города, моих знаний английского, наверное, и хватило бы, но из всех
терминов, имеющих отношение к химии белка, я знал только два: химия и белок.
Как бы то ни было, я представился, назвал свою газету и попросил
ответить на несколько вопросов. О том, что я пойму из ответов, лучше было
пока не думать.
Название моей газеты, неотразимо действующее на корифеев отечественной
науки, не произвело никакого впечатления на сэра Вилли. Он довольно сухо
ответил, что в настоящее время чрезвычайно занят и просит позвонить ему
вечером в отель. Тогда будет известно точное расписание на завтра, и он,
вероятно, сможет уделить немного времени представителю прессы.
Острота положения вызвала у меня прилив лингвистических способностей.
Барахтаясь в тине сослагательного наклонения, я попытался внушить
собеседнику, сколь важно для нас обоих и для миллионов читателей, чтобы
беседа состоялась самое позднее через час.
Бризкок достал из кармана программу конгресса и принялся ее изучать.
Сэр Уильям мне определенно нравился. Небольшого роста, крепкий,
подвижный, с розовым лицом, слегка присыпанным старческими веснушками,-
типичный ученый старой формации. Он обязательно должен варить себе кофе на
спиртовке, а по воскресеньям играть в теннис на ярко-зеленом травяном корте.
Гораздо позже я выяснил, что Бризкок ненавидит кофе, а в теннис играл один
раз в жизни, лет пятьдесят назад.
И все же я победил: профессор согласился уделить мне пять минут после
секционного заседания, на котором он непременно должен присутствовать, и до
второго пленарного заседания, где ему надлежит председательствовать. Моя
благодарность не знала границ - в полном соответствии с пособием по
разговорному английскому.
- Ничего,- ответил сэр Вилли по-русски, кивнул мне головой и вернулся к
пиву.
Наверное, в Англии тоже есть неплохие разговорники.
ОТКРЫТКА С ВИДОМ СОБОРА ВАСИЛИЯ БЛАЖЕННОГО
Маргарет, мой друг, взяв себе за правило писать вам отовсюду, куда
занесет меня судьба, не отступлю от него и здесь, в этой северной столице.
Город чист и красив, многое в нем достойно внимания, и я хочу, чтобы вы
разделили мое восхищение собором, совершенным в своей асимметрии. Хотя вы не
раз подтрунивали над моим пристрастием к простым радостям жизни, замечу
все-таки, что местное пиво "Жигулевское" - попробуйте произнести без
запинки! - весьма своеобразно.
Бернар и О'Бумба шлют вам привет.
Всегда ваш Уильям
Глава 3
Позвольте представить - кандидат из провинции Пять минут между
заседаниями, конечно, мало, но авось успею.
Если профессор может к месту сказать по-русски "ничего", мы с ним
как-нибудь договоримся. К тому же я всегда могу добавить к ответам Бризкока
фразу-другую из его доклада, который - это я тоже проверил - лежал в
портфеле из фальшивого крокодила.
Пока заседали секции, я слонялся по Дому конгрессов, поглядывая на
часы. Саша Могилевский уже уехал в фотолабораторию, сообщив мне на прощанье
дополнительные сведения о сэре Уильяме; они пришли к нему из третьих рук, но
оказались, как всегда, безупречными. В анкетке, которую заполняют
приглашенные на конгресс зарубежные ученые, есть такая графа: dog or cat.
Мол, не хотите ли захватить с собой любимую собачку или кошечку? Мой сэр
подчеркнул оба слова, а "или" переправил на "и". Он сдержал свое обещание и
притащил из Кембриджа огромного сенбернара и серенького в полоску драного
кота. Странная компания привела в замешательство персонал интуристовской
гостиницы: пес, навьюченный багажом, шел впереди, пугая горничных, а кот
гордо восседал в корзинке на профессорских руках и тихо мяукал с иностранным
акцентом.
Я представил себе, как профессор Бризкок пытается проникнуть со своей
командой в Дом конгрессов, не обращая внимания на людей с повязками, и
расхохотался. Дамский комитет испепелил меня взглядом, и я со стыда шмыгнул
в малый зал, где заседала близкая сердцу Бризкока секция.
Хотя зал и считался малым, несколько сот человек он вмещал, но едва ли
треть мест была занята. Я сел в кресло в задних рядах и прицепил к уху
миниатюрный наушник, чтобы слушать синхронный перевод. Свет погас, на экране
возник скучный график с двумя горбами, длинная указка медленно поехала по
этим горбам, словно указывая всем ухабистую дорогу, по которой предстоит
долгое путешествие со множеством неудобств. Я зевнул и снял наушник, потому
что докладчик все равно говорил по-русски, да таким нудным голосом, что в
сон клонило.
Я прикрыл было глаза, но тут же вспомнил про сэра Вилли - не сбежал ли
он от меня? Разобраться в полумраке, какая из седых голов принадлежит моему
профессору, было невозможно. Надо бы пересесть поближе к сцене, где
концентрация ученых мужей резко возрастала. Но в эту минуту зажгли свет, и я
сразу успокоился: Бризкок сидел посередке во втором ряду. Теперь я от него
не отцеплюсь.
Человек на трибуне бубнил что-то по бумажке, не повышая и не понижая
тона, словно старался сбросить поскорее с себя ненавистное дело. В зале
покашливали, кое-кто переговаривался шепотком.
Докладчик ускорил бормотание; похоже, он продвигался к желанному концу.
Мысленно я окрестил его кандидатом из провинции. Потом действительно
оказалось, что он кандидат и что город, в котором он сотворил свою
диссертацию, изрядно удален от столиц и не относится к числу особо крупных.
Однако не стану похваляться своей проницательностью - я просто хотел
охарактеризовать тип, только и всего.
Кандидату было лет двадцать восемь, никак не больше тридцати.
Высокий, худой, длинные руки и ноги - должно быть, товарищи по детским
играм называли их мослами. Его прическа не отвечала требованиям даже
позапрошлогодней моды: затылок был высоко острижен, а волосы надо лбом
торчали казачьей папахой. На лице кандидата, покрасневшем от волнения и
скороговорки, было ясно написано, что он простодушен, здоров поработать и
поесть, в женском обществе робеет, а в мужском говорит много и громко,
большей частью о работе. Живет конечно же в общежитии для аспирантов,
обедает где придется, а на ужин таскает из магазина молоко и серый хлеб.
Костюм кандидата выглядел сносно, белая рубашка не вызывала претензий,
но галстук... В тот момент истории мужские галстуки перестали быть самой
заметной частью туалета и заняли скромное место на груди благонамеренных
граждан. Всяк давно уже мог купить себе галстук разумной ширины и вполне
цивилизованной расцветки, но кандидат этой возможностью не воспользовался -
то ли по неосведомленности упустил ее, то ли вознамерился бросить вызов
мировому научному сообществу. Галстук на нем был не просто широким, а
неприлично широким, к тому же на нем красовалась целая картина - живописный
морской пейзаж с яхтами и чайками.
Тихий ужас.
Я разглядывал этот шедевр неизвестного мариниста, зал задремывал,
докладчик несся к финишу без остановок, а председатель откровенно смотрел на
часы - так футбольный судья за минуту до конца тайма начинает следить за
секундной стрелкой. Кандидат поймал его взгляд, но вместо того чтобы перейти
к выводам, отложил в сторону текст и сказал просительно:
- Там дальше все есть в тезисах. Дайте мне две минуты, я очень прошу.
Еще один результат, он не попал в доклад, совсем коротко. Можно?
Он так умоляюще смотрел на председателя, что тот против воли кивнул
головой.
- Если коллеги не возражают...
Коллеги безмолвствовали. Кандидат, глотая слова, понесся во весь опор -
но уже без бумажки.
Честно говоря, я его не слушал, потому что ловил каждое движение
Бризкока - боялся, что тот уйдет, не дождавшись конца. А если бы и слушал,
то все равно без толку: очень уж специальные вещи излагал кандидат из
провинции. Сейчас, разумеется, я могу, не впадая в научную ересь,
приблизительно пересказать суть того сообщения, но тогда это был для меня
просто набор слов.
Так вот, кандидат изучал какую-то грибковую культуру из второразрядных,
не слишком модную в микробиологических кругах; латинское название я так и не
запомнил. Из этой культуры он выделил белок и стал его исследовать так и
этак, в том числе рентгеноструктурньш анализом. В конце концов он набрел на
способ, который позволял построить пространственную модель белка. Он сделал
что-то вроде оптических срезов в каждой из трех плоскостей и готов показать
эти проекции, если ему позволят.
Председатель поднялся со стула, зачем-то постучал карандашом по столу и
сурово сказал:
- Ваше время истекло. Дополнительное тоже истекло. К сожалению.
Интересующихся вы можете ознакомить, так сказать, в личном порядке.
Благодарю вас. На этом, коллеги, мы заканчиваем наше первое...
- Простите, господин председатель!
Это мой профессор. Он что, с ума сошел? У нас и так всего пять минут!
- Я прошу вас разрешить докладчику показать слайды. Это может быть
самым интересным в нашем заседании. Спасибо.
"Спасибо" Бризкок сказал по-русски, и мое сердце опять наполнилось
надеждой на легкий контакт.
То ли председателю было лестно получить благодарность от мировой
знаменитости, то ли он решил не спорить, но аспирант остался на кафедре. Зал
сдержанно зароптал, самые нетерпеливые потянулись к дверям.
- Всего три картинки,- забормотал кандидат, преданно глядя на сэра
Уильяма.- Я быстро. Пожалуйста, три последних слайда, в любом порядке.
Свет погас, и на экране появилась размытая картинка, напоминающая
фотографию планеты с расстояния в несколько тысяч километров.
- Резкость, будьте добры,- попросил Ландидат.- Вот так, спасибо.
Следующий слайд.
Появилась вторая картинка. Голову даю на отсечение, что она не
отличалась от первой, ну разве что самую малость. Однако Бризкок привстал,
вгляделся в изображение и попросил:
- Переверните слайд!
- Да, если можно,- поддакнул осмелевший кандидат.- Вы поставили его
вверх ногами.
Можно подумать, что у этих оптических срезов есть голова и ноги.
Что-то не припомню я научного говорения, где не приключилось бы
что-нибудь с эпидиаскопом. То покажут зеркальную картинку, то поставят ее не
так, то перепутают порядок, то еще что-нибудь - вплоть до демонстрации
слайдов, имеющих отношение только к личной жизни докладчика. А эти срезы -
не все ли едино, каким боком их ставить? Но профессор Бризкок был другого
мнения, и он привык, что к его мнению прислушиваются.
Ассистент возился с эпидиаскопом, у него ничего не выходило.
Зажегся свет. Я сидел неподалеку от ассистента и следил за его
манипуляциями. Он пытался вытащить застрявший диапозитив за уголок, но никак
не мог ухватить его пальцами. Тогда из двух других слайдов он сделал нечто
вроде пинцета, стараясь извлечь им тот, что застрял.
Зал почти опустел. Председатель уже не садился на стул, готовый в любую
секунду положить конец затянувшейся комедии.
Свет опять погас. Горела только контрольная лампочка возле ассистента.
Я бросил взгляд на экран, ожидая увидеть очередной марсианский пейзаж,
который мне пытаются выдать за фотографию чего-то белкового.
И обомлел.
Светловолосая женщина с очень темными глазами смотрела с экрана вдаль -
спокойно, мягко, без тени улыбки, но не печально, скорее сосредоточенно,
будто ловила ускользающее воспоминание.
Она была снята в три четверти. Профессиональные фотографы особенно
любят этот ракурс; сейчас я понял, что они правы. Женщина показалась мне
прекрасной. Нет, она в самом деле была прекрасной, и когда я потом
рассказывал о ней Оле, она меня ни минуты не ревновала.
На женщине не было одежды. То есть я не стал бы на этом настаивать: она
была сфотографирована по плечи, и можно допустить, что на ней открытое
вечернее платье или купальник. Но мне показалось, что женщина на портрете
вообще не знает одежды. При этом изображение было столь целомудренным, что
хоть сейчас помещай на обложку женского журнала.
Несколько секунд в полупустом зале стояла тишина. Потом ктото
засмеялся. Сидевший рядом с председателем академик, известный всему научному
миру склонностью к мистификациям, громко сказал: - Весьма уместная на нашем
конгрессе иллюстрация по поводу совершенства некоторых белковых тел...
- Я, со своей стороны, благодарю докладчика за демонстрацию этой сугубо
научной фотографии,- поддержал его председатель. - Ваш снимок превосходен.
- Но это не мой снимок,- забормотал кандидат.- Я его сроду не видел.
Тут какое-то недоразумение...
Человек у эпидиаскопа, неожиданно оказавшийся в центре внимания, полез
в свою машину. Председатель махнул рукой и направился к выходу. Но сэр
Уильям оставался на месте - он, я и еще кандидат: тот словно приклеился к
своей трибуне.
- Рамка ненормальная, пропади она пропадом,- ни к кому конкретно не
обращаясь, прошипел ассистент.- Как слайд в нее провалится, так не вытащишь.
Бризкок наконец встал и жестом указал кандидату, чтобы тот спустился в
зал. Кандидат послушался. Вилли взял его под руку и подвел к эпидиаскопу.
Мой призывный взор он игнорировал.
Профессор Бризкок отстранил ассистента и собственноручно вставил первую
картинку. На экране возник уже знакомый марсианский пейзаж. Вторая
картинка - почти то же. Третья - ничего нового. Кандидат согласно закивал
головой - мол, все в порядке, это мои слайды. Сэр Вилли укоризненно поглядел
на него, ассистент ошалело искал на столике пропавшую картинку. Откуда,
скажите на милость, откуда этот портрет в три четверти?
И тут меня осенило. В тот миг я знал, что чувствовал Ньютон, сидя под
яблоней, если он вообще когда-нибудь под ней сидел.
У каждого свое везенье. Не зря я оказался неподалеку от эпидиаскопа и
наблюдал за муками ассистента...
Я вскочил со своего места и решительным шагом подошел к столику. Мягко
отстранив профессора (потом он говорил, будто я налетел на него, как
фокстерьер на коннсу), веял три слайда и сложил их вместе, плотно сжал я все
три разом вставил в ралжу. И ненормальная рамка со скрипом привяла их.
Кандидат глядел на меня, вытаращив глаза; взгляд сэра Уильяма был
мягким и понимающим - так невропатолог смотрит на запущенного пациента. Я
горделиво (Бризкок уверяет, что криво и заискивающе) улыбнулся и щелкнул
выключателем.
На экране появился женский портрет.
ОТКРЫТКА С ВИДОМ УНИВЕРСИТЕТА НА ЛЕНИНСКИХ ГОРАХ
Маргарет, мой друг, это университет в Москве; не правда ли, здание
величественно? Впрочем, оно ничуть не взволновало меня своими тщательно
выверенными пропорциями. Зато изгиб реки, вблизи которой университет
выстроен, я фотографировал неоднократно - в надежде, что вы разделите мой
восторг. Поиск соразмерного ныне для меня главное, а все прочее, включая
конгрессы, не более чем обязанность, выполняемая по привычке и ради
соблюдения условностей, которых в науке, право, не меньше, чем на светском
приеме.
Бернар и О'Бумба любят вас по-прежнему.
Ваш Уильям
Глава 4
Позвольте представить - сенбернар Бернар и кот О'Бумба Швейцары
столичных отелей в некоторых вопросах осведомлены лучше, чем заезжие
нобелевские лауреаты,- мое служебное удостоверение производит на них
впечатление. Особенно когда я в темносинем костюме.
Человек с опереточными галунами почтительно посторонился и дал мне
возможность проникнуть в вестибюль, устланный красивым ковром. Шагая через
две ступеньки по широченной мраморной лестнице с мраморными же перилами, я
поднялся на второй этаж фешенебельных номеров - конечно же сэру Уильяму
пристало жить только в номерах, все эти новомодные, скандинавами строенные,
многоэтажные инкубаторы не для него. У высоченной, под потолок, темной двери
с пудовой бронзовой ручкой я остановился в задумчивости: неудобно же
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг