и стало понятно, что "Белка" тонет. Омертвевшими пальцами раздергиваю узел и
успеваю увидеть, как мигает сигнальная лампочка на клотике. Руль мотается на
транце, грохая о корму, но потом захлестывает и его, и это последнее, что
остается в памяти.
Океан лупил меня, через шнуровку тента брызгала вода, от запахов
резины, пластика и талька начинало тошнить и стошнило. Двое суток оставалось
только сидеть в гидрокостюме, промывать горло, саднящее от соли, желчи и
желудочного сока, а вокруг плескалась равномерная смесь соленой воды,
блевотины и некстати приключившегося поноса. Вверх-вниз, вверх-вниз,
вглубь-наружу, как в акте плотской любви, но с изобилием несвойственных
оному жидкостей...
Тогда-то и хлынули слезы. И начался вой. По всему сразу, а прежде всего
по Игорю Пескову. Его невозможно было одолеть, он рвался и рвался наружу, до
хрипа, до утраты голоса и еле слышного сипения. Не помню, сколько это
длилось, но кончилось только вместе с тяжким и долгим обмороком. После него
наступило темное, мерзкое, благодетельное отупение.
Ящик выплыл к плоту на третий или четвертый день. Штиль с почти
незаметной зыбью, солнце палило как огнемет, камеры и тент раскалялись до
ожогов. Мне уже попадались ошметки нашего движимого - коробка из-под яиц,
пластиковый пакет с гречкой, видеокассеты, покетбук, мяч и диванная
подушка... Ящик плавал дольше.
Герметически закрывавшийся, он выдержал шторм. Внутри лежали кроме
прочего запасные батареи к ПСП, прибору спутникового позиционирования, и сам
прибор со встроенной лоцией мира. Лоция - это особенно радостно. Не нужно
никаких навигационных инструментов, секстантов и хронометров. На дисплее все
трассы активного судоходства обозначены красным, районы военного
патрулирования синим, есть все течения со скоростью и глубинами, есть
господствующие ветры. Есть далее информация о живности, видах планктона и
борьбе с акулами... Теперь было понятно, куда и как уходить. Ясно было, что
против мощных течений, сносивших меня к суше, было не выгрести, и плотом
можно было управлять лишь отчасти. Но надо сделать все, что можно. Как жаль,
что не хватило времени выдернуть из кормового рундука мини-мотор с водометом
и пару канистр с горючим...
Продукты я не трогаю. Пока обхожусь рыбой. Может, просто выбросить все,
в том числе снасти и ружье? Голода не чувствую, да и жажды почти нет. Лежу,
глядя в небо, и не думаю ни о чем, в памяти время от времени всплывают
странные слова и звуки, и каждый раз я подскакиваю от ужаса, потому что
никто не знает, как это начинается. Но бред почему-то не приходит, и
проклятая трусость заставляет впиваться зубами в жирные куски вяленой
дорады, а потом долгими глотками тянуть солоноватую воду... "Thus conscience
does make cowards of us all..."
Самое странное в моем положении то, что мне незачем возвращаться на
сушу.
На седьмые сутки задул ветер. По лоции такого потока здесь не должно
быть, но давление все падало, и следовало ожидать хорошего шторма, и как раз
такого, который отнесет меня подальше... Надо было только вытерпеть эту
бесконечную пляску и зверские удары, а потом... Может быть, я наконец
решусь...
Однако ветер был ровный и не разгонял хорошую волну - так, противная
тряская зыбь, и все. Оглядываюсь в тоске, но ничего не начинается: пена с
гребней все летит, как тысячи плевков, все на плоту намокает, включая меня,
и ничего не происходит...
"Мементо мори" на самом деле переводится "Не забудь умереть".
Странный звук, вроде хрюканья. Смотрю назад, и что-то крупное мелькает
в бурлящей у борта воде. Акула?! Хватаю ружье, но тут же, опомнившись,
откладываю. Голодная, крупная и настойчивая акула метров на шесть эффективно
решила бы мои проблемы...
Мощный удар в днище подбрасывает меня и едва не отправляет за борт.
Вцепившись в леер, перевожу дух. Надо же, сколько еще во мне адреналина...
Сердце колотится обо все ребра сразу. Дорады в шторм уходят на глубину. Что
же это?
Ответ возникает через несколько секунд. Радостными сине-серыми
молниями, прочертив капельные следы, взлетают гладкие мощные тела! Без
плеска вонзаются в волны, несутся под водой и снова вылетают, как... как
дельфины...
Двадцать минут я смотрю, как они играют. Все свои трюки, словно в
сан-францисском Оушен Сити, они показывают раз по сто, и так, чтобы мне было
хорошо видно, не забывая время от времени поддавать мне под днище. Но я уже
не шарахаюсь, как тогда, и смотрю на них. Лобастые, блестящие, хитрые,
крупные веселые глаза. Моя зависть мелка и беспомощна. Почему им ничего не
страшно? Почему Аренда не тронула зверей? Почему? Почему за все должны
платить мы? И за что мы, собственно, платим?.. Да еще нашими несчастными
детьми?..
Но додумать эти неотвязные мысли мне и сейчас не дают.
Мгновенно и четко, как в отработанном аттракционе, стая из одиннадцати
крупных животных выстраивается в каре и поворачивает в мою сторону.
Синхронный нырок, и они уже под плотом. Дружная "горка", и под плотом
остаются четверо, а я с тупым удивлением ощущаю, что они волокут мой
гигантский резиновый бублик на приличной скорости. От рывка я валюсь на пол
и здорово стукаюсь головой о банку с ветчиной...
Когда я прихожу в себя, плот все так же летит по волнам. Семеро
дельфинов мчатся рядом, выпрыгивая из волн, а упряжка четверней волочит
меня. Перевалившись, кое-как встаю на колени и со стонами начинаю рыться в
барахле. Разумеется, ПСП находится именно тогда, когда складывается твердая
уверенность, что он вылетел в воду и сейчас на полпути к пелагическому илу.
При взгляде на дисплей тупое удивление сменяется острым ужасом. Желтый
квадратик, обозначающий меня, растягивается цепочкой таких же, и они явно и
недвусмысленно смещаются на север, к островам Карибского моря, и мощное,
хотя и небыстрое, Северное экваториальное течение помогает им... Лихорадочно
набираю подсчет скорости, и у меня начинают снова трястись руки. До сорока
морских миль в сутки.
Скорость плота резко снижается, и я опять не удерживаюсь на ногах.
Дельфины из-под днища резко уходят вперед и красиво расходятся в стороны, а
на их место стремительно скользят другие, и плот опять набирает скорость. На
спинных плавниках, распарывающих бегущие волны, успеваю заметить четкие
белые ромбы. Так и есть.
Как можно было позабыть, что на вершине тента закреплен радиомаяк!!!
Автоматически включаясь при спуске на воду, он посылает сигналы, пока не
сядет батарея... А меня еще мучили страхи, не засекут ли ПСП при
включении...
Не помню, когда американцы выпустили в свои воды этих несчастных
животных. Еще до Аренды им всадили в мозг какую-то дрянь, которая помогает
засекать даже слабые сигналы маяков на спасжилетах, даже всплески пловца.
Поначалу они искали русские подлодки новейшего образца, не засекавшиеся
никакими приборами. Потом их поставили на службу в "Коуст Гард". Они все
делают правильно, как натренированы. Они тренируют и свою молодь. Они спасут
меня и доставят на сушу. Они могут даже ловить для меня рыбу. Правда,
готовить ее они не могут. Одичали. Жаль, Яго, страшно жаль.
На Гаити, говорил Игорь, в Порт-о-Пренсе расположена одна из крупнейших
Баз, накрывающая Северную и Южную Америку. Это очень хорошая База. Говорят,
ее патрулирует целый флот катеров и гидросамолетов. Гозорят, на ней
Посредники и аккумуляторы живут почти втрое дольше. Говорят, она очень
красивая и комфортабельная, не чета африканским и азиатским. Говорят, это
последняя акция Фонда Сороса...
Вскакиваю на ноги, хватаю ружье и с дикой натугой взвожу. Это дельфины,
которые знают людей. Они должны понимать.
- Эй!.. - ору я во всю глотку, тряся ружьем. - Пошли вон! Пошли вон!
Брысь, твари!..
Ничего не меняется. Ветер движения бьет в лицо, пена и брызги кропят и
без того мокрую рубашку.
- Фу! - ору я. - Стоп! Hold it! Get lost!.. Leave me alone!..
Отставить! Fuck off, мать вашу!..
Ей-богу, они даже оглядываются на меня - сочувственно. Дескать,
сбрендил пассажир от потрясений. Если выпрыгнуть, они все равно потащат
меня, на спинах.
Тогда я поднимаю ружье и целюсь. В крайнего левого.
Клянусь, они все видят. И все понимают, гады. Как я ненавижу их. Как я
ненавижу себя.
Стрела с щелчком срывается с тетивы и летит прямо в гладкую спину
зверя, но он в последнюю секунду круто уходит влево, и белый гарпунчик на
тросе безвредно пронзает воду. Не снижая скорости, дельфин впивается в трос
и легко перекусывает его.
От рывка я снова брякаюсь назад, но успеваю увернуться от коробки и
навигационного ящика. Днище бугрится, ходит ходуном, но я остаюсь лежать,
переводя дыхание. Потом встаю на колени и начинаю снова рыться в мокром
перепутанном барахле, пока наконец не нахожу то, что надо. Тогда я встаю и
поворачиваюсь к дельфинам.
- Ладно, - говорю я. - Простите меня, ребята. Хорошие вы. Честные,
верные, надежные. Но вот мерзость какая... Мне туда нельзя. Понимаете? Ах
да, вы ведь американцы. Ну так вот, слушайте... - И я ору что есть мочи,
давясь ветром и слезами: - Who can control his fate!!! 'tis not so now!!! Be
not afraid, though you do see me weapon'd! Here is my journey's end, here is
my butt! And very sea-mark of my utmost sa-a-a-ail!!!
Поднимаю обеими руками "беретту", которую Гор прятал под обивкой
навигационного ящика. Килограмм лучшей стали и свинца. Едва удерживаю
массивную рукоять, кисти у меня мелковаты, но я все равно удержу и дотянусь
до спуска. Магазин двухрядный, на пятнадцати патронов, и еще один в кармане
мокрых шортов.
Первая пуля уходит в цель безошибочно. Дельфин молча переворачивается
на спину, и багровое облако растягивается в волнах.
Надежда, что выстрел испугает их, не сбылась. Двое остаются с мертвым,
а остальные толкают плот еще быстрее. И тогда я сую дуло в воду и начинаю
палить наугад, очередями, под плот, в лобастые головы, гладкие спины,
веселые глаза.
Мне везет. Мне очень везет. Похоже, ни одна девяти-миллиметровая
парабеллумовская пуля не ушла в молоко. Шестерых мотают волны вокруг меня,
красная пена плещет в гулкие камеры, а последний, которому вырвало кусок
спины, пытается, теряя густую человеческую кровь, толкать мой плот дальше.
Спасать меня.
Потом безжизненно затихает и он.
Второй магазин со щелчком уходит в рукоять. Передергиваю затвор и уже
одной рукой, не боясь промазать, всаживаю пулю за пулей в камеры плота.
"Беретта" исправно грохочет и, наконец лязгнув, умолкает. Теперь шипит и
клокочет воздух, радостно вырывающийся сквозь воду обратно, в атмосферу, к
ветру и облакам.
- Ну вот, - говорю я мертвым дельфинам, - прощайте, ребята. А может, и
нет.
Стаскиваю с себя промокшие шорты, фланелевую рубашку Гора, снимаю и
швыряю в океан часы, крест из храма Гроба господня и мамин медальон,
последним - кольцо с изумрудом, которое он подарил мне за индийскую регату.
Ветер обжигает мою кожу, холодит мокрые обнаженные груди и живот, и это
почти как любовь. Или после любви, когда все уже кончилось.
12
Голландская болезнь остановилась год назад. Карагачи, стремительно
гибнувшие по всему городу, истекая бурой пузыристой гнилью на радость
шашлычникам, больше не обнаруживались. Может быть, потому, что почти не
стало птиц, а они, как утверждают фитопатологи, и есть главные переносчики
заразы. Но не стало и насекомых - весенние деревья насилу отцвели. Почти
исчезли уличные собаки и кошки. Но не стало и крыс. Домашние собаки и кошки
тоже встречались все реже и реже. Биологи, занимавшиеся городскими
биоценозами, ликовали, собирая изобильный материал и рассказывая об этом
горожанам.
Плотников усмехался в бороду, слушая местное радио, крутя баранку и не
забывая одним глазом поглядывать на дисплей БК. Маршрут был нанесен давно, и
в Бишкеке его интересовало многое, равно как и вообще в этой стране.
- А вот как бы узнать, - вслух сообщил он самому себе, - волнует ли их
то, что некоторые типы хомо эректус на городских улицах стали встречаться
гораздо реже, а некоторые и вовсе исчезли?..
За долгую и одинокую поездку Плотников привык разговаривать с собой. БК
записывал его монологи, в которых попадались мысли, годные для дальнейшей
огранки, и даже мог поддерживать беседу, но Андрей Михайлович не любил
роботов ни в виртуальном, ни в биологическом исполнении. За бортовым
компьютером он признавал только служебные функции и свой автомобиль ценил за
могучую покорность и бессловесность.
- Тэ-О!.. - громко сказал Плотников, сворачивая в очередной проулок,
выбранные БК для сокращения расстояния.
На карте высветились белые кружки - один сплошной, то есть фирменная
станция техобслуживания, и один пунктирный, то есть вполне левая. До обоих
было пилить изрядно, и Андрей Михайлович боялся, что батарея не сдюжит.
Накануне в горах какой-то психопат обстрелял его, и весь запас резервных
ячеек ушел на то, чтобы залатать битое, но мертвых осталось довольно много.
- Добро, Петрович, - кротко сказал Плотников, - инда еще побредем...
Свистнул знакомый неприятный сигнал, и на дисплее в двух кварталах
впереди замигал красный треугольник.
- Ай молодца, Андрей Михалыч, - похвалил себя Плотников, - не пожалел
денежек, установил АП-детектор! Интересно, на что он реагирует? Генка,
мерзавец, так и не сказал...
Конечно, можно было попытаться прокрутиться и уйти, но местным аповцам
все тайные тропы были известны лучше, и кто поручится, что они в этот самый
миг не пасут его точно так же, как он их? Уклонение от встречи их комп может
оценить как криминальную ситуацию, а огонь они открывают не спрашивая...
Поправка на азиатские нравы давала еще более неутешительные возможности.
Плотников сбавил ход и осторожно покатил дальше.
Ждали его именно там, где свернуть было некуда, а разворачиваться
трудно.
- Очень неглупо, - оценил Андрей Михайлович. - Будь я Наполеон или там
Ахмад-шах Масуд, так бы и делал всю жизнь. Эхе-хе...
Законопослушно остановив машину, он остался сидеть, безо всякого
удовольствия наблюдая, как стволы пулеметов патрульного экипажа настороженно
обводят его габариты. Второго патрульного он не видел, а другой,
переваливаясь в кажущейся неуклюжей объемной броне, подошел к окну
водительского отсека. Пистолет его был в кобуре, но Плотников знал, что
хлопок по сенсору выбросит оружие в руку меньше чем за секунду. Это знали
все.
Лица патрульного не было видно за щитком шлема.
- Здравствуйте, - без всякого акцента сказал он. - Издалека?
- Да, - отвечал Андрей Михайлович, - Санкт-Петербург.
- Хорошая машина, - патрульный провел перчаткой по дверце. Ток
Плотников заблаговременно вырубил, да и перчатка была особая.
- Казенная, - отвечал Андрей Михайлович. - Но ничего. Старовата только.
- А документы у вас есть?
Вот и пошел нормальный разговор. Плотников достал все карточки -
глобал-пасс, водительскую лицензию, регистровый талон, допуск на съемки от
Арендного комитета, служебное удостоверение, дипломы и разрешение на
помповик и шокер. Аповец без эмоций принял всю пачку и начал одну за другой
грузить карты в сканер, подвешенный на поясе. Андрей Михайлович знал, что на
щитке шлема изнутри высвечен его портрет - выпуклый загорелый лоб с
остатками светлых вьющихся волос, тяжелые старомодные очки, квадратная
борода, худая мускулистая шея, фото кистей рук, алгоритм походки, а вот
сейчас, когда страж грузит глобал-пасс, камера на шлеме сканирует рисунок
термоизлучения сосудов его лица и подтверждает полное соответствие.
"Надеюсь, что сбоя не будет", - мрачно подумал Плотников.
Снайнинг-программа, управляющая оружием патрол-кара, промахов по введенной
цели не дает. "Без секунданта, без врача, убит каким-то нижним чином по
незначительным причинам... - И уж совсем мрачно доцитировал: -...а то и
вовсе сгоряча..."
- Спасибо, - сказал патрульный, но документов не вернул. - Цель
пребывания?
- Исследовательская работа. - Плотников осторожно достал еще одну
карточку. - Вот, пожалуйста...
- Какого рода исследовательская работа? - карточку патрульный не взял.
Ну погоди. Андрей Михайлович сделал глубокий вдох и начал:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг