Ганга, предавая все огню и мечу, а потом повернул назад. Может быть, Хромец
и не остановился бы, оставив по всей Индии лишь руины и пепелища, но
известия о возмущениях в Грузии и вторжении Баязета в пограничные земли
заставили его подумать о возвращении. И он отдал приказ: домой.
Но поход еще не закончился. На обратном пути Тамерлан, конечно же,
выбрал иную дорогу - не ту, где все было сожжено и разрушено, а другую, где
еще не проходило его войско. И вновь пылали пожары, рушились стены и
звенели мечи.
Быстрая и маневренная прежде, армия Хромца отяжелела от награбленного
и двигалась медленно, делая за день переходы втрое меньшие, чем совершала в
начале похода. Ревели нагруженные верблюды и мулы, ревели стада угнанных
быков, медленно и понуро брели пленники. Их опять было много.
Безмерность добычи радовала. Все войско превозносило мудрое решение
эмира и предвкушало возвращение в Самарканд. И лишь один человек не
радовался серебру и золоту, потому что они ему были не нужны, и не
предвкушал радостей, которые сулили богатства по возвращении, потому что
возвращаться ему было некуда.
* * *
Дмитрий не успел толком сообразить, что произошло. Гнедая под ним
испуганно заржала, и он почувствовал, как его сильно дернуло за ноги,
вдетые в стремена. А потом почувствовал, что вместе с лошадью летит вниз.
Падение длилось какое-то мгновение, а потом к небу взлетела туча брызг, и
Дмитрий с головой погрузился в воду.
Когда он успел вытянуть ноги из стремян, Дмитрий сам не понял.
Наездник из него был так себе, куда ему до джигитов, что сызмальства не
вылезают из седла. Но ноги у него чудом оказались свободны, и Дмитрий
вылетел из седла еще до того, как упал в воду.
Плавать в одежде - удовольствие небольшое, а если к одежде добавляется
и немало тянущего ко дну железа, то ни о каком удовольствии вообще говорить
не приходится.
Он вынырнул на поверхность мутной, илистой воды, отплевался и
откашлялся: хлебнуть все же пришлось. Перед глазами расстилалась гладь
Ганга и далекий противоположный берег, медленно плывший вправо - его
сносило течением. Дмитрий развернулся и понял, что произошло: часть
глинистого откоса обвалилась и рухнула в воду. Еще он увидел человеческие и
лошадиные головы, торчащие из воды. Лошади плыли к ближнему берегу, люди
громко орали и били по воде руками. С берега тоже кричали. Кричали
отчаянно.
В сапоги набралось по ведру речной воды, мешали доспехи и меч. Кое-как
удерживаясь наплаву, Дмитрий попытался стряхнуть сапоги. Дернул ногами.
Тщетно. Выругавшись, начал выгребать к берегу: гнедую, за которую хорошо бы
было ухватиться, поминай как звали. Пологое, удобное для того, чтобы
выбраться, место лежало немного ниже по течению.
Злой и обалдевший, он не сразу разобрал крики, доносящиеся с берега, а
когда до него дошло, о чем же кричат, Дмитрий резко остановился и,
напрягшись, попытался по пояс выскочить из воды. По пояс не удалось, но сил
хватило, чтобы выскочить по грудь и развернуться кругом. При этом он
потерял один сапог.
"Лучше бы оба", - подумал он, шаря взглядом по рыжей от глины воде.
Сколько всадников упало в реку вместе с обрушившимся берегом, он не
знал, но одним из них оказался Халиль-Султан, пожелавший с берега
полюбоваться на переправу войска через Ганг. И теперь нукеры выкрикивали с
берега его имя.
До берега было рукой подать, но глубоко - по крайней мере, глубже двух
с лишком метров его роста. Дмитрий еще раз напрягся, забил ногами, потеряв
наконец и второй сапог, и снова приподнялся над водой. Черт, ничего не
разобрать... Выплыл принц или нет?
Так ничего и не поняв, Дмитрий ушел в воду по маковку, и тут босая
пятка задела что-то мягкое. Он с силой загреб обеими руками, уходя еще
глубже, раскрыл глаза, но ничего не увидел в мутной от ила и глины речной
воде. Однако его коснулась не проплывающая мимо рыба, сослепу ткнувшаяся в
пятку. И не водоросль. Он шарил руками, кидаясь из стороны в сторону, и
вдруг нащупал что-то кончиками пальцев. Воздуха оставалось мало, а течение
было его соперником. Дмитрий дернулся в сторону находки и обхватил пальцами
чью-то лодыжку. Человек даже не дернулся. Дмитрий притянул безвольное тело
к себе, нащупал пояс, обхватил тело правой рукой и рванулся к поверхности.
Вынырнув, он увидел, что рухнувший откос остался позади, а пологий
берег уже напротив. И увидел, кого вытащил из реки.
Из раскрытого рта Халиль-Султана текла вода. Приоткрытые глаза принца
закатились, а правая сторона лица заплыла багровым цветом. Шлема не было.
Понять, жив принц или мертв, было невозможно. Мало ему было собственной
тяжести, так еще и Халиль-Султан не в кисейную рубашку одет! Придерживая
голову принца над водой, Дмитрий изо всех сил выгребал к близкому берегу.
Илистый берег встретил его негостеприимно: ноги увязли. Дмитрий с
матом выдирал каждый шаг, боясь, что не успеет. А с берега уже спешили
нукеры, желавшие одного - забрать тело принца.
- Прочь! - взревел Дмитрий, прижав к себе юношу. - Убирайтесь!
Оставьте его или он умрет! - А мысли бешено колотились: "Быстрее...
Быстрее! Не успею..."
Кого-то он пнул ногой, и тот отлетел с криком и брызгами. Едва
выбравшись из воды, он опустил царевича на мокрый берег и принялся за дело.
На Халиль-Султане была кираса. Дмитрий выматерился, рванул нож и полоснул
по завязкам, стягивающим ее половинки. Кираса полетела в сторону. Положив
юношу грудью на колено, Дмитрий надавил ему на спину. Изо рта
Халиль-Султана побежала вода. Он давил еще и еще, пока вода не перестала
течь. Швырнул принца на спину и упал перед ним на колени. "Как там... Рот в
рот!.. Свести и развести руки... Так или нет?!" - бессмыслицей прыгало в
мозгу. Он прижался губами ко рту Халиль-Султана, с силой выдохнул воздух из
легких, с силой скрестил безвольные руки юноши и снова развел их в стороны.
- Ну давай же, дурак, дыши, - бормотал он по-русски. - Дыши, сопляк,
дыши!
После третьего "продува" тело принца судорожно дернулось, а грудь
поднялась. Халиль-Султан с силой втянул в себя воздух и забился в тяжелом,
выворачивающем кашле.
- Мо-ло-дец! - почти простонал Дмитрий, приподнимая и поворачивая
Халиль-Султана на бок.
Принца бил кашель и мучительно рвало. Дмитрий поддерживал его на весу,
пока рвота и кашель не прекратились. Халиль-Султан затих. Дмитрий повернул
его лицом к себе. Юноша повел мутными, ничего не понимающими глазами и
потерял сознание. Дмитрий с облегчение вздохнул. Дышит. Дышит!
Он обнял Халиль-Султана за плечи, другой рукой взял юношу под колени и
прижал к груди. Попытался встать, но ноги расползлись по мокрой глине.
Тогда он посмотрел на сгрудившуюся вокруг толпу, не различая ни лиц, ни
одежды.
- Мирза Халиль-Султан жив, - сказал он. - Возьмите его.
У него забрали бесчувственного Халиль-Султана. Помогая себе руками,
Дмитрий тяжело поднялся. Голова кружилась, на лицо тоненькой струей стекала
вода. Он содрал с себя мокрый тюрбан, который как-то умудрился не слететь с
головы, скрутил его в жгут, выжал.
Мокрой насквозь была не только чалма: с бороды и усов капало на грудь.
Дмитрию вдруг стало холодно, его затрясло в ознобе, зубы выбили краткую
дробь, и он выругался. Неужто вздумал простыть после купания в теплой
водичке? А надо ведь еще найти свою лошадь... Одежда липла к телу, но озноб
прошел. Он вздохнул и, переступая ногами по влажной грязи, пошел вверх по
пологому береговому склону.
Не все, присутствовавшие при спасении принца, поспешили за нукерами,
унесшими Халиль-Султана. Зевак хватало. Дмитрий прошел сквозь толпу, и она
расступалась перед ним.
Лишившихся всадников коней, которые благополучно выбрались из реки
ниже по течению, трое воинов согнали вместе и привели к обрыву. Его гнедая
была среди них. "Вот и хорошо, - устало подумал Дмитрий, - не придется
бегать..." Он направился прямо к лошади. Гнедая тоже увидела его и, не
торопясь, зашагала навстречу.
Поставив босую ногу в стремя, Дмитрий ухватился за переднюю луку и
поднялся в седло. Мокрая одежда при каждом движении вздыхала и хлюпала. Он
дал лошади шенкеля, рысью направив ее в сторону лагеря.
Покачиваясь в седле, Дмитрий думал, что, бултыхаясь в реке, совершенно
не предполагал, чем все в конечном счете обернется. Он просто спасал
утопающего, на которого случайно наткнулся. И неизвестно, что было бы, не
сделай он принцу искусственного дыхания. Вряд ли Халиль-Султана откачали бы
его преданные до последнего вздоха слуги... Но в результате он спас не
кого-нибудь - внука самого Тамерлана.
Повинуясь внезапному импульсу, он дернул поводья, разворачивая лошадь
к реке. Снова выехав на обезлюдевший обрыв, Дмитрий соскочил с седла и
отпустил повод, давая гнедой свободно пастись, а сам сел на землю, скрестив
под собой босые ноги, и стал глядеть на мутную гладь.
Переправа продолжалась. Кони с плеском входили в реку, всадники
спешивались и плыли рядом, держась за седла. Пешие кидались в воду в
обнимку с надутыми воздухом кожаными мешками.
Дмитрий вытащил из-за пояса тюрбан, бросил мокрую тряпку подле себя;
расстегнул пояс с мечом и ножом, кинул рядом, а затем принялся распускать
завязки на правом боку, чтобы снять чешуйчатую безрукавку. Мокрая кожа
ремней скользила в пальцах. Он чертыхался сквозь зубы, упрямо дергая
непослушные ремешки. Наконец он освободился от брони, стащив ее через
голову, и повел плечами: хорошо.
Солнце стояло в зените - бритым теменем Дмитрий чувствовал его жар.
Оглянулся на гнедую: не ушла ли? Нет. Мирно паслась шагах в десяти,
пощипывала себе травку и ухом не вела, когда с переправы доносилось звонкое
ржание.
Он пошевелил пальцами босых ног. Сапожки-то - тю-тю... Речка их себе
подарила. Ног нет, а сапоги любит...
Дмитрий подобрал с земли комочек сухой рыжей глины и кинул в реку. За
шумом переправы он не услышал всплеска, а круги на воде не успели толком
разбежаться - рябь речной воды поглотила их, растворила в себе. Комка
крупнее поблизости не валялось, он махнул рукой и лег, повалившись на
спину.
Небо в зените отливало белесой бирюзой. Дмитрий зажмурился - солнце
слепило - и окунулся в красное марево под сомкнутыми веками. Он лежал и не
шевелился, слушая гомон человеческих голосов и рев животных на переправе.
"Надо же... Лежу, - подумал он. - Почти как тогда... Только не
задницей к небу и в одежде...
Я вытащил из реки Халиль-Султана и откачал мальчишку. Теперь одно из
двух: либо я встречусь с Тамерланом и выложу ему легенду о посланце Аллаха,
либо нет. Если нет, ухожу отсюда к чертовой матери. Куда глаза глядят. Не
пропаду: начальная школа была хорошей. Мог бы курсы открыть "Школа
выживания во времена правления Тимура". И патент взять.
А может, я все-таки сплю? Сплю и вижу сон и никак не могу
проснуться... Но проснусь, тряхну башкой и подумаю: "Господи, и привидится
же..."
Нет, не сплю. И не спал - я рубил и резал, смотрел, как льется
красная, соленая кровушка, и собирал барахло. Я - холодный и расчетливый
убийца. И мародер. Стал таким. Ничего не поделаешь - работа такая.
Средневековая солдатская работа: рубиться часами и не думать об усталости;
рубиться не до седьмого, а до сотого пота; пить допьяна и плясать полночи,
празднуя победу, пока не свалишься и не заснешь; а проснувшись, не
жаловаться на боль в натруженных мышцах, вновь бурлить энергией и быть
готовым отмахать километры, чтобы найти нового врага и сцепиться с ним.
Да, энергией мир прошлого заряжает. Включает внутри аккумулятор, о
существовании которого даже и не подозреваешь. Сейчас мне уже не кажутся
сказками легенды о знаменитых бойцах прошлого, которые могли сражаться по
трое суток кряду.
А если произойдет чудо? Если я вдруг снова окажусь на питерских улицах
и услышу фырканье автомобилей, лязг трамваев, увижу людей, одетых
совершенно иначе? И вернусь к прежней, спокойной жизни: связь, компьютеры -
мирная, рутинная работа, а по вечерам, если приспичит, посидеть в клубе с
девчонкой? И там вновь будет Игорь, спортивный зал и... мечи... О-ох, мать,
мечи... Нет, больше я не возьму в руки ни одной железки. Даже перочинного
ножа носить не буду. Ни за что... Я стал опасным человеком. Столкнусь
невзначай с каким-нибудь недоумком и отправлю его в ад на одном рефлексе...
А потом доказывай в суде, что данный факт смертоубийства есть тяжелое
наследие прошлого... Хе-хе...
Что-то я размечтался... Мечтать же о несбыточном не стоит - плохо
сказывается на голове.
А вот с игрой в берсерка пора покончить. Надоела она мне. Не по нутру.
Уйти... Да, уйти. Мир полон пока белых пятен. Можно двинуть в Америку.
Там Колумбом еще и не пахнет. Доберусь до ацтеков и скажу: "Привет, мужики!
Не узнали? Да это ж я, Кецалькоатль. Собственной персоной..." А что? Похож:
большой, бледнокожий и бородатый. Попробую, что значит быть живым богом.
Может, и понравится... Лишь бы на настоящего Кецалькоатля не наткнуться.
Тогда ничего не выйдет... И у ацтеков ум за разум зайдет: надо же, сразу
два Кецалькоатля!
Никогда не думал, что стану таким прожженным авантюристом. Или всегда
был им в потаенных глубинах души, только не подозревал об этом? Чтобы
авантюрист проклюнулся, требовалось всего-то ничего: вывернуть меня
наизнанку. Что и было с успехом проделано неизвестным мне образом... Вот
только кем? Или - чем? Впрочем, теперь-то какая разница?
Почему во мне проснулось желание уйти, куда глаза глядят? Почему я
постоянно возвращаюсь к нему в мыслях? Не потому ли, что выздоровел?"
Дмитрий нехотя пошевелился, лениво поднял руку и махнул ею в воздухе,
отгоняя от лица жужжащую мошку. Солнышко приятно грело. Он нащупал мокрую
тряпку тюрбана и положил на лицо. Стало совсем хорошо. Теперь можно
воспользоваться минутами затишья и поразмышлять: о себе, родном, и о
перспективах на будущее.
"Долгонько же я выздоравливал, - признался он себе. - Потрясение от
переноса в прошлое оказалось столь мощным, что рассудок не сразу справился,
не сразу восстановил равновесие. Да и распорядился я собою не лучшим
образом: из огня да в полымя.
Стать солдатом орды Хромца, подвергнуть себя прессингу гораздо
большему, чем если бы в полном одиночестве медленно сходил с ума в
каком-нибудь укромном уголке, - вот что было настоящим безумием:
превращение из мирного инженера-электронщика в средневекового рубаку.
Что я видел? Как цветущие, полные жизни города и селения обращаются в
руины, покрытые пеплом и горами человеческих трупов. Бойня. Меч или топор
распластывают человека, разделяют на части. И одуряющий запах крови,
струйками бьющей из перерубленных артерий - сердце-то затихает не сразу.
Но я выдержал, потому что запретил себе думать. Думать о том, что
происходит со мной; что происходит вокруг меня. Попытался жить даже не
одним днем, а одним часом... Только "здесь и сейчас" - всего остального
просто не существует. Наверное, лишь благодаря этому и выдержал. И еще
потому, что понимал не мозгом, а нутром: эта бойня для средних веков
естественна. А что естественно, то не безобразно... И если сильный нарочито
медленно перерезает гортань слабому, наслаждаясь его предсмертным
хрипением, как музыкой, так оно и должно быть.
Беда лишь в том, что для меня самого это никогда не станет
естественным. Менталитет другой.
Я научился без содрогания наблюдать предсмертные муки жертв и давить в
себе желание разделаться с мучителем. Я научился быть бесстрастным и
равнодушным свидетелем - никаких эмоций. Но одной бесстрастности оказалось
мало.
Выключиться из тошнотворных игрищ предков - вот естественное желание
новоиспеченного путешественника во времени и по совместительству
ландскнехта. Но как - если тебя, словно картошку какую-нибудь, неведомый
повар перекинул из одного кипящего котла в другой? А картошкой быть не
хочется. Хочется, чтобы у картошки выросли ножки и выпрыгнула она из
немилого варева, послав на хрен повара с его закидонами...
Не получится выключиться. Не получится выскочить из котла. Для этого
надо покинуть прошлое, а потому мечты останутся мечтами.
И нечего тешить себя иллюзиями. Америка, то да се... Какая Америка,
если серьезно? Ну, доберусь я до нее - до прерий и бизонов, до пирамид и
Пернатого Змея. И что дальше? Господа ацтеки любили вкушать человечинки по
праздникам, да и не по праздникам тоже. Отучить их от этой привычки едва ли
окажется возможно, а самому принимать участие в каннибальских пиршествах...
Нет уж, спасибо... Если моя нога и ступит на неизвестный пока континент, то
я доберусь до прерий - и баста. Томагавки, мокасины, охота на бизонов,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг