Где? Между островом и галерой, над горбатым стекло моря висят четыре...
волчка... И вправду, похоже: будто дитя великанское закрутило четыре волчка
кряду. Один волчок здоровенный и три поменьше. Стоят волчки на остриях и
бешено крутятся. Большой - золотого цвета, а поменьше - багровые с искрой. И
прозрачные они - остров сквозь них видно. На палубе галеры пронзительно
визжат голоса. Ближе они стали, гораздо ближе. Я вижу как из общей кучи
вырывается человек и продолжает продвигаться по палубе в мою сторону,
отбиваясь от четверых насевших на него. Я узнаю в нем... Ожерелье. Трудно
его узнать: он окутан мерцающим ореолом. Но я все-таки узнаю его. Ожерелье
бешено рубится мечом и длинным кинжалом. Он падает на колено, бьет, затем
еще раз. Из четверых нападавших остается двое. Он просто отбрасывает их в
стороны и бежит ко мне. Вслед за капитаном я вижу кормчего, который бердышем
рубит мясо налево и направо, а за Совой, оскалив зубы, дерется Улих... Три
Ножа вернулся! Широченная спина в кольчужной чешуе заслоняет от меня
капитана. Собакоголовый. Зверь останавливается на мгновение, взмахивает
лапами, а затем переступает через бьющееся на палубе тело, отшвыривая за
спину какой-то комок, который подпрыгивая катится ко мне по палубе. Комок
становится все ближе и ближе, и я различаю в нем чью-то отрубленную голову.
Голова докатывается до основания бруса, переворачивается в последний раз и
замирает лицом кверху. Это голова Ожерелья. Оторванная голова Ожерелья. Не
отрубленная. Оторванная.
+ + +
Жемчужное облако без конца и края вновь окружило меня. И прежняя
чернильная клякса вновь дрожит, пританцовывая, подо мной. И прежняя
чернильная клякса вновь дрожит, пританцовывая, подо мной. Но нет больше
кристальной чистоты и радостного покоя. Прямо передо мной, осиянный, висит
мой нож. Правильно, ножи, ты появился вовремя - я не хочу больше жить. Иди
ко мне. Резная львиная голова на рукояти ножа дрогнула и превратилась в
голову Ожерелья. Закрытые глаза, сжатый рот, очерченный глубокими складами.
Зачем?!!! Черты Ожерелья оплыли, как воск в пламени, и сквозь них проступило
иное лицо. Мальчишеское. Мне смутно знакомы его светло-каштановые пряди и
слегка курносый нос. Веки медленно поднялись, открывая карие, упрямые глаза.
Губы раздвинулись в улыбке. Он узнал меня. А я его тоже стал узнавать, не
смея себе поверить. Но улыбка едва мелькнула, и лицо на рукоятке исказилось
гневом, сдвинув брови, и раскрыло рот. - ВОЗЬМИ МЕНЯ! - Услышал я звонкий с
хрипотцой приказ. Я протянул к ножу невидимую, невесомую свою руку. И нож
пропал. Но я был спокоен. Я чувствовал его рукоять, привычно легшую в
ладонь. Жемчужное сияние стало быстро меркнуть. Оно ушло, растаяв как туман,
и открыло серую стену. И нож заговорил снова: - ВИДИШЬ? ТЫ В ЛОВУШКЕ.
ОТВОРЯЙ ЕЕ! - Кто ты? - спросил я. Вместо ответа на меня обрушилось
тысячеголосое эхо повелевающего крика: - КИДАЙ МЕНЯ!!! Моя невидимая рука
взметнулась в броске. Повинуясь приказу, я изо всех сил метнул нож в серую
стену. Я был ножом, а он был мной. Серая стена пыталась удрать, но я-нож
настиг ее, и она расползлась киселем под моим ненавидящим лезвием.
4
У меня теперь есть сила! Я нашел ее!
5
Одну из галер темных магов я спалил. Она занялась сразу, вся - от носа
до кормы, до верхушек мачт, до обросшего ракушками киля, - и все, что было
на ней в один миг превратилось в пищу для огня. И все, кто был на ней. Они
прыгали в воду, пытаясь потушить на себе пламя. Я хохотал. Это пламя не
гасится водой. Они дохли, опускались на дно и продолжали гореть там,
распугивая рыб. От них ничего не останется - даже на поживу морским ежам не
хватит. Одна зола смешается с донным илом. А на той галере, где висел я
пригвожденный к брусу, я давил их, как мух, и они у меня кровавыми лепешками
расползались по палубе. Я давил их и поодиночке и кучей сразу.
Собакоголового, убившего Ожерелье - и не только Ожерелье - я живьем вывернул
наизнанку. Я убил их всех - это не заняло у меня много времени. Троица
темных магов находилась в богато обставленной каюте. Сцепив руки, они сидели
в резных креслах, расставленных как бы по вершинам треугольника. Их веки
были сомкнуты, а тела недвижимы. Но они не спали. Темных магов охранял
второй собакоголовый, сидевший на корточках перед дверью каюты. Его я
отправил вслед за собратом - тоже заставил выблевать через глотку кишки и
задние лапы. А затем настал черед темных магов.
6
Железные шкворни с глухим чавканьем выскочили из бруса, упали на палубу
и со звоном покатились по ней. Я осторожно опустил себя на палубу возле
головы Ожерелья. Я летал, но мне было на это начхать. Мне было больно. Было
больно усилием воли сгибать в суставах израненные конечности, чтобы сесть на
палубе. Удерживая равновесие, я оперся на левую руку и рухнул, и уже лежа на
спине, поднес левую кисть к глазам, увидел и вспомнил: на месте мизинца и
безымянного из черной корки запекшейся крови выглядывали белые остатки
косточек. Я усадил себя заново. Голова Ожерелья лежала на палубе прямо
передо мной. Я взял ее в руки и положил к себе на колени. Клейкий, тяжелый
сгусток свернувшейся крови, который выпал из остатков разорванной гортани,
пополз по моему бедру. Я смотрел на почерневшие губы, на мутные, не видящие
больше ничего глаза и плакал, но плача мне не хватало. Я закричал, но и
крика было мало. Деревья на острове, что стояли ближе к берегу вспыхнули.
Горящих деревьев становилось все больше и больше. Они не только горели, они
подлетали вверх, вывороченные с корнем из земли, и падали, с треском круша
соседние. Зарево лесного пожара поднималось над островом. И не было в мире
ничего, кроме огня и смертной тоски. Я кричал, кричал, кричал...
Море поднялось и захлестнуло огонь, подняло меня, качая на штормовой
волне возле расколотой напополам галеры. Еще державшаяся на плаву кормовая
часть под ударами бури начала переворачиваться, накрывая меня собой. А я
тонул, я не мог отплыть, потому что сжимал в ладонях голову старшего брата.
Остальное сожрали акулы.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Выкрашенный в ядовитую желтизну борт купеческого судна становится все
ближе и ближе. С него одну за одной пускают стрелы лучники, прикрываемые
щитами. Но бьют они плохо, не прицельно. Многие стрелы даже не долетают до
"Касатки" и падают в море. Три Ножа, закусив по своему обыкновению косицу,
неторопливо нацеливает баллисту, а рядом с ним изваянием застыл Крошка, не
спуская взгляда с Улиха. Три Ножа резко опустил ладонь, и Дрон дернул
спусковой рычаг. Граната с горючкой с шелестом понеслась к купцу, оставляя
за собой дымный след в воздухе. А Крошка уже приготовил баллисту к
следующему выстрелу и вложил в лоток новую гранату с зажженным фитилем. -
Готовить крючья! - командует Ожерелье. Руду раскачивает в руке абордажный
крюк, приноравливаясь, примериваясь к броску. За ним с бердышем кормчий
готовится перепрыгнуть на палубу купца. А крюк раскачивается и скрипит. Тихо
так скрипит. Скрип... Скрип...
Размытые пятна задрожали и превратились в большую железную лампу с
блестящими слюдяными окошками. Лампа висела на деревянном крюке,
раскачивалась и поскрипывала. Я лежал на левом боку, и взгляд мой упирался
прямо в раскачивающуюся лампу. Следующее, что дошло до моего сознания - шум
моря, и он мне сказал о том, что я нахожусь в корабельной каюте. Кровать, в
которой я лежал, была совсем непохожа на матросскую койку в кубрике. Моя
щека утопала в подушке. Очень мягкой подушке. По крайней мере, к более
мягкой моя щека не прикасалась еще ни разу. Между мной и лампой палубу
покрывал мохнатый, коричневый с рдяным узором ковер. По коричневому полю
скакали рдяные лошадки. В каюте, кроме меня, был еще кто-то. Я его не знал.
И потому решил не выказывать признаков пробуждения. Когда раздался легкий
скрип дверных петель, я почувствовал, что остался в незнакомой каюте один.
Самое время было осмотреться. Но я не успел: дверь почти тотчас снова
скрипнула, пропуская входящего. Я замер в постели и для пущей убедительности
сомкнул веки, но тут же раскрыл их - в каюту вошел Зимородок и прямо с
порога предупредил: - Не вздумай подниматься, Даль. Даже головы не поднимай.
Я удивился - с чего бы так? - но послушался, перекатился на спину под
одеялом ( а одеяло мягкое какое!) Он не мешал мне осматриваться, стоял и
спокойно ждал. А каюта была богатой... Хоть выкрутасов каких-нибудь я
по-первости не заметил, но, итак, почуял, что темное дерево, каким в каюте
был обделан потолок, стоит не одно кольцо золотом. Кроме широченной кровати,
в которой валялся я, у переборок стояло по легкому резному креслицу. В одно
из них присел маг. - Где я? - просил я, закончив обшаривать глазами каюту. -
В своей каюте, - ответил он. Ишь ты... В своей каюте!.. Я повозился,
поудобнее устраиваясь на подушке. Мне моя каюта пришлась по нраву. Даже
очень. - Почему вставать нельзя? - Голова закружится, - сказал Зимородок и
поднялся с креслица. Он подошел к кровати и откинул в сторону одеяло. -
Дай-ка я тебя посмотрю... Маг наклонился надо мной, взялся за мою правую
кисть, поднял ее и принялся изучать мои ногти. А я обнаружил, что на мне
надета рубаха из тонкого выбеленного полотна. Просторный рукав рубахи сполз,
обнажив руку до локтя, и я увидел пониже запястья красную неровную кляксу
свежего шрама. Рука моя дрогнула в пальцах Зимородка. Он не выпустил ее, а,
чуть помедлив, осторожно опустил на простыню. - Уже зажило? - пробормотал
я. - Быстро... Я понял, что валяться в койке не могу. Голова закружится -
эка невидаль! Покружится и перестанет. Я приподнялся над подушкой, собираясь
встать, но маг заметил это и не дал мне поднять голову даже на пядь, положив
ладони мне на плечи и мягко притиснув к постели. Он покачал головой: - Не
надо. Не торопись. Убедиться в его правоте пришлось: моя попытка не принесла
мне ничего хорошего - каюта закружилась передо мной и сразу страшно
замутило. Я плюхнулся на спину, обливаясь холодным потом. Зимородок приложил
пальцы к моим вискам и стал легонечко их поглаживать. Муть ушла, в башке
прояснилось. Он убрал руки и пообещал: - Скоро встанешь. - И спросил. - Пить
хочешь? Или может есть? Пить я действительно хотел и попросил воды. В руке
Зимородка невесть откуда появился маленький колокольчик. Не успел
колокольчик отзвенеть, как дверь в каюту наполовину приоткрылась и в
образовавшуюся щель проскользнул человек с расписным деревянным подносом.
Был человек высок и черноволос, и одет был в простые рубаху и штаны из
небеленого полотна. Двигался он несколько неуверенно, осторожно ставя на
палубу ноги в мягкой обувке из кожи. Я понял, что к качке чернявый
непривычен - не из морского люда он. И еще я понял, что именно он торчал в
каюте, когда проснулся. И он был маг. Я теперь мага с первого взгляда узнаю.
Чернявый неловко приблизился к Зимородку, однако поднос ему не передал и не
ушел. Остался в каюте. На подносе стояли тонкогорлый кувшинчик, игравший
синей глазурью на глиняных боках, и чашка. - Я помогу тебе, - сказал
Зимородок. - Сам ты только обольешься. - И прикрыл меня одеялом. Когда
забулькала вода, у меня потемнело в глазах. Я не просто хотел пить; мне
показалось, что не пил я, по меньшей мере, месяц, и поэтому я не
сопротивлялся, когда Зимородок, протиснув ладонь между подушкой и затылком,
приподнял мою голову и поднес к губам наполненную чашку. Я высосал чашку
досуха в единый миг. В ней была не вода, а какой-то отвар. Вкус у отвара
оказался приятный, кисло сладкий. И чуть горчил. - Еще? - спросил
Зимородок. - Да. Маг протянул чашку чернявому, который наполнил ее заново. -
Пока хватит. - Сказал Зимородок, когда я попросил третью. Чернявый вместе с
отваром убрался из каюты. Дверь за ним закрылась тихо, без стука, лишь
скрипнула еле слышно. - Скоро тебе захочется есть. - Зимородок присел на
край кровати. Я собирал с губ языком последние капельки отвара. Я бы еще
пару чашек выпил, но мне даже одной не дали. И - то ли отвар был
чудодейственный, то ли я от жажды помирал, - но мне лучшало. А когда я
почувствовал себя совсем по-другому, то посмотрел на Зимородка. Маг
отвернулся и глядел на решетчатый ставень оконца каюты. Ставни были закрыты,
но сквозь мелкие стеклышки били жаркие солнечные лучи. - Зимородок, - позвал
я. Он обернулся. - Позови Три Ножа. Сам я к нему не дойду. Пусть придет. Маг
покачал головой: - Я не смогу этого сделать, Даль. - И, предупреждая мой
вопрос, пояснил. - Его нет на галере. Никого из твоей ватаги здесь нет. Они
на другом корабле. - Почему? - Так было решено. - Тогда отправь меня шлюпкой
к ним. Я хочу быть с ватагой. Зеленые глаза мага скользнули по моему лицу. -
И этого я не смогу сделать: они не плывут вместе с нами. Твоя ватага решила
вернуться на Рапа. Для начала. - Почему?! - Даль, - тихо произнес
Зимородок, - твоя ватага решила, что раз ты маг, то и место тебе среди
магов. Да и ранен ты был сильно. Я кусал губы. Что же получается-то? Они
меня бросили... Я повернулся на бок и зарылся лицом в подушку и попросил
мага: - Уйди. Зимородок помолчал, а потом сказал: - Я оставляю тебе
колокольчик. Докучать тебе никто не будет, а возникнет нужда - позвони.
Легонько звякнул колокольчик, вздохнула кровать - маг поднялся. Он ушел,
бесшумно ступая по ворсистому ковру. Когда дверь тихо притворилась за ним,
слезы прорвали плотину.
Большой альбатрос, белый, как снежная шапка на вершине Рапа, парил
рядом с галерой. Он то поднимался выше мачт, то плыл над самой волной, едва
не задевая крылом ее горбатую спину. Альбатрос не охотился, а просто парил,
показывая себя во всей красе. Я в первый раз вышел из каюты на палубу. Три
дня минуло с той поры, как я очнулся. А еще четыре дня до этого я спал:
Зимородок поил меня сонным отваром и лечил; сначала лечил один, а потом
вместе с чернявым Светлогором. Прибыли обещанные Зимородком галеры, аккурат
через два денька после месива, которое я южанам устроил. Все кто был на
острове на них перешли. А ватага потребовала держать курс на Рапу. И ушли
они туда без меня. Я следил за парящим альбатросом и страшно завидовал
птице. Мне бы такие крылья... Маханул бы я сейчас через море прямо на Рапа,
появился бы в Шухе и прямиков в Хлудову "Барракуду" - ватага, небось, там
такую пирушку закатила: пол-Шухи вповалку лежит, не просыхает. Ежели только
Хлуда удар не хватил, когда наши золотом сыпать начали. Девок, разумеется,
тьма набежала, - они ж на золото падкие донельзя, девки. Любой из братвы
сейчас девками оброс - все равно что днище корабельное ракушками... Я не
держал зла на ватагу за то, что они меня вот так, не спросивши бросили.
Во-первых, без Зимородка я бы, наверное, помер; во-вторых, они же
ничегошеньки не знали: о том, что магом мне не быть никогда. Я так решил.
Когда поднял на колени мертвую голову Ожерелья. Не прощу я светлым магам его
смерти. И смерти Совы. И Руду. И еще семерых, погибших меня выручая. Не хочу
я быть магом. Вот окончательно подправлюсь, затребую у Зимородка свою долю и
уйду. Пусть только попробует не отдать... У меня есть на него управа.
Альбатрос завис в воздухе совсем рядом. Ну, кажется, руку протяни и
коснешься белоснежных перьев. А еще бы я на остров вернулся. Наших-то всех
там похоронили. Я спросил Зимородка, как. Он сказал, что над могилой
Ожерелья на мече повесили его медное кольцо. А я знаю: нельзя было капитана
на острове в землю зарывать. В море надо было, что бы путь к подводным Садам
Морского Старца короче был... Позади меня кто-то остановился. Я давным-давно
почуял его появление на палубе: сначала он описывал кругаля вокруг меня,
теперь решил, стало быть, подойти. Этот кто-то был мне почему-то знаком, но
я, хоть убей, никак не мог сообразить почему. Я обернулся, чтобы отправить
непрошеного гостя куда подальше. Какого хрена за спиной околачивается? А,
увидев его, я от неожиданности малость растерялся. В двух шагах от меня на
палубе стоял долговязый фризруг. Купец с той самой лодьи. Рыжая орясина. А,
как я обернулся, он сразу заговорил: - Позволь мне, уважаемый, справиться о
твоем здоровье? Увидел я, что ты на палубу вышел - значит, на поправку,
идешь. И слава Богам! Пожелание фризругу отправиться на кудыкину гору с
корабельным веслом в заднице застряло в глотке. Я смутился. Не доводилось
мне пока слыхивать такое обращение к себе; по матерному, бывало, звали, а
чтоб так заговаривали - нет. Я спрятал уцелевшие пальцы на левой руке в
кулак, а кулак втянул в рукав. Я еще не привык к своему увечью, и выставлять
его на показ не хотелось. От купца не утаилось, что я спрятал подальше от
глаз одну руку. Но фризруг не стал пялиться. Надо было ему ответить, но я не
знал, что сказать. Однако рыжий купчина не терялся: - Прими мои извинения за
назойливость: но галера, хоть судно и немалое, - да все равно не разойтись.
Мы, уважаемый Даль, друзьями не стали, но это еще не причина прятаться друг
от друга, не так ли? - Рыжий болтал, будто скатерочку стелил. - А у меня
есть причина к тебе обратиться самолично. Поблагодарить я тебя хочу от себя
и от своих людей за то, что ты совершил... Я стоял столб столбом и хлопал
ушами. Ну, как теперь его пошлешь? Ишь, как разливается фризруг - соловьи, и
то, так не поют. А альбатрос, наверное, улетел уже. Не дала мне рыжая
фрижружская орясина вдосталь птицей полюбоваться. Мать его ящерица... Но я
его слушал, надеясь услыхать что-то новое, Зимородком не сказанное. И
напрасно: ни шиша фризруги не видели - сидели в лесу, затаившись, пока их
светлые маги не разыскали. А о галерах южан от ватаги узнали. Наконец купец
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг