Александр Куприн
Гатчинский призрак
Не знаю, как теперь, но в мое время - лет 10-15 назад - в Гатчине
крепко жила легенда о призраке императора Павла I. Потомки старых гатчинских
родов, носивших причудливые фамилии: Подсеваловых, Херувимовых,
Шишинторовых, Прудуновых, Шпионовых, Комплиментовых, Запоевых, и
Вье-Веревкиных, не сомневались в том, что тень покойного Государя
показывается иногда во дворце, где, между прочим, хранилась его походная
полотняная постель со ржавыми следами царской крови. Видели также многие из
обывателей этот гатчинский призрак, блуждающий в парках Дворцовом и
Приоратском, белыми летними ночами. Они даже утверждали, что не следует
бояться встречи с ним или убегать от него. Увидев его издали в одной из
старых липовых и березовых аллей, следовало лишь сойти с дорожки на обочину
и "при приближении" сделать низкий учтивый поклон. Ответив спокойным кивком
головы, тень беззвучно проходила мимо и скрывалась, точно таяла, в туманном
полумраке.
Таково было прочное предание. Нам неизвестно, знал ли его товарищ Заяц,
числившийся в 1918 году комиссаром Гатчинского дворца. Аптекарский ученик по
образованию и коммунист по партийной принадлежности, он чуждался всяких вер,
суеверий, потусторонних предметов. Если бы ему и довелось услышать эту
легенду, он, наверно, только отмахнулся бы рукой и сказал на своем киевском
наречии:
- Э! Бабьи забубоны!
А между тем, именно с ним-то и произошла в связи с Гатчинским Призраком
история таинственная и, пожалуй, даже страшная.
Надо сказать правду: к своим обязанностям во дворце товарищ Заяц
относился ревностно и внимательно.
- Что делать? - объяснял он приятелям, высмеивающим его
старательность. - Что делать, когда я, как человек образованный, люблю
скуство, в особенности, если оно принадлежит трудовому пролетариату?
Это он первый для посетителей, обутых в коневые сапоги и в американские
танки, завел огромные веревочные туфли, на манер бабуш, что стоят в
преддвериях мечетей. С удовольствием убеждался Заяц в пользе своей выдумки:
дивные паркеты из красного и черного дерева и палисандра работы великого
Гваренги, не только перестали страдать от грубых царапин, но, отполированные
добровольными полотерами, заблестели во всей прелести своих великолепных и
простых линий.
Каждый день, часа два спустя после ухода последних посетителей, товарищ
Заяц неизменно обходил все галереи, залы и комнаты дворца, чтобы хозяйским
глазом убедиться в полном порядке. В нижние этажи, где раньше были тесные
покои Александра III, и туда, где в одной из комнат стояло скромное и жуткое
ложе Павла I, он заходить не любил, попросту - боялся: эти помещения всегда
держались запертыми на ключ.
22 июня товарищ Заяц делал свой обычный обход несколько позднее, чем
обыкновенно: задержало заседание в Совдепе. В войлочных туфлях, бесшумно и
не спеша проходил он по тихим, торжественным палатам. За богемскими
зеркальными стеклами высоких, наверху полукруглых окон догорала заря,
малиновая в жемчуге и парче. Мягкий и теплый свет был разлит в строгих,
чутко дремлющих покоях. С приятной отчетливостью и выпуклостью выступали
давно знакомые предметы: батальная и морская живопись орловской галереи,
белой с золотом, гобелены больших залов, с библейскими мотивами, длиною и
шириною во всю стену, тяжело и густо расшитые серебром и золотом; парадная
зала, в которой на трехступенном возвышении стоял трон Петра I, обитый
бархатом абрикосового цвета, с двуглавым орлом над балдахином; галерея
китайского фарфора, тесно заполненная редчайшими, драгоценными экземплярами.
Но уже становилось поздно. Порозовел и молочно побледнел воздух за окнами, а
небо стало грустно-зеленое. Заяц поглядел на часы: они показывали десять.
"Пора и домой", - подумал он и спустился вниз, в переднюю.
Но, к его удивлению, единственная входная дверь оказалась запертой
снаружи. Заяц постучал в нее костяшками пальцев, потом стал стучать
кулаками. Все напрасно. Дворцовый сторож, очевидно, пропустил приход
комиссара и в уверенности, что Заяц давно уже дома, запер тяжелую дубовую
дверь. Другого способа выбраться из дворца не было. Ни стуки, ни крики не
помогли бы коменданту. Сторож - глупый и к тому же глухой старик - помещался
в кавалерском крыле дворца. Там же, где жил и Заяц. Дозваться его нельзя
было даже пушечным выстрелом.
"Вот так история, - подумал Заяц. - Придется переночевать во дворце. Но
где?".
К своему счастью (или к несчастью), комиссар вспомнил о небольшой
комнате, смежной с тронным залом и, должно быть, раньше предназначавшейся
для лиц, ожидающих приема. Там стояли две длинные скамейки, крытые
гобеленами. Когда-то государь Николай I, посетив Гатчинский дворец и найдя,
что он плохо отапливается и освежается, приказал в одной из зал устроить
камин и вентилятор. Приказ его был исполнен с обычной моментальной
быстротой. С бесценным гобеленом, изображавшем "Жертвоприношение Авраамом
Исаака" и покрывавшим сплошь всю стену, не стали церемониться: вверху
вырезали круглое отверстие, а внизу выкроили квадратную сажень, а так как
нижнего обрезка девать было некуда, выбрасывать же жалко, то им обтянули две
скамьи в аудиенц-камере. Прежде, проходя мимо этих скамеек, товарищ Заяц
говорил про себя укоризненно: этакое варварство! Теперь же в прозрачном
сумраке он без труда отыскал комнату со скамейками и лег на одну из них,
положив под голову фуражку и сверток газет, которыми всегда были напиханы
его агитаторские карманы.
Дверь в смежную залу была полуоткрыта. Лежа на левом боку, Заяц
отчетливо видел паркет, окно и темные очертания высокого трона. Ему не
спалось на новом и столь необычном месте. Бывали минуты, когда он сам себя
спрашивал: "О чем я сейчас думал? И спал я только что или бодрствовал?". В
одну из таких минут он вдруг заметил, что прямо против него стоит в окне на
светлом небе полный, сияющий месяц, а на полу резко и прямо лежит
серебряный, с черным переплетом рисунок окна. Потом Заяц как будто бы
забылся всего лишь на минуточку,- но, когда открыл глаза, то увидел нечто
совсем необыкновенное. Месяц спрятался за стену. Лунный переплет на паркете
теперь несколько сузился и падал вкось. У окна же спиной к нему стояла
четким силуэтом небольшая человеческая фигура. На светлом фоне окна человек
казался совершенно черным, и только кое-где лунное сияние тронуло
ярко-белыми чертами и пятнами края его одежды, лица и треугольной шляпы.
Комиссар не мог не узнать в нем императора Павла, чей бронзовый
памятник Заяц видел на дворцовой площади ежедневно по десяти раз.
Вот призрак повернул немного голову, и, теперь в профиль сходство стало
еще разительнее. Тот же короткий, властно и надменно вздернутый нос, та же
небольшая косичка из-под шляпы: левая рука, согнутая в локте, покоится
кистью на бедре, правая в перчатке с отворотом опирается на длинный
эспантон.
Заяц привстал и схватился за бьющееся сердце. Скамейка скрипнула. Из
тронного зала, от окна, раздался необыкновенный голос. Он был высок, почти
пронзителен и металлически ржав; звук его напоминал звуки железного флюгера
под ветром.
- Кто там возится? Выйди оттуда. Подойди ко мне.
"Неужели я сплю и вижу сон? - подумал, весь в морозных иглах, Заяц. -
Нет. Если бы это был сон, я себя не спрашивал бы, сплю я или нет".
- Я жду! - повелительно произнес голос.
Заяц всей душою сразу понял, что самая малая секунда промедления грозит
ему смертельной опасностью. Вскочив со скамейки, он торопливо, на дрожащих
ногах, вошел в тронный зал и остановился около двери, в лунном
косоугольнике.
- Кто ты?
Комиссар не сразу ответил: челюсти стучали одна о другую от страха и
что-то захватило дыхание.
- Имя? Звание?
- 3-заяц!
- Вздор! Опомнись. Приди в себя и говори трезво. Никто тебе ничего
злого не сделает.
- Так что, Заяц. Такое мое фамилие, товар... Господ... Ваше
Императорское Величество.
-Странно. По виду будто военный. С оружием. Но пояс под грудью, как у
кормилицы. На ногах намотаны тряпки. Воловья тужурка, прическа точно у
дьякона. Дезертир?
- Никак нет. Комиссар Гатчинского дворца... Смотритель дворцового
музея...
- Ага! Сторож. Достойно смеха: сторожит мой дом не собака, а заяц.
Хорошо, пусть будет заяц. А теперь, Заяц, рассказывай нам смело и толково
все, что знаешь о нынешних людях, делах и событиях. Кто правит и кто
подчиняется? Каково настроение умов и направление мыслей? Что за машкерад
такой дьявольский, какая абракадабра творится на Руси? Говори смело и
толково.
Тут Заяц несколько приободрился. В нем даже проснулась давняя привычка
к агитации. Слегка откашлявшись, он начал было с любимого выражения:
- Поскольку постольку...
- Нет, - резко оборвал Призрак. - Не поскольку и не постольку, а говори
только по правде. Почему бежала с полей сражения русская армия? Почему
страна залита братской кровью и вся охвачена голодом и ужасом? Почему тысячи
проходимцев стали неслыханными тиранами, владеющими жизнью, смертью и
имуществом стомиллионного населения? Почему это унизительное рабство, какого
не видала история?.. Говори.
Собрав всю свою природную прыткость, вытащив наскоро из памяти все
прочитанные брошюры, газетные статьи и декреты, стал Заяц делать доклад,
начав его с мартовский революции. Тень молчала. Но Заяц чувствовал, что от
нее исходит, все более сгущаясь по мере движения событий, какая-то глубокая,
нечеловеческая острая грусть. Иногда правая рука Самодержца крепко
стискивала золотой набалдашник эспантона, и тогда Заяц невольно вздрагивал,
замолкал на минутку и опасливо косился на Тень. "А что если вдруг
прогневается и огреет этой камышовой тростью по спине?".
Заяц закончил свою речь грядущим торжеством коммунизма, мечтательной
картиной земного рая во всеобщем равенстве и, наконец, замолчал. Молчал
долго и Самодержец. Голова его была опущена на грудь, и тяжелая скорбь
исходила от него.
Но вдруг он поднял чело и, показалось Зайцу, сразу необычайно вырос.
- Дураки,- сурово сказал Призрак. - Жалкие, бессовестные, бездушные
дураки. Внушать любовь и братство палкой и смертной казнью... Гнать в рай
прикладами... Мысль злая, вредная и пустая. От нее гибель стране и горе
человечеству!
За окном уже серел рассвет: неясно темнели деревья парка. Тень
продолжала:
- Я, один я, был прав в государственных заботах, и теперь понимаю это в
совершенстве. Пусть, как человек, я в моем человеческом естестве был
подвержен земным слабостям: гневу, вспыльчивости, недоверию, порой даже
жестокости. Но, как помазанник и избранник Божий я лишь перед Ним одним нес
страшный ответ за все мною сделанное. Я был - один. А внизу меня был мой
народ. И все уравнивалось, все обезличивалось под моей полной, абсолютной
властью, все теряло свою волю. Не было в глазах моих ни малейшей разницы
между знатнейшим дворянином моего государства и последним мужиком, солдатом
или нищим. Я не знал чувства лицеприятия, но стремил вверенный мне свыше
народ к благу, здоровью и счастью. Те, кто убил меня, они же и прославили
меня сумасбродным деспотом. Им нельзя было поступить иначе, ибо в этом было
подобие их оправдания перед потомством. А история?- с горечью сказал
Призрак.- История- послушная, угодливая, лживая и подкупная раба, когда она
пишется современниками. Народ правдивее истории, и память его благодарнее.
Скажи мне, молодой и глупый человек, бывал ли ты в Петропавловском соборе, в
усыпальнице Русских Царей?
- Никак нет, Ваше Императорское Величество, - торопливо и виновато
ответил Заяц.
- Там моя гробница. И вот уже больше ста лет около нее всегда толпятся
молящиеся люди. Знаешь ли, в чем они просят у меня заступничества? Просят о
смягчении сердец судей, суровых и неправедных. Это те, кто приезжает в
столицу по делам суда и тяжбы. И дух мой радостен: народ своей безошибочной
душою понял меня: оценил и бережно сохранил в своей памяти- меня,
самодержавнейшего и несчастнейшей из монархов.
Заяц вздохнул. Он сам не понимал, отчего у него просятся из глаз слезы:
от бессонной ли ночи, или от слов Тени.
- Но уже поздно, - сказал усталым и тихим голосом Император. - Иди же,
молодой человек, с удивительной фамилией Заяц, иди и отдыхай.
Призрак стал бледнеть в утреннем свете и растаял. Заяц вернулся на свою
скамейку и, едва только закрыл глаза, как в ту же секунду открыл их. Яркий
солнечный свет рвался из окон в тронный зал, сверкая на паркете и позолоте
трона.
Никому не рассказывал Заяц о своем сне или, может быть, видении. Но в
тот же день, когда он после обеда проходил мимо памятника Павлу I, ему
показалось, что бронзовый Император чуть-чуть покосился на него одним
глазом. И Заяц при дневном свете испугался гораздо больше, чем пугался
ночью. Но это ему только показалось. Поскольку он был человек образованный,
аптекарский ученик, - постольку он чуждался суеверий.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 13.09.2006 18:50
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг