была конфискована в пользу государства, а вор Прошкин получил благодарность
и пообещал и впредь помогать нашей славной милиции в задержании
нежелательных лиц. И действительно: вскоре он вытащил пачку новеньких
сторублевок, которые показались ему фальшивыми, и он сдал их вместе с
владельцем в милицию, чтобы чего доброго не сесть в тюрьму как
фальшивомонетчик. Деньги оказались настоящими, но были конфискованы в пользу
государства, а вор Прошкин получил в подарок именные часы и путевку на южный
берег Крыма. Там он обчистил в пользу государства несколько квартир, за что
был представлен к званию Почетный Работник Государства.
В настоящее время вор Прошкин продолжает сотрудничать с государством.
Недавно он взял банк, передав всю сумму в государственную собственность, а
государство, припрятав эту сумму подальше, взыскало аналогичную с
ограбленных лиц.
4. ОТВЕТ ШЕРЛОКА ХОЛМСА
У Шерлока Холмса спросили, как он нашел себя. - О, совсем несложно! -
ответил великий сыщик. - Я просто искал преступника...
Новые люди в арифметике
Прежде у нас в арифметике были одни профессионалы. Посчитают до ста, а
обсчитают до тысячи. Посчитают до тысячи, а обсчитают до миллиона. Одному
вместо зарплаты насчитают штраф, другому вместо премии - семь лет строгого
режима.
Не понравилось это рядовым среднеарифметическим массам, и отправили они
профессионалов на заслуженный отдых, на персональную пенсию. А новых решили
избирать альтернативным путем, преимущественно из обсчитанных прежней
арифметикой.
Бурные были выборы. Обсчитанных столько набралось, что за ними ни в
какую арифметику не пробьешься. Но зато выбрали достойных людей.
Трудолюбивых. Неделями бьются над каждым" арифметическим действием. Дважды
два выносят на всенародное обсуждение - пусть народ скажет свое слово.
Народ, конечно, не прочь сказать слово, но почему-то после всенародного
обсуждения дважды два получается пять. Или семь. И приходится недостающее
добавлять из собственного кармана.
Ну, это уж совсем никуда: дело-то общественное! И все чаще новые люди в
арифметике стали поглядывать на общественный карман.
Спохватились среднеарифметические массы: да их же опять обсчитывают!
Правда, не по злому умыслу, а от чистого сердца. Бескорыстно,
непрофессионально, но - обсчитывают.
С той только разницей, что если раньше обсчитывали на уровне высшей
математики, то теперь обсчитывают на уровне дважды два.
Могу молчать!
Приглашает меня наше партийное руководство. "Хотим, - говорят, - знать
ваше мнение".
Раньше мое мнение знали все, потому что оно было у всех одинаковое. А
теперь, когда мнения разные, приходится интересоваться.
Я говорю: вот этот лозунг, "Вся власть Советам!" Что-то я в нем
недопонимаю, наверное.
"Как это - недопонимаете? У нас этот лозунг семьдесят лет, а вы все еще
недопонимаете?"
Я говорю: если Советам вся власть, то что же тогда партийному
руководству? Прежде оно - дзинь-дзинь! - и советская власть - топ-топ - на
доклад является. Оно дзинь-дзинь, а она топ-топ. Неужели теперь советская
власть будет нажимать на кнопки? "Демократия, - улыбается партийное
руководство. - Демократия нам нужна. Но вот какая нам нужна демократия?"
Когда мне говорят, что нам нужна не та демократия, я понимаю, что
никакая демократия нам не нужна. Или я сказал что-то лишнее? Ладно, могу
молчать.
"Ну вот, сразу уже и молчать. Чуть что - сразу молчать. Нам же
интересно знать ваше мнение!"
Я говорю, что целиком согласен с замечательными словами: "Этим людям
хотелось бы уверить себя и других, что застой лучше движения".
Восхищенная пауза.
"Это сказал Михаил Сергеевич?"
"Нет, Виссарион Григорьевич".
"Как вы сказали? Виссарионович?"
Объясняю, что это сказал Белинский.
Облегченная пауза: Белинский нам не указ.
"А что вы вообще думаете о гласности?"
О гласности я думаю много. Во всяком случае, больше, чем говорю.
Говорить я стараюсь поменьше. Особенно в таком высоком учреждении.
"Напрасно вы так, - говорит партийное руководство. - Ведь напрасно?"
"Мне кажется, нет".
"Напрасно, напрасно. А каково ваше мнение?"
"Не напрасно."
"А каково ваше мнение?"
Гласность наша в бою, но не на коне, а в тачанке. Она несется вперед, а
стреляет назад. По задним целям. По прошлым. По пройденным.
Напрасно я так о тачанке - она наше славное прошлое.
И напрасно я так о гласности - она наше славное настоящее.
Напрасно я так, напрасно...
Ладно, могу молчать.
Исторический выбор
Сегодня цель уже не так оправдывает средства, как оправдывала в прежние
времена. Сегодня она говорит: средства были ошибочные. Нехорошие были
средства.
Но цель-то была хорошая! Она потому и оправдывала средства, что была
добрая, гуманная. Была бы она другая, разве б она могла такие ужасные
средства оправдать?
Цель у нас была высокая: построение социализма. Сначала она была еще
выше, аж до самого коммунизма, но потом мы решили: пусть будет социализм.
Такой мы сделали исторический выбор.
Какие средства оправдывала эта цель? Ну, сначала, конечно, революцию,
гражданскую войну. Потом, уже в мирное время, классовую борьбу со всеми
вытекающими последствиями. И все это время нужно было людей кормить, причем
не после, а до построения социализма. И не как-нибудь выборочно, а всех
кормить, сверху донизу.
К сожалению, еды хватало только на начальный период: начнем сверху - и
еды уже нет. Опять начнем сверху - и еды опять нет.
Как же сверху донизу людей накормить, если стоит сверху начать, как вся
еда на этом кончается?
Те, которые снизу, шеи повытягивали, изо всех сил тянутся, чтоб вверху
еду ухватить. Им говорят: спокойно. Накормим всех сверху донизу. Но лишь
сверху начинаем - и еды снова нет.
А цель-то вообще хорошая. Просто замечательная. И средства, которые она
оправдывает, хорошие, не такие, как прежде.
Жаль, что среди этих хороших, замечательных средств нет
одного-единственного: средства к существованию.
Швеция не принимает
В кооперативной газете, свободно конвертируемой за три рубля на одной
из центральных площадей столицы, было опубликовано сообщение, подписанное
совместным кооперативом трех ведомств: Воздушного сообщения, Жилищного
распределения, и Продовольственной службы. В сообщении говорилось, что
такого-то числа из аэропорта Домодедово отправляется самолет, который будет
угнан в столицу Швеции. Билеты по договорным ценам.
От центральной площади неудержимый поток устремился в направлении
Домодедова. Мы-то думали, что у нас дефицит колбаса, батарейки, табачные
изделия, а у нас, оказывается, совсем другие дефициты. Швеция - вот наш
дефицит. Западная Германия. Соединенные Штаты.
В Домодедове оказалось, что нужно бежать во Внуково. В чем дело? Почему
Внуково? Ведь самолет угоняют из Домодедова?
Все правильно, угоняют из Домодедова. Но очередь за билетами уже из
Домодедова дотянулась до Внукова. Так что занимать нужно во Внукове и
постепенно двигаться к Домодедову.
Обычная наша безалаберщина: если очередь движется от Внукова, почему бы
не угонять прямо из Внукова? Зачем гонять людей из аэропорта в аэропорт?
И тут по очереди проносится слух, что Швеция не принимает. Почему не
принимает? Оказывается, по погодным условиям. Причем не по своим, а по нашим
погодным условиям. У нас такие погодные условия, что нас уже нигде не хотят
принимать.
А очередь между тем добежала до Шереметьева и круто повернула на
Борисполь. Прямо через Сухиничи, Брянск, Конотоп...
Возникает опасение, что на такую большую очередь в стране не хватит
людей и придется обращаться за помощью в соседние государства.
Только вперед!
Глубина, говорил Иванов, это соединение дна с поверхностью, а высота -
соединение поверхности с вершиной.
А если соединить дно с вершиной непосредственно, минуя поверхность?
Может, удастся совместить глубину и высоту, чтобы, проникая в самую суть,
одновременно возвышаться над этой сутью?
Очень бы хотелось.
Иванов, однако, высказал мнение, что проникать и возвышаться
одновременно нельзя. Либо ты проникаешь, либо возвышаешься.
Он у нас умница, Иванов. Знает жизнь не понаслышке, а по
первоисточникам.
Но когда мы, не удержавшись, рванули вверх, он тоже не стал
засиживаться на дне, а почесал впереди всех, только пятки его и видели.
По дороге защитился, кандидатом стал. Доцентом. На одно только
жалуется: времени не хватает. Все, говорит, собираюсь проникнуть в суть, - а
сам чешет вверх, того и гляди совсем пропадет из виду.
"Вперед! - надрывается. - Вперед и только вперед!"
Прошли мы всю глубину, дошли до поверхности, за которой начинался
подъем к вершине. Иванов говорит: так нельзя. Мы же, говорит, голые и
мокрые. Надо сначала обсохнуть, одеться, а потом уже набирать высоту.
Сам между тем уже заведует кафедрой. Расположился на поверхности,
проводит ученый совет.
Но когда мы двинулись к вершине, он опять опередил всех, как будто
проникновение в суть не его забота.
И вот мы на вершине, соединили глубину с высотой. Но такие же, как и
были, голые и мокрые.
Хотели одеться, но вся одежда осталась внизу. И продовольствие, и
всякие культурные блага - все, все осталось внизу.
Так и стоим: голые на голой вершине.
Иванов говорит: надо возвращаться. Там и одежда, и еда, к тому же ближе
к сути, над которой мы слишком возвысились.
Первоисточники, говорит, почитаем.
Двинули мы назад. Голодные, голые, мокрые. Иванов, правда, на обратном
пути защитил еще одну диссертацию. Стал доктором, профессором, деканом
целого факультета.
"Вперед! - призывает. - Вперед и только вперед!"
Как, опять вперед? Мы же уже назад... Пора уже обсохнуть, поесть,
припасть к первоисточникам...
Подлинная история строительства земли обетованной
Краткий курс
На 17-м километре корабль дал течь, и с тех пор он у нас терпит
бедствие. Течь заделать было нечем, и ее приходилось затыкать живыми людьми.
"Гвозди бы делать из этих людей!" - воскликнул корабельный поэт в тоске по
настоящему строительному материалу.
На 37-м километре стали разгружать корабль от людей, а там случились
такие события, что разгрузка пошла полным ходом. На 45-м километре разгрузку
притормозили, но вскоре опять пошли разгружать. Так помаленьку и дотянули до
85-го километра.
А там спохватились: надо корабль починить. Сколько можно на нем терпеть
бедствие?
Но чем заделать пробоины? Их столько набралось за семьдесят километров!
Если гвозди не делать из людей, дыры заделывать просто нечем...
Пришлось и дальше разгружать. Немного по-другому, не так, как в прежние
времена: кого на дно, а кого уже и на берег...
Вот несколько разделов из этой истории. История в данном случае состоит
из разделов: первый раздел, второй раздел, третий раздел... И хоть бы
кто-нибудь одел... Но что уж тут поделать - такая история...
Первый раздел: НАША ВЕЛИКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Наша великая революция не была ни великой, ни революцией, поскольку
свершилась тихо, мирно и совершенно бескровно. Чтобы стать полнокровной
революцией, ей пришлось впоследствии пролить много
крови.
И она пролила. Наверстала упущенное. Сегодня уже никому не видно, какая
она великая, потому что стоит она по уши в крови и в ужасе таращит глаза на
свои дела, взывая о помощи.
Второй раздел: НАША ВЕЛИКАЯ ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
В то время у нас уже была одна война. Правда, не гражданская, а
военная. Но большевики сказали: превратим войну военную в гражданскую войну.
Потому что на военной войне нужно воевать с целым государством, с целой
вражеской армией, которая вдобавок еще вооружена, а на гражданской - только
со своим собственным гражданским населением.
Гражданская война так понравилась большевикам, что они воевали со своим
населением все то время, что оставались у власти. Правда, войну эту они не
называли войной, а называли классовой борьбой и революционной политикой
своего государства.
Третий раздел: НАШ ВОЕННЫЙ КОММУНИЗМ
Существует два коммунизма: военный и первобытный. Третьего коммунизма
не дано, хотя о нем-то, о третьем, больше всего было разговору. Ради него,
несуществующего, мы затеяли нашу революцию, наш голод, разруху, нищету и
одичание.
Чем отличается военный коммунизм от первобытного коммунизма? Главное
отличие: первобытный коммунизм - это эпоха от появления первобытных людей до
возникновения между ними классовых противоречий, а военный коммунизм -
период от торжества классовых противоречий до появления первобытных людей.
Определяющим фактором является военный потенциал. Чем больше
потенциала, тем больше первобытности. По мере поднятия потенциала опускается
жизненный и культурный уровень, грозя дойти до первобытной отметки.
Четвертый раздел: НАШ СОЦИАЛИЗМ
У нашего социализма был один неоспоримый плюс, и заключался он в том,
что социализм определялся как советская власть ПЛЮС электрификация.
Но остается неясным: что же такое советская власть? Что мы в данном
случае должны вычитать из социализма?
Простое арифметическое действие дает возможность установить, что
советская власть - это социализм МИНУС электрификация. Все лампочки
выкручены, сидим в темноте. А главное, плюс, который был дан в определении,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг