утолена, я оторвался от воды, чтобы перевести дух.
- Не лопни, - поостерег меня Три Ножа. Уцепившись одной рукой за ванты,
он вытянулся стрункой и вглядывался в глубь островка, будто надеялся
что-нибудь высмотреть в лесу.
Осоловев от воды, я едва пробурчал в ответ и снова принялся пить.
- Не, не видать мага, Ожерелье, - повторил он и пробормотал негромко. -
Куда же он подевался-то?
Вслед за этим вопросом Три Ножа легонько ткнул меня кулаком в бок. В
моем брюхе забулькала вода.
- Чего тебе? - недовольно проворчал я. В кувшине еще оставалось на
донышке.
- Где маг? - спросил он.
Ну, Три Ножа... Совсем от жары обалдел: думает, коли я один раз
поговорил с Зимородком, так уж должен знать и где он находится, что ли?
- А мне откуда знать? - выпучил я глаза.
Три Ножа с сомнением посмотрел на меня.
Я опять махнул рукой в сторону купца, идущего к нам:
- Он должен знать, раз вместе с Зимородком ушел.
Три Ножа покачал головой и потянул у меня кувшин.
- Эй-эй-эй, допить-то дай... - возмутился я.
Улих терпеливо ждал, пока я доцежу последние капли. Я сунул опустевший
кувшин ему в лапу. Черные брови баллистера удивленно поползли вверх по лбу.
Он взвесил посудину в руке и заглянул в узкое горлышко.
- Ну ты силен, брат, - сказал он. - Целый кувшин вылакал.
- А ты посиди здесь с мое, - буркнул я и устроился на рее поудобней,
чтобы живот не перевешивал.
Три Ножа спустился вниз. Он кинул пустой кувшин Крошке, а сам уселся
рядом с Ожерельем.
7
Сумерки, а за ними темнота в бухту пришли раньше, чем в открытом море.
Небо еще светилось, и на нем стали проступать первые звезды, бледные и едва
заметные. Морская вода в бухточке превратилась из синей в
непроглядно-черную, а за крохотным мыском, стоящим на входе в бухту, она
переливалась тяжелыми волнами расплавленного червонного золота.
Но у лодьи по-прежнему было светло, как днем. Три Ножа с Крошкой
поколдовали немного с горючкой, что была на лодье для баллист (снарядился
купец, однако!), и запалили несколько больших костров, расположив их с
подветренной стороны, чтобы огонь ненароком не перекинулся на судно. Это их
палубный подначил. Он появился на берегу с первой же порожней шлюпкой,
прежде отправленной на "Касатку" груженной по самые борта. Купец, как я и
подумал, вез пряности с юго-восточных островов Архипелага. Было еще кое-что,
но так, белиберда по сравнению с пряностями. На песке вокруг лодьи валялись
тюки и кипы, которые так и останутся гнить на острове.
Палубный, едва соскочив на берег, во всю прыть понесся к лодье и, еще
толком не успев подняться на перекошенную палубу, напустился на Ожерелье.
Капитан по своему обыкновению дал ему откричаться, а потом Руду принялся за
разборку остального хабара. Он набрал в грудь побольше воздуха и принялся за
физругов, слонявшихся вокруг лодьи, как в спячке. Обычно, если ты не занят
какой-нибудь работой, то после первых трех выражений Руду ты хватаешься за
живот и валишься где помягче, ибо устоять на ногах нет никакой возможности.
Руду был зол - и этим все сказано. Матросня фризружская хоть и понимать-то
ничего не понимала, да и повода для веселья у них не было никакого, вскоре
загоготала. Рыжий купец, спрятавшийся в своей каюте после того, как сам
принес и отдал Ожерелью знатный ларец, и то выглянул на шум, учиненный Руду.
Как бы то ни было, а дело пошло значительно живее, правду говорят про
палубного, что он и демонам зубы заговорит: матросня и не заметила, как
принялась вкалывать засучив рукава. Шлюпки одна за другой уходили к
"Касатке" и возвращались порожними, а Руду знай себе покрикивает, поминая
богов, матросов и всякую нечисть, аж голова кругом идет.
Как только стало смеркаться, Ожерелье согнал меня с мачты. Носильщик,
конечно, пока из меня никакой, но и мне досталось: бегал туда-сюда, как
щенок за поноской, - то это принеси, то еще чего-нибудь. А Зимородок все
никак не объявлялся. Ожерелье мрачнел лицом и обращал ко мне вопросительные
взгляды. Я только плечами пожимал: мол, откуда мне знать-то, где и за каким
рожном светлый маг изволит шляться. А сам я тоже беспокоился. Что же это
получается? Зимородок ступил на берег и сгинул невесть где, предоставив нам
самим разбираться с ошарашенными фризругами. Купец-то собрал своих после
прогулки с магом, сказал им что-то, а потом засел в каюте и носа наружу не
кажет. Они, матросы-то, после этого попритихли еще больше, но только Морок
знает, что у них там на уме. А о маге купец не сказал ничего
вразумительного. Вот и думай.
Тут меня мыслишка шальная коснулась: ларец Ожерелью купец-то отдал,
но... Да только все ли это? Вон у фризруга кафтан какой -такая ткань не
медный грош стоит, а всякое ведь случается: и тайники в каютах бывают.
Думка эта пришла ко мне как раз вовремя. Ожерелье перестал меня гонять,
и я оказался предоставлен самому себе. Для начала я стал бочком ускользать,
чтобы проверить, так ли это. Оказалось, так. Ожерелье перестал обсуждать с
Три Ножа, как разместить всю эту ораву на "Касатке", и снова с озабоченным
видом уставился на окрестности, выглядывая, наверное, мага. Они сидели возле
пылающего костра, баллистер чертил пальцем на песке и смотрел в искры
пламени, летевшие в небо целыми охапками. Я потихоньку отошел от них и
нырнул в черную тень, которую отбрасывала лодья. Меня никто не хватился, и я
этим был очень доволен: все были заняты, до меня никакого дела никому нет. Я
решил сперва обойти вокруг лодьи. Это оказалось не так-то просто: поломанные
мачты висели на остатках такелажа, с рей свисали ошметья парусов - путаница
была еще та, похоже на паутину, которую сплел бы вконец ополоумевший паук.
Чертыхаясь на каждом шагу, я продирался через мешанину дерева, канатов и
высохших водорослей, которые начинали шуршать, едва их коснешься. Шорох мне
не мешал - я ведь, надо сказать, ни от кого и не прятался, но я решил
пробраться бесшумно и каждый раз после неудачного шага, когда раздавался
громкий хруст, вполголоса ругался, кляня свой проигрыш. Так я добрался до
кормы. Лопасть руля лодьи глубоко зарылась в песок. Я посмотрел наверх. Три
окна были светлыми. Значит, купец по-прежнему в своей каюте. И охота ему
сидеть там?.. В ней наверняка все вверх дном - вон как палуба лодьи
перекошена. Я прикинул на глазок, как мне лезть наверх и за что при этом
цепляться, благо света, сочащегося из окон, хватало. Вот сейчас и посмотрим,
что купец там делает.
Несколько сшитых вместе толстенных досок, служивших рулем лодье,
треснули и перекорежились. Я поставил ногу на обломок, который выперся в
сторону, зацепился пальцами за ощеренный щепками край другого и собирался
уже было начать подъем, как сердце мое ни с того ни с сего екнуло. Не успев
даже ничего толком подумать, я юркнул под руль лодьи и затаился там, тесно
прижавшись к борту судна спиной. Моя способность видящего предупредила меня
раньше, чем я успел что-то понять. Ко мне кто-то приближался. Не прошло и
мгновения, как я уже точно знал кто. Мало того, что он был не из наших, этот
к тому же оказался тем ворожеем из фризругов. Недаром-таки я за ним следил!
Несмотря на то что он до сих пор вкалывал вместе с матросней, чувствовал я,
успокаиваться рано, хотя, может, он по нужде решил в сторонку отбежать. Нет,
по нужде все к морю бегают. А он бежал, торопился. К морю бегают по малой
нужде, соображал я, а вдруг ему приспичило: от всех передряг, которые на их
головы свалились, может и понос прохватить. Клянусь громыхающей задницей,
как любит говаривать палубный, в башку мою полезло невесть что.
Я увидел его, когда он выскочил из-за корпуса лодьи, и сразу понял, что
не ошибся. Не в том, что это именно он, маг с лодьи (тут ошибок быть просто
никакой не могло: мне хоть глаза завязывай - все равно узнаю), - а в том что
он торопился, очень торопился. Не будь я видящим, попасть бы мне впросак,
потому что двигался он совершенно бесшумно. Он снял сапоги и шел босиком:
так и в песке меньше увязаешь, и шаг неслышен. В руке у него была зажата
какая-то короткая палка. Ворожей завернул за лодью и пошел прочь от берега,
держась так, чтобы корпус судна скрывал его. Я забился поглубже в свою щель
между рулем и кормой. Он не заметил меня и почесал, не оборачиваясь, к лесу.
Ночь была безлунная, темно. Я смотрел ему в спину и соображал, что же мне
делать - бежать за ним или поднимать тревогу? А вдруг он действительно по
нужде, да и уговору, чтобы матросы от берега ни на шаг, как я помню, не
было: хочешь гулять - гуляй, а если мы тебя вдруг забудем ненароком, то уж
не обессудь. Вот позору будет, если я взгоношу всех - и попусту. Стыда потом
не оберешься, с полгода дразнить будут, не меньше. Да и отбрехаться сейчас
ворожею - раз плюнуть. Приняв решение, я стащил с себя сапоги.
Он успел, пока я раздумывал, покрыть половину расстояния до леса. Он
по-прежнему не оглядывался, но мне от этого легче не стало. Между нами
разрыв небольшой, кругом сплошь ровный пляж. Ни камешка. И укрыться толком
негде. А ежели он вдруг обернется, что тогда я делать буду? Орать как
резаный, решил я, сколько успею - он ведь маг все-таки. Эх, жаль Зимородка
где-то демоны носят. А вдруг он, Зимородок, в это время как раз демона и
вызывает?
Так я думал уже на бегу. Согнувшись в три погибели, я мчался по песку
вслед за ворожеем. Я не спускал с него взгляда: если он вдруг внезапно решит
обернуться, то мне никак нельзя пропустить этого момента, чтобы камнем
рухнуть на землю, авось темнота выручит.
Ворожей добрался до первых деревьев, но там он не присел за ближайшим
стволом, а продолжал, не сбавляя шага, двигаться дальше. Тут до меня дошло,
что я, похоже, сглупил, решив не поднимать тревогу. Ворожей замелькал среди
деревьев, и мне пришлось прибавить ходу, чтобы не упустить его из виду.
Песок кончился, и я бежал по мягкому мху, устилавшему землю среди деревьев,
проклиная собственную глупость и безрассудство. Возвращаться и гоношить
братву было уже поздно. Он удирал - это уже безо всякого сомнения. Но зачем?
Скорее всего, по приказу купца спрятать что-нибудь. Островок хоть и
небольшой, но не будешь же его перелопачивать весь. А может, у него и самого
в загашнике что-то имелось? Спрячет, зароет - и поминай как звали. А потом
его пытай не пытай - все одно, не расколется. Он ведь какой-никакой, а маг!
Это купцу или матросне можно фитилей между пальцев понавтыкать и запалить
или раскаленным прутом пятки поджарить, а магов надо бить сразу. Ну, а коли
промахнулся, пусть тебя боги хранят. Я бежал за ним, и меж лопатками у меня
тек холодный пот. Быть услышанным я не боялся: ворожей несся, не разбирая
дороги, только хруст от упавших сухих ветвей стоял, да светящиеся горицветы
голубыми брызгами разлетались в стороны. Но мне было все равно не по себе.
Похоже, влип я крепко. Забрался я уже далече - отсюда ори до посинения, а на
берегу и знать об этом не будут, одно только и утешало, что если он меня не
засек до сих пор, то, значит, у него в голове и мыслишки нет о том, что за
ним кто-нибудь следить может, а значит, моя башка не такая уж пропащая.
Много чего я передумал, пока бежал за ним и уворачивался на бегу от
низкорастущих ветвей. Пару раз мне сучком чуть глаза не повышибало, а
ворожей все не останавливался. Я уж стал прикидывать, что эдак мы и до
противоположного берега острова домчимся, как вдруг он сменил бег на шаг. Я
вовремя спохватился. Ночь безлунная, от горицветов толку почти никакого, я
за ним на одном чутье только и шел. Когда он остановился, замер и я,
притаившись за толстенным, в три обхвата, стволом, но видеть я не видел ни
шиша. Ворожей был неподалеку, но что он там собирался делать, я понятия не
имел. Деревья света не добавляли, к тому же он в одежде темной, в ночи плохо
различимой. Я от бессилия чуть в полный голос не взвыл. Зачем, спрашивается,
тогда я за ним поперся? Что я Ожерелью скажу? Погнался за ворожеем, который
мне подозрительным показался, а что этот ворожей делал, я и знать не знаю,
потому что темень в лесу стояла непроглядная, так, что ли? А как к нему
подобраться незамеченным? Ох, дурак я, дурак...
Я помотал башкой, отгоняя прочь сумятицу, и осмотрелся. Темно оно,
конечно, но ничего: я в темноте вижу не хуже кошки, а пока бежал, и глаза
успели привыкнуть. Разберемся. То, что я увидел, меня мало обрадовало.
Вокруг смутно чернели деревья, там и сям бледно светились горицветы -ничего
такого, за что бы глаз мог зацепиться.. Но покуда мне везло, я решил
использовать везение до конца. Я лег ничком, то есть брюхом на мох, и пополз
медленно и тихо, как слизень, стараясь не поднимать головы и обползая
светящиеся горицветы. А их здесь росло навалом. Я и десятка шагов еще не
отполз от дерева, как возненавидел эти цветы лютой ненавистью. Могли бы и в
другом месте светиться! Они стояли на своих тонких стебельках, раскрыв
слюдяные чаши небу. Немочь бледно-голубая, раздери их демоны! Я осторожно
вытягивал вперед руки, будто это и не руки были, а драгоценнейшее хрупкое
стекло, клал их на мох и медленно подтягивал тело. Сердце у меня колотилось
бешено. Казалось, стук его раздается по всему лесу, он мне страшно мешал, в
ушах просто гул стоял. Под руку мне таки попалась высохшая ветка. Треснула
она, наверное, не так уж громко, но мне почудилось, что над ухом моим грянул
гром небесный. Я вдохнул и забыл, как дышать, все ждал, что на плечо мое
опустится рука, пальцы сожмут плечо, ну а дальше... Я лежал и слушал, как
грохочет у меня в груди сердце. Нет, вроде пронесло. Я потихоньку выпустил
воздух из легких и собрался было ползти дальше, но у меня ничего не вышло. Я
не сразу понял, в чем дело, а когда сообразил, меня стал разбирать нервный
смех. Я, когда двинуться ползком наметил, то перекинул перевязь с ножом так,
чтобы он за спиной оказался, и вот лежу я теперь, свою правую руку ищу, а
она у меня мертвой хваткой в рукоятку ножа вцепилась. Я разжал пальцы и
вытер потную ладонь о штанину. И пополз дальше. Ползу и молюсь. Морскому
Старцу молюсь, который над моряками владыка, чтоб охранил верного ему Сына
Моря. Кому еще? Самому Роду, что за все жизни и судьбы в ответе. Отведи от
меня Род взор смерти, я пожил еще мало, рано мне к пращурам...
И тут я увидел его. Ворожея с лодьи. У меня все молитвы из башки как
помелом вымело. Он сидел на пятках прямо на мху спиной ко мне... И у него не
было головы! Я раскрыл рот и вытаращил глаза, едва не заорав с перепугу.
Мгновением позже я смекнул, что голова у ворожея никуда не подевалась,
торчала на месте, как ей и положено, только вот свесил он ее чего-то так
низко, что и не видать. Сидел он не шелохнувшись, кажется, и не дышал вовсе.
Размышлять, что с ним такое творится, было недосуг, а ну как вздумается ему
обернуться. Я же лежу, как ломоть мяса на тарелке. Подходи и ешь с любого
края. Я позыркал глазами по сторонам. Справа от меня была крохотная полянка,
сплошняком заросшая горицветами. Нет, туда я не пойду, ищите дураков в
другом месте. А вот слева лежало поваленное дерево, вскинув к небу
загогулины корней. Это было то, что надо. Я как краб -бочком, бочком -
пополз к нему, не спуская с ворожея взгляда, а добравшись, с облегчением
перевел дух. Он не обернулся, значит, не слышал. От вывороченных из земли
корней смердело гнилью. Вот только расчихаться мне не хватало! Я сунулся
назад, чтобы свербение в носу уменьшилось, но, однако, и ворожея из виду не
терять. Теперь он был у меня как на ладони.
Ворожей продолжал сидеть в прежней позе, опустив плечи и свесив голову
на грудь. Я ждал, что он будет делать дальше. Но он не делал ничего, просто
сидел на одном месте. Ежели б на его месте был кто-то из наших, то я бы
сказал, что он перебрал сверх меры пойла из погребка Хлуда и надо его брать
под руки и лить ему на башку холодную воду ведрами, пока не протрезвеет. Но
передо мной сидел не обалдевший с перепою Скелет, а маг с лодьи, у которого,
клянусь своим ножом, и капли во рту не было. Что-то тут нечисто. Зачем он
так сидит? Я дырявил ему спину зенками и думал, что он там может делать, и
башка моя потихоньку начала гудеть от перенапряжения. Не привык я магические
задачки решать -это не Ожерелье со своими уроками: к двум баллистам
прибавить три баллисты, сколько всего баллист получится? Вот тут на меня и
снизошло озарение. А вдруг он с кем-то болтает, как это маги могут и как это
делал Зимородок на "Касатке", когда я его застукал? А ежели так, то почему
тогда я ничего не слышу? Вот незадача... Наверное, я ошибаюсь, подумалось
мне, но какой-то червячок внутри меня стал подтачивать, мол, нет, не
ошибаешься, все именно так и происходит сейчас: он с кем-то собирается
говорить, кого-то ищет, и ничего хорошего от его разговора не будет ни тебе,
ни Зимородку, ни Ожерелью, ни братве... У меня прямо дыхание перехватило.
Почему собирается? Почему ищет? Значит, я все-таки что-то уловил? Я вмиг
превратился в одно большое ухо, но...
Вдруг мне показалось, что сидящий ворожей чуток пошевелился. Я затаил
дыхание. Точно: он медленно расправил плечи, разогнул сгорбленную спину,
поднял склоненную ранее голову и снова замер, но уже весь в напряжении,
будто вслушиваясь во что-то, слышимое только ему одному. Так оно, видать, и
было, а я не слышал ничего, кроме шума листвы на деревьях и отдаленного
уханья в лесу. Червячок внутри словно взбесился и не давал мне покоя.
Слышишь, говорил он, ворожей начал свой разговор, слышишь? Но я был глух.
Почему? Я неистовствовал. Я же Зимородка умудрился подслушать! Я же с
Зимородком разговаривал так, как умеют маги! Почему?!!!
Башку мою охватило раскаленным обручем, сам не знаю отчего. На один миг
ее ожгло изнутри, будто плеснуло под череп пылающей горючкой, из глаз
вперемешку со слезою посыпались искры и пропали, затем боль исчезла, как и
не было ее вовсе. И я услышал. Говорили... Тихо говорили, вроде взаправду
боялись, что их подслушают. Я лежал ни жив ни мертв и слушал.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг