слушай, - велел он. - А, может, пойду я? - Неохота мне стало слушать его,
как он про магов вспомнил. - Сядь! Чаропевец ожег меня голосом, как плетью.
Колени у меня затряслись, а в груди муторным холодком потянуло. Мне стало не
по себе: ишь, чего он со мной вытворяет голосиной своим-то... Делать было
нечего, я снова сел на ковер, но буркнул: - Лады. Только не зови меня
дитем. - А кто ты есть? Дитя человеческое. Злой я стал, хуже некуда. И пока
меня Баюн наставлять не начал, от злости спросил: - А чего это ты со мной
девичьим голосом говоришь? Из-за того, что я мал, что ли? - Я и есть
девица, - сказал Баюн. - Я не мужчина. Если бы я стоял, то я бы упал.
Сразило меня наповал. Я, раззявив рот, уставился на НЕЕ. - Так ты, выходит,
не Баюн. Ты - Баюница! Она тихо фыркнула. Ну, как кошка, точь в точь. - Это
вы, люди, называете нас Баюнами. Мы себя называем иначе. Я закусил кулак,
чтобы не расхохотаться. А Зимородок-то: кота от кошки отличить не может! -
Ты смеешься? Почему? - спросила она. - Я не стал закладывать мага и
отбрехался: - А, пустое... Без причины смех напал. Вернее, от радости. Жив
же буду - вот и радуюсь. Поверила мне Баюница или нет - неизвестно, а по
кошачьей морде не узнать. Баюница же не стала ждать, пока меня кончит трясти
со смеху. - Ты готов слушать? - спросила она. - Да, готов, - ответил я,
смахнув выступившую слезу. - Тогда слушай и не перебивай, - сказала она и
продолжила: - Ты мне солгал, сказав, что ты не маг: дар в тебе есть, и
скрывать его бесполезно. То, что ты назвал Изделием, было создано не для
людей. Оно не убило тебя сразу, потому что ты ребенок. Это тебя спасло. Но
оно изменило тебя, и изменило безвозвратно: в моих силах было лишь
приостановить изменение, ведущее тебя прямиком к гибели. Ты меня понимаешь?
Чудно говорила Баюница - я и вполовину не понимал, что это за "изменило", о
котором она толкует. Видать дело касалось хвори, насланной на меня Изделием.
Прогнала она хворь или нет, в конце-то концов? И не понравилось мне, что
лютым холодом веяло от ее речей - чуял я его, всем нутром чуял. - Ты меня
понимаешь? - требовательно переспросила она. - Нет, - ответил я, - мудрено
ты говоришь для меня. Баюница помолчала. - Ты сказал мне, что ты Сын Моря? -
Я - Сын Моря. Я с Ожерельем плавал, - подтвердил я не без гордости. -
Говорят, что у моряков есть свое, особенное, мастерство из веревок узлы
плести. Так ли? - Точно. У нас на "Касатке" палубный - ох, и мастер был! -
Так вот. Перевязало тебя Изделие, как веревку, из одного узла в другой. До
меня наконец, стало доходить, о чем толковала Баюница. Старец Морской, что
же это?.. Так вот чего там, во дворце высокородного, маг на меня пялился и
выспрашивал: "Кто ты?" Кого же из меня Изделие вывязало? Чудовище? Или... -
Зачем? - спросил я. - Спросить не у кого, - отвечала она. - Тех, кто сделал
... Изделие, больше нет в этом мире. - В кого оно меня превратило? - Еще не
превратило. Только начало. Будь ты постарше, умер бы тот час. - Как темный
маг, который его нашел? - Об этом не знаю. Маги отличаются от обычных людей.
Но думаю, что жил он очень недолго: Изделие - оно не для людей
создавалось. - Так, - сказал я, - дай подумать. Не будь я магом, оно бы меня
не... перевязало? А не будь мальчишкой, то сдох бы на месте? Так, что ль? -
Ты смышлен. - Я, что же ... теперь Исполином стал? - Нет. - А кем же? -
Непросто тебе ответить. Боюсь не поймешь - ты еще мал и необучен. Я сжал
кулаки и уткнулся в них лбом. Что-то она еще сказала... А что? Я вспомнил и
вновь поднял взгляд на огромную седую кошку, восседавшую на пушистых еловых
ветках. - Ты обмолвилась, что только остановила превращение. А оно снова не
начнет? Щелястые глазищи Баюницы впились в меня, розовый язык, видневшийся
между клыков, шевельнулся. - Превращение должно быть завершено, - сказала
она. - Через пять лет, считая с этого дня, ты придешь к нам. Пока ты спал, я
дала тебе имя и запечатлела его в тебе. Ты не сможешь его произнести - имя
это на нашем языке. Но отныне оно звучит в тебе постоянно и в будущем
послужит пропуском в наши земли. Любой из нас сразу услышит его и будет
знать, кто перед ним. А теперь ступай и обучайся людской магии, дитя: магия
тебе пригодится. Иди. Еловые ветки, приминаясь, захрустели, Баюница легла и
отвернулась от меня. Можно было убираться на все четыре стороны, она меня
больше не держала. Но я не торопился уходить: не хотел я становиться
Исполином или еще каким-нибудь уродом, не хотел... - Погоди, Баюница, не
торопи меня, - попросил я, глядя в мохнатый кошачий затылок. - Дозволь
сказать. Она пошевелила треугольными ушами и лениво обернулась. - Говори. -
А если я не приду? - спросил я. - Что будет? - Умрешь, - ответила она. - И
смерть твоя будет не легкой. Огромный шар из стекла с оглушительным звоном
лопнул у меня в голове, и я услышал свой собственный яростный крик: - Зачем
ты это сделала? Меховой воротник на горле Баюницы чуть шевельнулся. Мне как
будто пудовым кулаком поддых заправили и там этот кулак оставили: я
подавился собственным криком и выпучил глаза от удушья. - Не ори, - сказала
Баюница. - Не будешь больше орать? - Не буду, - просипел я через силу.
Пудовый кулак в тот же миг убрался. Я никак не мог отдышаться. - Мерзкие у
вас, людей, голоса. И нрав мерзкий, - сказала она, и зеленые глаза
заполыхали холодным огнем. - Послушай, дитя, что я тебе скажу. Я ничего не
делала - ты все сделал сам. С себя и спрашивай. - Прости, Баюница, -
промямлил я приходя в себя. Что я ей мог еще сказать? Что она мне сулила
судьбу, которой я не желал и противился ей, как мог? Баюница - она нелюдь,
что ей мое "хочу... не хочу..." И что же она мне пророчит? Тоже нелюдью
быть... Хотя я и так почти нелюдь: я - маг... Глаза Баюницы перестали
сверкать. - Твои жизнь и смерть в твоих руках, - тихо сказала она. - Не
хочешь приходить - не приходи. - Прости меня, - повторил я еле слышно. Будь
я неладен, но мне показалось, что Баюница вздохнула. - Дитя, твоя смерть
очень мало значит во всех мирах, сколько бы их не было, - проговорила она. -
Но твоя жизнь может значить для этого мира очень многое. Однажды мы уже
воспитали человеческое дитя, и мир людей изменился не в худшую из сторон. Ты
станешь вторым, и на тебя тоже будут возложены надежды. Это великий груз, но
ты ничего не решаешь. Ступай же сейчас, а придет час - мы с тобой
встретимся. Я понял, что больше она мне ничего не скажет, а еще раз
испытывать ее терпение охота у меня пропала. Я поднялся с ковра и напоследок
окинул взглядом палатку. Похоже, частенько теперь мне ее видеть во снах
придется, если будут у меня сны. Свечи в подсвечниках почти все догорели и
чадили помаленьку - на дворе, поди, ночь уже... Я поклонился Баюнице, не мог
не поклониться: пусть и неладно для меня, но сделал она то, что по-своему
разумела. А разгибая поясницу, решил попытать счастье напоследок: уж, коли
она с Изделием так легко справилась, то может поболее, чем маги. И, хотя
Баюница показала, что разговор наш к концу пришел, набрался духу и сказал: -
Дозволь напоследок еще спросить тебя? Один раз... - Спрашивай. Но этот
вопрос будет последним. - Я найденыш. В море подобран, - сказал я. - Может,
тебе ведомо, кто я и откуда? - Это уже не нужно, - ответила она. - Ступай.
Недолог путь к выходу из палатки, а шел я его вечность. В лагере
гусляров ожидал меня Зимородок. Наставничек... Баюница знала, что говорила:
кому ж как не ему наставлять-то меня в учении магическом. Ведал ли он, что
со мною сотворит она, когда предложил мне отнести Изделие наперекор Светлому
Кругу. Если ведал... А-а, нечего на зеркало пенять, коли рожа крива... Скажи
мне тогда, что Баюница с меня хворь снимет, но о трех глазах буду, - я бы
все равно пошел. И не пошел бы. Побежал. Это Зимородок для меня старался:
дверь магическую творил, а сам бы я - руки в ноги - несся бы галопом, роняя
пену. А сейчас... Я откинул полог и вышел наружу. Перед палаткой толпились
гусляры. Я поискал глазами Зимородка, но мага нигде не было. Ко мне
подскочил гусляр в синем кафтане, подпоясанном красным кушаком - тот самый,
что начал петь, как увидал ларец с Изделием. Он церемонно поклонился мне в
пояс, и не только он: вся гуслярская толпа обступила меня, окружила кольцом,
кланяясь. Я напрасно пытался выглядеть Зимородка. - Гость дорогой, -
проревел Синий кафтан мне в ухо. - Ныне праздник у нас! А не будь тебя - не
было бы и праздника! Окажи честь, гостюшка, будь на пиру. Просим! Я не хотел
пира, мне ничего не было нужно, но гусляры даже ответа моего не ждали,
подхватили меня под руки и почти что понесли, завернули за большую палатку,
и я уже видел столы накрытые. Но не довели они меня до пиршественных столов.
4
Сильный холод пробил меня, словно порыв морозного ветра ударил по
коже, - все исчезло в один миг: толпа Баюновых Внуков, разноцветный
палаточный городок и столы, заваленные снедью, которые маячили вереди. Я не
удержался на ногах и упал на четвереньки. Под ладонями была трава, а вокруг
ночная темень и небо, усыпанное звездами, а за спиной в отдалении вроде бы
как кричали. Стоя окарачь, я оглянулся и понял все: удрал я из лагеря
гусляров, удрал с нежеланного пира. Лагерь Баюновых Внуков был позади меня.
Далеко. С треть версты, наверное. Я опрокинулся на траву, лег на спину,
глядя в звездное небо. Вот так... Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел.
Теперь можно и во дворец не возвращаться, а идти куда глаза глядят: нож при
мне, одежда какая никакая есть. Не пропаду. Наймусь на судно матросом,
доберусь до Рапа, а там уж... Только вот напрасно я так размечтался -
деваться мне некуда: клейменый я, и ничего с этим не поделать. Пять годков
мне отмеряно - и все. Превращусь в чудо-юдо или подохну. Не хочу. Не хочу я
превращаться. Мало что ли надо мной судьба изгалялась: кто есть я - не знаю,
с кем был - тех потерял... Теперь потеряю все - даже самую свою суть
человеческую. Смерть - и то краше. Руки на себя наложить, что ли? Я рывком
сел. Вот оно! Сказала же Баюница, что жизнь и смерть мои в моих же руках...
И положу всему конец! Хватит с меня! Я поддернул рукав и вытащил нож из
ножен. Лезвие ножа пустило тусклый синеватый блик. Я повернул нож острием к
себе. Сердце мое билось гулко и ровно. Острие ножа кольнуло сквозь ткань
рубахи кожу напротив сердца. Мне оставалось сделать только одно движение. Я
вздохнул и закрыл глаза. Нож с силой вырвался у меня из руки и, кувыркаясь,
полетел в сторону. Он словно сам из ладони выпрыгнул. А в следующий миг меня
обхватили сзади, прижимая мои руки к телу. Кто это был, гадать не было
нужды. Зимородок. - Пусти, - завизжал я, пытаясь вырваться Он не отвечал,
только крепче прижимал меня к себе. Я рвался изо всех сил, но хватко у мага
была крепкой. И не только в мышцах была у него сила: сковал он меня по всем
статьям - и как мужик, и как маг. Я понял, что мне с ним не сладить и затих.
Маг не отпустил меня и развернул лицом к себе. - Ты, что это удумал,
братец? - тихо спросил он и вдруг протянул руку, взъерошил мои волосы. -
Дурачок маленький... Я опешил и раскрыл было рот, чтобы послать его куда
подальше. Но подбородок мой затрясся, и вместо крепкой ругани изо рта
вылетело какое-то мычание. Я понял, что я реву. Я повалился лицом в траву и
заколотил по ней кулаками. А Зимородок молча сидел рядом и гладил меня по
спине.
5
- Не будешь ты чудовищем. Взбредет же такое в голову! - сказал
Зимородок. - Магом ты будешь. Новым магом, каких доселе не бывало еще.
Пойми, Баюны - не люди; речь человеческую они знают, а говорить по-людски не
могут. Баюну-то и невдомек было с чего тебя крутит - он ведь тебе честь
великую оказывал. - А кого же ты тогда увидал во дворце? - спросил я. - Кого
испугался? - Да, испугался, - кивнул Зимородок. - Было это. Но увидел я
тебя, а не упыря какого-нибудь клыкастого. А испугался я оттого, что ты меня
по имени назвал. - По имени? Не понял я. - У каждого мага есть имя. Тайное,
которое знают лишь сам он да тот, кто ему помогает имя получить. Чаще всего
это учитель. Узнать имя другого мага значит то, что маг этот в твоей власти
окажется. Только демоны могут имена магов знать, но и то не все. Мое имя,
например, ни одному демону не ведомо. Оно для меня самого загадка. А ты
назвал его. Я сам таким образом могу с рыночным знахарем поступить: вытащить
из него всю его подноготную. А ты со мной - как я с рыночным знахарем. Есть
отчего забояться. Понял? Свои же страхи ты из головы выброси, ни к чему тебе
дрожать. Ты маг, который магию Исполинов в себя принять может. Пусть даже
частью, но может. Баюн тебе об этом и говорил. - Не Баюн это был, - сказал
я. - Баюница. - Что - переспросил маг. - Баюница, - повторил я и объяснил. -
Девица баюнская. Маг выронил изо рта травинку, которую жевал, и заморгал в
удивлении, а потом прыснул со смеху. - Ох, - выдавил он сквозь смех. - То-то
она в лапнике сидела - чтобы я ей под хвост заглянуть не смог! - И
захохотал. Теперь удивился я: раньше от Зимородка я подобных шуточек и не
слыхивал. А он, отсмеявшись, проговорил: - Скажу Светлогору, пусть посмеется
надо мной. - И вдруг помрачнел. Он помолчал немного, почесывая шею, а потом
спросил. - Ну, что? Может хватит топать? В город все равно пешими не войти -
ворота давно на запоре. Или ты под кустом ночевать хочешь? - Можно и под
кустом, - сказал я, посмотрев на небо. - Дождя, вроде, не собирается. -
Будет тебе, - отмахнулся Зимородок. - Давай-ка я тебе дам первый урок по
магии. Подойди ко мне. - Это какой же? - Сейчас во дворце будем. Глазом
моргнуть не успеешь, - сказал маг и взял меня за руку. - Хоть и сметлив ты,
парень, и дар у тебя редкий, но тебе даже невдомек чего ты можешь, а чего
нет. Попробуй представить свою комнату во дворце. - А чего ее
представлять? - не понял я. - Я ее и так помню. - И хорошо, что помнишь, -
сказал Зимородок. - Попробуй увидеть ее в уме. Можешь глаза закрыть - это
помогает. - Лады. - Я зажмурился, как он советовал. Но мне было нетрудно:
моя комната во дворце встала передо мной как наяву. - Так... так... -
негромко бормотал Зимородок, зачем-то положив ладонь мне на затылок. -
Хорошо. А теперь, Даль... Я почувствовал в затылке тупую давящую тяжесть, но
лишь на мгновение, а затем стало легко-легко... - Понял? - весело спросил
маг. - Да, - шепотом ответил я. - Понял... - Ну, тогда пошли.
6
- Ну-ка, полей мне на спину, - просит Ожерелье и наклоняется над
лоханью. Я зачерпывая полный ковш и выплескиваю его на голую спину капитана.
Он крякает, коже у него на спине покрывается пупырышками. - Давай. Лей. Не
зевай. Я черпаю из ведра и лью, пока ковш не начинает скрести о днище. Тогда
я отставляю ковш, подхватываю ведерко и лью прямо из него. Ожерелье довольно
кряхтит. Он разгибается и берет поданный мной рушник. И я вижу, что передо
мной не Ожерелье, а Зимородок... Я изумленно оглядываюсь. Кто-то
приближается ко мне, ступая по палубе "Касатки". Из-за мачты выходит
какая-то баба в травяном сарафане. Я удивляюсь: баба на судне! Она подходит
ближе, и я вижу, что у бабы голова не человечья, а кошачья с ярко-зелеными
раскосыми глазами. Кошачья голова раскрывает пасть и говорит голосом Три
Ножа: - Эх, мать их ящерица... Я удивляюсь: чья мать? И просыпаюсь.
Комната во дворце высокородного смотрит на меня обитыми тканью стенами.
Блестит, пуская дрожащие зайчики, колокольчик на шестиногом столе-пауке. С
кресла свисает рукав рубахи. Я откинул одеяло и слез с кровати. Деревянные
половицы приятно холодили босые ступни, а в светлых проплешинах на полу,
куда падали солнечные лучи из окон, дерево было теплым. Натягивая рубаху, я
бубнил под нос песню. Люблю я ее. Смешная она и куплет у нее один смачней
другого. Сын Моря сочинил ее, по прозвищу Паленый. Дар гусляра имел и
виршеплета. Эту песню любил Ожерелье напевать. Вчерашняя встреча с Баюницей
скорее сном казалась, чем то, что по ночам мне Морок посылает. Но не сон это
был. Не сон. И с Зимородком мы, считай, до зори проговорили. Многое он мне
сказал, и я даже не знаю как с этим смириться. Как уложить в башке, что я -
уже не совсем я? От одного этого в уме такая заварушка начинается. Многое,
поведал Зимородок, мое беспамятства во мне наворошило: из-за него дар мой в
магии очутился как бы в шорах; кое-что осталось, а многое беспамятство за
семь замков заперло. Зимородок объяснил мне, что с шорами беспамятства он бы
справился, только время на это потратить надо было - пока же плыли и на
острове магу было недосуг. А когда я Изделие разбудил, то оно во мне таких
узлов навязало, что он и не знал с какого бака ко мне подступиться, потому
как магия Исполинов, ну и Баюнов тоже, иная, не людская, и они, светлые
маги, о ней мало ведают - почитай, ни хрена и не знают. Баюница же сделала
так, что Изделие меня в покое оставило, но сам я через пять годков никакого
покоя знать не буду: потянет меня к Изделию неудержимо. А ежели к тому
времени я в магии не поднаторею, то худо будет. Я спрашивал: почему?
Зимородок мне ответил, что и рад бы объяснить, да я ни шиша не пойму.
Пока... Я не поверил. Он стал объяснять. Я ни фига не понял. А, мать его
ящерица... Махнув рукавом, я сбил со столика колокольчик. Отчаянно трезвоня,
он покатился по полу. Вот, незадача: я хотел улизнуть куда-нибудь в тихий
уголок и посидеть там, никого не видя. Я поднял упавший колокольчик и в
сердцах грохнул им об столешницу. Колокольчик горестно тренькнул и умолк. А
я увидел, что на столике лежит мой нож. И страшно обрадовался. После того
как я себя порешить хотел, я даже не искал его - все у меня из башки
повылетало. Вот, спасибо, Зимородок... Я взял нож со столика и вложил его в
ножны, потом, подумав, снял ножны с предплечья и повесил их на пояс. Буду
так носить. В комнату вошел слуга с тазом, кувшином и рушником через локоть.
Умываться принес. Я потянул только что надетую рубаху через голову. Когда я
ополоснулся, он подал мне рушник и, следя выцветшими рыбьими глазками за
тем, как я вытираюсь, сказал: - Высокородный Ставр просил молодого господаря
прийти к нему, как позавтракает. Фу ты, ну ты... Слуга и раньше меня молодым
господарем звал, но так сквозь зубы - видать, велено было - вот и звал. Это
для себя я - сын моря, а для него я - пират, пусть и малец, и место мне на
плахе, а не во дворце хозяйском. А сейчас он как-то по-другому меня
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг