобы не смог даже пошевелиться. Моя судьба такая... Убить друга и
самому...
- Отпусти, Миш.
- Было темно. Макаров сказал, чтобы я сразу стрелял, как только он
включит фонарь. Я стрельнул по фигуре, а это Васька... А потом мы в Лужники
поехали. Там сперва в неприятную историю... Нашли такую клевую кафешку...
Она, наконец, вырвала руку и побежала распоряжаться.
В госпитале, как и везде тут, царила политическая трескотня, работала
штатная охранка и добровольные осведомители. Но медики в любой армии - особая
привилегированная каста, в силу своей профессии и положения. Пока взрослые
мальчишки воюют за мифическое стратегическое превосходство, безымянные высоты и
пустые каменные штреки, эти дяди и тети терпеливо все сносят, а когда мальчишки
ушибутся, милосердно утирают им сопли и кровь.
В подземном госпитале разрешалось даже тихонько поворчать,
поиронизировать и не высказывать горячего одобрения корейским охотникам за
самолетами и венгерским артистам, так и сгинувшим вместе со своими гастролями.
Во время пленения Катин паспорт и чистосердечное признание девушки в
том, что ее фамилия действительно Зотова, не такая уж редкая на Руси, произвели
сильное впечатление на пещерных жителей. В обстановке тотальной
подозрительности дудковская шпионка обросла загадочностью с ног до головы, не
прилагая к этому никаких усилий. Кто она такая на самом деле? - этот вопрос
поневоле задавал себе каждый, имевший еще к этому способности. Она понемногу
становилась культовой фигурой, какой старался стать лридурочный актер Шишкин,
внешне похожий на Адольфа Гитлера, да не стал.
В Москве медсестрой она работала без году неделю но здесь ей сделали от
греха подальше быструю карьеру. В госпитале трудились три дипломированные
медсестры, один фельдшер и четыре врача, из которых моложавый Рабинович, навеки
напуганный уроженец поверхности, как ни странно, родился в 1929 году, был
учеником академика Виноградова и, проходя по делу "врачей-убийц", угодил сюда
до известных перемен в этом деле. Бабушка Летиция Раванелли, ныне адмирал в
отставке, в год рождения Рабиновича как раз закончила медицинский факультет
Пизанского университета. Она была сторонницей водолечения и противницей
дарвинизма.-Уже через неделю Катя получила звание буревестника медицинской
службы, а вскоре и рулевой. Даже начальник госпиталя и еще чего-то по
совместительству адмирал Двуногий побаивался ее.
Время от времени приходя в себя при толчках, когда его перекладывали на
носилки, потом на операционный стол, Шмидт почти не соображал, где находится.
Каменный потолок казался ему потолком уютного декоративного углубления
где-нибудь в Нескучном саду, куда он забрел с девушкой. Солнце и зелень,
прекрасная летняя свежая зелень, были где-то рядом, и прохладная тень была
нужна, она приводила организм в порядок после жары на асфальтовых аллеях.
А несчастный организм из последних сил перегоняя по сосудам в разных
направлениях резервы ферментов и лейкоцитов. Сознание, отвлекая от боли,
показывало прекрасные картинки. А девушка склонилась над м не для поцелуя, а
чтобы вонзить в мышцу иглу многоразового, прокипяченного в мертвой воде шприца.
- Товарищ рулевая... Катя, что вы делаете? - прошептал, колыша марлевую
повязку на лице, хирург Рабинович. - Он же впередсмотрящий. Ему положено колоть
только одну ампулу обезболивающего.
- Рувим, заткнись. Спаси мне его.
- Я не знаю... В нем сидит не меньше четырех пуль. Нужна кровь.
- Возьми мою. У меня первая группа.
На фронте установилось затишье. После той памятной вылазки на чужую
территорию экипаж Волкова лишь однажды участвовал в перестрелке в уже известном
гроте. На этот раз на весь экипаж выдали всего пять патронов.
Бледнолицые солдатики перешли на другой, недавно завоеванный берег реки
Леты и, естественно, принялись строить оборонительные укрепления для защиты
социалистических достижений.
Война - это в основном тяжелая, часто нудная работа. Савельев давно это
понял и уже привык. Еще он приобрел нестираемый опыт, что камни всегда плотный,
твердый, многокилограммовый строительный материал, а таскать их удобнее всего,
прижимая на вытянутых руках к пузу. По этой теме он мог бы прочесть целую
лекцию любому, кто остался там, в прежней жизни. Если бы постепенно не
разучивался говорить.
Он таскал и таскал камни, участвуя, как можно было догадаться, в
преображении захваченного дуд-ковского бруствера. Теперь его пологая сторона
становилась отвесной, а отвесная - пологой. Ведь это теперь был их бруствер. Их
армия находилась как бы в наступлении. Но потом ведь, возможно, придется
отступать. Савельев таскал, таскал и молча ненавидел своего товарища Мишу
Шмидта, своего соэкипажни-ка. Он уже плохо помнил, что когда-то они учились в
одном классе. Там было не за что ненавидеть. Наоборот, у Савельева была
какая-то своя девушка, а у Шмидта не было. У Савельева был домашний компьютер,
а у Шмидта - нет. Что это за штука такая - компьютер? Вот винтовка, это
понятно. Не задать ли вопрос адмиралу Кукареке? Саша уже стал подзабывать, что
возненавидел Шмидта за то, что тот убил какого-то дудка, с которым, кажется,
они тоже учились в одном классе. Нет, он ненавидел его за то, что Михаил сейчас
отлеживается в госпитале на койке, а он тут таскает и таскает эти тяжелые
камни.
В подземелье было, как обычно, холодно, но они не мерзли. То Волков, то
Чайковский, расхаживавшие вокруг работавших, покрикивали, подгоняя их:
- Быстрее, герои кровопролитных сражений, покрывшие себя неувядаемой
славой, быстрее, сволочи!
Чайковский, чтобы согреться, время от времени, охаживал палкой по спине
нерадивых. Чаще всего доставалось самым слабым - Энисаару и Орешко. А Савельев
старался вовсю и даже заслужил благодарность младшего командира.
- Молодец, Савельев! Зотовофлотцы, берите положительный пример с
бывшего дудковского шпиона, осознавшего свои ошибки и вставшего на путь
исправления и строительства самого прочного и мирного в мире на благо
всеобщего, - Чайковский не обращал особенного внимания на то, что говорил.
- Товарищ буревестник! - обратился тяжело дышавший и счастливый от
того, что не получил палкой по спине, Савельев к командиру. - Разрешите воды
попить.
- Что?
- В натруженном горле пересохло от жажды победы над зарвавшимся
агрессором.
-- А какой же ты воды попьешь? Только вонДный рубеж Лета.
- Ну я оттуда.
- Ну пей, если хочешь.
Савельев на берегу сел на колени в позу уставшего пещерного человека и
стал втягивать в себя отупевающе холодную воду. И ничего с ним не случилось.
Когда начальство объявило построение экипажа на обед, скрывавшийся
где-то в темноте зотовский часо вой успел подать сигнал тревоги, прежде чем был
на смерть заколот штыком. Все пять пуль, имевшихся винтовках строителей
рубежей, были выпущены в врагов без особого ущерба для последних. Экипаж ка
питана Волкова в минуту очистил левый берег Лета оставив раненых
впередсмотрящих Гуревича и Орещко на недоразобранной пологой стороне бруствера.
Орешко еще отчаянно взвизгнул, принимая в живот тупой, проржавевший
штык.
Переходить водную преграду дудковцы не стали.
Статус-кво был восстановлен.
Шмидт проснулся от нестерпимого голода. Казалось, что прожорливое
животное, сидящее внутри, выгрызает все его тело своими пастями на концах
щупалец, проникавших повсюду. Животное натягивало Шмидта на себя, как
гидрокостюм. Даже руки и ноги хотели есть.
Он огляделся - грот как грот. Довольно тесный.
Тусклая лампочка светит с низкого кривого потолка. Неподалеку слышится
приглушенный детский плач.
Он сам лежит на обшитом клеенкой матрасе, положенном на каменное
возвышение. В другом углу грота лежит незнакомый парень и сверлит его голодными
зенками. Пахнет сыростью и мочой.
Как-то тут было странно, неуютно. Словно внутри дырявого насоса, откуда
воздух постепенно выкачивак в другие помещения этой чудовищной пещеры. Дышалось
тяжело. Сердце стучало так, словно он только что прилег, пробежав довольно
длинную дистанцию. Мысли расползались, и ему с трудом удавалось не дать им
расползтись слишком далеко.
Миша вспомнил, что он был ранен и его оперировали. Он приподнял одеяло
и увидел, что выше пояса на нем прежние фуфайка и куртка, только уже не
пахнущие потом и грязью, а ниже он голый, потому что почти вся левая нога и
частично область таза перебинтованы. Детородный орган был отчего-то возбужден.
Подняв глаза, он опять столкнулся взглядом с тем голодным парнем,
который, казалось, был не прочь заняться каннибализмом.
- Где это мы? - спросил Шмидт.
- Где надо, - сердито ответил парень. Тут в гроте появился рослый
санитар с бачком дымящегося варева. За ним шла Катя с двумя мисками, ложками и
пачкой галет. Поверх бачка еще имелся железный горячий чайник, от которого
пахло - о боже! - чаем. Но быстрее жрать. Что угодно, хоть вареный сапог.
Катя указала санитару куда поставить груз.
- Вы свободны, впередсмотрящий санитар. Отправляйтесь исполнять свои
дальнейшие обязанности. Кзотова будь готов!
- Всегда готов кзотова, товарищ Зотова! Он ушел, а Катя, не обращая
внимания, на невнятное мычание второго голодного, присела на край ложа к Мише и
наградила его своим первым настоящим поцелуем. Вкус ее губ и языка был
сладостен.
- Миша, ты прости, если тебе это...
- Мне это очень. Я о тебе мечтал с восьмого класса.
-Тогда не будем оправдываться. Ты же есть хочещь,да?
- Ужасно хочу.
Она сняла чайник с бачка. Внутри была обычная, Понятного растительного
источника каша с обычной тушенкой. Второй раненый был, очевидно, так же
малоподвижен, как Шмидт, иначе бы давно вспорхнул со своего места, настолько
ретиво он махал двумя здоровыми руками.
- Подожди немного, сейчас подброшу ему еды, а то он свое одеяло сожрет,
- шепнула она Мише и прикрикнула: - Буревестник Сухомлинов, за проявление
буржуазного нетерпения и дудковской империалистической алчности вы будете
наказаны дополнительным пребыванием в этом гроте.
- Нет! - воскликнул буревестник. - Я буду проявлять зотовское терпение
и социалистическую сдержанность.
Накладывая еду в миску второму, лучшие кусочки Катя откровенно
оставляла Мише. То же произошло и при дележке галет. Она отнесла еду
Сухомлинову, и пока шла обратно, тот уже умял половину.
Шмидт старался есть неторопливо, чтобы растянуть удовольствие. Вопросы,
созревшие в нем и готовые вырваться наружу, он заедал кашей и заглатывал
горячим чаем. Настоящим, не пустым кипятком. Очевидно, комсостав, к которому
относилась и школьная подруга, питался получше, чем рядовое быдло в подземных
экипажах.
Катя ласково смотрела на него, как умеет смотреть женщина на дорогого
ей питающегося мужчину. Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, а к желудку
- через ротовое отверстие.
- Ешь, ешь, Миша, не торопись. Ты один тут у меня близкий человек
остался. Сашка, по-моему, совсем сходит с ума. А Васька... Это правда был
Васька?
Миша застыл, не донеся ложку до губ, перестал жевать. В звенящую, как
после наркоза, голову возвращались страшные образы давнего прошлого.
- Васька Рябченко, кто же еще? Не клонируют же они людей. Фантастики
тут не читают. Тут -вообще грамотных маловато. Но как же, Кать... Я стрелял
почти на звук. Он хрустнул коленками, Макаров включил фонарь, и я тут же нажал
на спуск. Откуда я... Он мог также целиться в меня в темноте.
- Успокойся, Миш, - она погладила его по небритой щеке, и он снова смог
есть. - Это шолоховщина. Ты читал "Донские рассказы"?
- Нет.
- Вот там всю дорогу брат стреляет в брата, муж в жену. Это судьба.
Перестань казниться. Мы должны выжить. Да? Мы же спустились в эту чертову
пещеру, чтобы вы, мальчишки, выжили. Да?
Он кивнул. Он закончил с кашей и теперь допивал чай, печально жуя
галету. Вот тебе и веселая спортивная игра на выживание. Вот тебе и
досмотрелись веселых американских триллеров, "Бегущий человек" и так далее, вот
тебе и докаркались.
Сколько же они так выживают? Там, на поверхности земли, сейчас, должно
быть, январь. Или февраль? 96-й год уже наступил. Снег выпал. Такой искрящийся,
слепящий на солнце, холодный, сыпучий... и недоступный. Война в Чечне,
наверное, уже закончилась. А мама меня похоронила. А вот если то же самое
сделали заочно с Васей Рябченко, то здесь ошибки не произошло.
Как тут они поступают с трупами? Он несколько раз видел
часовых-автоматчиков, отволакивающих куда-то убитых с поля боя. Куда? Васю,
наверное, уже . Давно отволокли.
- Не знаю, - ответила Катя. Последнюю мысль Миша высказал вслух. -- Ты
права, конечно. Мы выживем и уйдем отсюДа. Как-нибудь доберемся до воли.
-- Да, Миш. Завтра тебя перенесут в другую палатy. Черт, я все по
привычке называю это палатами. EЩe денька три там. А в этом гроте долго нельзя.
- А сколько я тут?
- Вчера тебя ранило. Рувим прооперировал, и тебя отнесли сюда.
- Как вчера? Мне почему-то кажется, что я тут уже неделю, а может, и
месяц.
Катя как-то беспомощно улыбнулась.
- Миша, понимаешь... Я сама не знаю почему, нe в этом месте- оно
находится где-то под нашим госпиталем - время бежит быстрее. Сюда относят поел
операции всех тяжелораненых, и через день-два у ниx всё затягивает. А
беременные бабы, матери-героини, этих гротах за месяц вынашивают и рожают
ребенкa. Родят так девятерых-десятерых - и куда-то на кладбище. Я здесь часто
бываю, и вот уже - седых волос полно.
Она склонила к нему затылком свою относительно чистую, причесанную
голову. В таком свете все равно никаких седых волосков заметно не было. Но этот
доверчивый жест, эта внезапная близость, которая не могла не возникнуть в этой
дикой, наполненной постоянным риском безысходности, потрясли его.
Катя оглянулась на второго раненого. Тот, кажется, уже спал, посапывая.
- Тебе, как и тому, вообще-то положено лежать тут три дня, но я не
хочу, чтобы ты старел. Завтра же или сегодня... Дай, посмотрю, как там у тебя
заживает.
Она приподняла одеяло и не могла не заметить его неисчезавшего
возбуждения. Мише стало сладостно, приятно от того, что она видит. Он уже еле
сдерживался.
- Нет, тут слишком темно, - прошептала Катя и осторожно коснулась
кончиками пальцев напряженной мужской плоти, потом осторожно ее поцеловала и
подняла глаза. - Да, мой милый?
Миша кивнул и закрыл глаза. Все произошло очень быстро. Непонятное
ускорение времени не давалo растянуть удовольствие, но кульминация была
необыкновенно сильной.
Катя облизнула губы и прилегла рядом с ним, уютно уткнувшись носом ему
куда-то в шею.
- Тебе понравилось, Миш?
- Я люблю тебя, Катя.
- Я давно это чувствую... знаю. Только...
Он ощутил, как слеза с ее ресниц перекатилась ему на кожу.
- Миша, ты можешь послать меня куда подальше, потому что я сука и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг