Упрямо шли через невысыхающие топи, пересекали болота среди мертвой,
глухой тайги, на протяжении сотен верст не слыша живого звука. Шли в край,
где не ступала нога белого человека, в край, куда под угрозой голодной
смерти и священного табу не решался проникнуть даже легконогий тунгус. Он не
знал тогда усталости, он верил в свои физические и душевные силы - зная, что
этот путь ведет его к деньгам и славе.
И в тот же год, носясь по тайге, покрывая тысячи километров, немытый,
бородатый, возбужденный успехом, полный одной упрямой до безумия мечтой об
открытии новых месторождений, Эрге набрел за Подкаменной Тунгуской на
удивительную, легендарную Страну мертвого леса - о которой ему не раз уже
рассказывали тунгусы.
В памяти всплыли неясные слухи о громадном аэролите, упавшем
давным-давно где-то в тайге. Заинтересованный и гордый тем, что первым нашел
место падения - он начертил от руки карту местности. Сделав с десяток
фотографических снимков мертвого пространства, густо покрытого вековыми
стволами тайги, Эрге собрался было передать все материалы в научные
инстанции - и, возможно, передал бы, если бы не одна находка, которая
разрушила прежние планы инженера и заставила его глубоко задуматься, а затем
и скрыть от всех свое открытие.
Фотографируя и осматривая местность, он обнаружил глубокие, подобные
лунным кратерам воронки, догадался - места падения основных обломков
аэролита. С интересом рассматривая одну из ям, на удивление небольших
размеров, не удержался и начал железной палкой ворошить поросшую мхом
землю - и вдруг наткнулся на кучку серых, похожих на камни мелких обломков.
Когда поднял и очистил находку от мха и земли, едва не вскрикнул от
удивления и восхищения - в руках серели не камни, а самая настоящая платина.
Сомнений не было - опытный глаз не мог ошибиться - на ладони лежала
драгоценная платина.
Только одно беспокоило и заставляло скептически и недоверчиво отнестись
к находке - сложно было предположить, что аэролит состоял из цельной
платины. Если это так - то в болоте среди мертвого поваленного леса таятся
несметные богатства, о которых трудно и страшно даже помыслить. Он читал,
что до сих пор в аэролитах, доступных науке и хранящихся в музеях, иногда
встречались среди железа значительные вкрапления платины, но чтобы весь
аэролит целиком состоял из платины - такое трудно допустить. Он нервно
обследовал тогда главные кратеры, разрывая их влажные и глубокие днища, но
все напрасно, страшная космическая сила загнала обломки на такие глубины,
что простой палкой до них было не докопаться.
Взялся за мелкие, но время сделало свое дело - ямы густо заросли мхом,
а бока, некогда острые и свежие, опали и сравнялись с обычным уровнем земли.
И только в одной воронке, которая каким-то чудом избежала объятий мха, нашел
на покатых склонах мелкие куски металла. Сомнения исчезли - местность
хранила неисчислимые богатства.
С этой волнующей тайной Эрге вернулся на прииски, обдумывая планы
раскопок, и у него, всегда спокойного, рассудительного, холодело в груди и
становилось жутковато при воспоминании о Стране мертвого леса. Строя
грандиозные планы на будущее, порой вздрагивал, - что если секрет Мертвого
леса будет раскрыт? Ведь такое вполне может случиться! Подобные мысли
заставляли сжиматься острой - как никогда - тревогой сердце. И в том же году
явились первые вестники урагана, что за считанные месяцы превратился в
гигантский вихрь и пресек все мечты о платиновом сокровище.
Вторично довелось увидеть Мертвый лес через пять долгих, бешеных,
полных гроз и бурь лет. Вдребезги разбитый, его отряд (один из лучших
отрядов пепеляевской армии) панически бежал от красной кавалерии. Спасая
свою жизнь - один, как перст - он неожиданно очутился в знакомой местности.
Таким же мертвым спокойствием дохнуло на него, как и пять лет назад,
стояла такая же мертвая, страшная тишина. Могучие кедры и сосны лежали
мертвыми рядами, ствол к стволу, поваленные космической силой аэролита,
глубокие центральные кратеры, присыпанные сверху первыми хлопьями снега,
таинственно чернели своими впадинами. Но тогда уже не волновала мысль о
богатстве - все существо было полно одним - беги, спасайся! Беги!
Тайна раскрыта! Сокровища достанутся тем, кто разрушил жизнь, злейшим
врагам. И достанутся легко, без борьбы - спокойно проведут раскопки, будут
искать куски аэролита для музеев и внезапно наткнутся на серый драгоценный
металл - задрожат руки, жадно заблестят глаза (кто сумеет преодолеть
извечную алчность человека?). И тогда мешковатые и глуповатые жрецы науки
начнут, как заурядные воришки, набивать карманы драгоценным металлом.
Эрге вздрогнул и бессильно лег на руки, и в эту минуту мозг пронзила
жадная, до жестокости соблазнительная мысль - ему по праву борьбы надлежит
воспользоваться этими сокровищами. Он не утаивает свои чувства, он смело и
открыто признается себе в этом. А что если...
Вдруг исчез хаос в мыслях - вместо него в уме четко наметился
фантастический замысел.
Что если... действительно... нащупать, наладить прежние связи, пути.
Три дирижабля... Пять часов лета. Полсотни отчаянных негодяев - и все. Месяц
организованного, до мелочей распланированного труда - и только! И в самом
деле - там остались такие же, как он, они жаждут денег и, быть может, не
только денег. Полсотни отчаянных головорезов всегда готовы к услугам. Его
новые дирижабли прекрасно отработают этот рейд...
И Эрге, неожиданно и в шутку отдавшись во власть фантастических
мечтаний, почувствовал, что замысел его теряет призрачность, становится
реальным и возможным. Нужно лишь твердо сказать себе: "Ты должен. Надо
только уверенно воспринимать это как железную необходимость, и еще нужны
деньги. Как бы деньги не стали главным..."
Подумав так, Эрге ощутил: по всему телу, как после напряженной работы,
растеклась чудовищная усталость. С трудом поднял голову с рук, откинул
туловище на спинку кресла и безразлично повел потухшим взором (без мыслей,
без злобы) в сторону окон.
Серым спокойным потоком вливалось в комнату утро.
И уши, привыкшие слышать скрежет и грохот улиц, с непривычкой
воспринимали тишину. Ничто больше не беспокоило, не волновало - все прежние
мысли казались обыденными, только хотелось поудобнее пристроить куда-нибудь
голову и заснуть.
Так в ту ночь в голове инженера Эрге просто, чуть ли не в шутку, возник
план отчаянной и дерзкой авантюры.
Следующая неделя прошла у Марича спокойно, по-деловому.
Он съездил в Бостон к профессору Барингеру. Седовласый, крошечный и
чрезвычайно милый и вежливый в обхождении ученый гостеприимно принял
помощника профессора Горского (с Горским ученый познакомился три года тому
на всемирном съезде астрономов). Он с радостью подробно ознакомил Марича с
ходом раскопок Аризонского аэролита. Барингер только что вернулся в Бостон
на отдых и, делясь своим опытом, пожелал дорогому профессору Горскому успеха
в его почетном труде.
Поиски основной массы Аризонского аэролита осложнялись тем, что аэролит
упал тридцать лет назад и ушел в землю не вертикально, а наискосок. Поэтому
крайне сложно - как подчеркнул Барингер - найти правильную точку для бурения
почвы. Аризонский аэролит, помимо научной ценности, даст, очевидно, и
немалую материальную выгоду - поскольку найденные на месте мелкие куски
аэролита состоят из железа и никеля.
Услышав это, Марич вспомнил приписку в письме профессора Горского и
спросил Барингера - случалось ли, что в составе массы аэролита находили и
включения платины. Барингер пожал плечами и признался, что наука об
аэролитах все еще очень неразвита, материалов и данных мало и четко ответить
на этот вопрос невозможно.
Возвращаясь из Бостона, Марич в вагоне снова вспомнил постскриптум к
письму Горского и пораженно подумал - какие сокровища достались бы Совсоюзу,
если аэролит на самом деле хотя бы частично состоял из платины. Возрождение
материальной культуры и техники, прогресс. И, подумав это, улыбнулся сам
себе: "И придет же такое в голову".
Под ритмичные такты колес экспресса задумался над тем, что вот он и
вновь возвращается в Нью-Йорк, а оттуда через неделю выезжает в СССР.
Вспомнил Гину. Было ли
виной тому деловое настроение или просто усталость, накопленная в пути,
но только он спокойно, без тоскливого волнения вспомнил это имя.
Глубоко задумался. Едва ли не впервые мог спокойно, словно со стороны,
как наблюдатель, взглянуть на себя и свои чувства.
И сам себе мысленно, спокойно и безжалостно говорил:
- Обратного пути нет. Подумай хорошенько - нет. И встреча была лишней.
Ну что сказать, конечно, приятно вспомнить былое, приятно ощутить чувства
молодых лет, но что с того?! И опять-таки - поедешь домой, и что же, снова
захватишь в дорогу тоску и тягостную боль? Не лучше ли крепко сжать в кулаке
эти внутренние терзания, послать к черту мысль о возвращении - потому что
обратного пути нет и быть не может. И не так уж это страшно и трудно.
Уговаривал себя и чувствовал, как ощущение безысходности заглушает
нервозность и сладкую тоску.
Близ Нью-Йорка решил, что через неделю непременно уедет из Америки,
нарисовал в мыслях, как крепко пожмет ей на прощанье руку и поставит над
тем, что прошло, твердую и осознанную точку.
Вздохнул, как после тяжелого и ответственного задания, и взял в руки
забытую кем-то газету.
Развернул сложенный вдвое лист и удивленно распахнул глаза, увидев на
странице собственный портрет.
* * *
Нью-йоркская пресса еще день назад получила телеграфные сообщения об
экспедиции Горского, и все вечерние газеты уделили ей много места, притворно
сочувствуя ученому - дескать, несчастный профессор, мыслимо ли, располагая
каким-то десятком тысяч рублей, добраться до таежных джунглей и исследовать
необычайно интересное природное явление? А мещанская газетка "Уют" и вовсе
ни с того ни с сего ляпнула: варвары, большевики - двадцать лет скрывали от
всего мира ценный для науки феномен; вот, мол, и подумайте о состоянии науки
в этой испорченной стране. Ах, ах - какой ужас! Газеты поспокойней
напечатали только телеграфное сообщение и портреты Горского и Марича -
добавив, что помощник главы экспедиции находится сейчас в Нью-Йорке.
В отеле толстый с рыжими баками швейцар, завидев Марича, с почтением
склонил голову и уважительно (он читал утренние газеты) сказал:
Мистера так хотели видеть репортеры - только и слышно было эти дни:
"Мистер Марич у себя?", "Мистер Марич еще не приехал?", "Мистер Марич
сегодня вернется?"
И швейцар гордо улыбался - уверенный, что сообщил большевику приятное
известие; к тому же, он совсем не такими представлял себе заокеанских
страшных людей.
Действительно, не успел Марич переодеться после ванны, как послышался
настойчивый стук в дверь.
В комнату не вошла, а просочилась долговязая личность с реденькой русой
бородкой и, будто балансируя на шаткой доске, приблизилась к Маричу.
Сгибая гибкое туловище, подобострастно склонив голову набок, человек
оскалил редкие зубы и скривил рот в карамельной улыбке.
Корреспондент "Голоса эмигранта", - сохраняя на губах улыбку, поспешно
и льстиво заговорил он на чистом русском языке. - Полагаю, гражданину Маричу
знакомо это название? Не откажете, два слова для газеты? Вижу, уважаемый
гражданин Марич удивлен, что я говорю по- русски? - человек шире оскалил
зубы и еще быстрее начал бомбардировать Марича каскадом слов. - Блудный сын
родины, хе-хе-хе, ничего не поделаешь. Я откровенно, без раскаяния - воля
судьбы! Мы ошиблись - хотя и не во всем, и поэтому должны нести, так
сказать, свой крест. Но вполне откровенно - тяжело иногда бывает, очень
тяжело, особенно при встрече с земляками.
Роняя с необычайной скоростью слова, человек с бородкой шарил
небольшими поросячьими глазками по номеру, то делая заметки в записной
книжке, то наводя аппарат на ошеломленного затрапезного Марича, который
мысленно посылал репортера ко всем чертям.
В нашей газете вы не встретите ни капли бессильной злобы, наша цель -
правдиво информировать эмиграцию о далекой родине, - разглагольствовал
репортер, уставя объектив на Марича. - Вот так - глаза немного в сторону.
Вот так! Конечно, мы имеем собственное мнение о путях развития нашей родины,
так как считаем, что и мы имеем право располагать по этому поводу своими
взглядами. Еще немного, чуть в сторону - вот так! Простите, хотелось бы и в
профиль. Благодарю.
Говорун умолк, поставил аппарат на стол и, вытащив блокнот, снова
посыпал вопросами.
Два слова об Азиатском аэролите. Что вы? Ну, неужели ничего больше не
можете сказать? Нет, вы шутите! Не поверю. Неужели наша газета не сможет
напечатать ваши высказывания? Я ждал вас три дня - наша газета хотела со
всей полнотой осветить это событие на своих страницах. Вы безжалостны!
Ну что же я могу вам сказать - когда я сам еще недостаточно
информирован, - беспомощно в десятый раз ответил Марич и, стремясь
отделаться от упрямого нахала, раздраженно добавил:
Я только получил сообщение, и то личного характера, - и Марич указал на
письмо профессора Горского, которое лежало на столе под прессом.
Репортер поспешно скосил глаза на письмо и вновь настойчиво взмолился:
Я не могу даже допустить, что в нашей газете, которая информирует все
культурные силы эмиграции, подчеркиваю - культурные и не враждебные
Совсоюзу - не будет опубликовано ваше интервью. Никак не могу допустить, вы
уж простите, ну хотя бы отрывки из письма приведите.
Терпение Марича иссякло и он, проклиная про себя "долговязую глисту",
развернул письмо и прочитал то место, где профессор Горский рассказывал о
размерах аэролита.
Репортер по-утиному, одним глазом следил за своим карандашом, вторым
смотрел на письмо Марича, и когда тот кончил читать и положил письмо на
стол, снова зарядил целую речь о своей газете, о благодарности со стороны
читателей, все время подчеркивая, что говорит искренне и откровенно.
Напоследок он (оскалив зубы и извинившись) попросил Марича выйти на середину
комнаты, сам расположился спиной к столу и снова начал целиться объективом.
Нацелившись, протянул руку к кассетам, которые положил на стол, ловко и
незаметно схватил вместе с кассетой письмо профессора Горского. Мгновение -
и конверт оказался в камере аппарата.
Лишь позднее, уже вечером, Марич заметил, что письмо со стола исчезло.
Вспомнил привычки заграничных репортеров, стиснул кулаки и подумал:
"Украл, мерзавец. И я хорош, дурак эдакий - в шею надо было подлеца!"
Не успел подумать, как снова стук в дверь. Раздраженно воскликнул:
Войдите!
Неожиданно в дверную щель просунулась голова репортера с гаденькой,
заранее заготовленной улыбкой.
Простите, сто раз простите! Вы, конечно, могли всякое подумать, я так
расстроился! Идиотский случай - вместе с кассетами сгреб и ваше письмо.
Летел, как сто тысяч чертей, проклиная себя. Виновата дурацкая занятость.
Марич с отвращением взял письмо. Весь кипел злостью и еле сдерживался,
чтобы с наслаждением не врезать по оскаленной физиономии.
"Не ври, подлец, нарочно ведь украл, тридцать копий сделал и, наверное,
уже пустил в печать. Уходи поскорее, гадина, не искушай меня", - думал,
яростно выпроваживая взглядом долговязую фигуру.
В 9 часов вечера на 9-й авеню у рыжего семиэтажного дома остановился
потертый, коричневого цвета таксомотор.
Высокий пассажир в темном осеннем пальто (фетровая широкополая шляпа
скрывала тенью верхнюю часть лица) быстро отдал деньги водителю и легким
шагом направился к воротам, черневшим напротив глубоким туннелем. Поспешно
пересек глубокий квадратный двор, тонувший в мутном осеннем мраке, и твердо,
уверенной походкой, направился к крайнему подъезду.
Нетерпеливо прыгая через две ступени сырой цементной лестницы, не далее
как через три минуты очутился на третьем этаже, перед дверью на небольшой
площадке и, отпрянув, брезгливо сплюнул вбок (площадка издавала множество
непристойных ароматов); ощупью нашел звонок и трижды нажал пальцем на
скользкую пуговицу.
Через минуту дверь отворил знакомый уже читателю репортер с рыжеватой
бородкой. Он по привычке оскалил зубы, но теперь в его сладких словах и
улыбке чудились нотки страха и робкого ожидания - мол, что скажет по этому
поводу гость?
Какая точность, господин Эрге, ровно девять, - осыпал он комплиментами
строгого инженера. - Я уверен, что ваша профессия, которая не допускает
неточностей, влияет и на вашу повседневную жизнь. О себе я как раз не могу
этого сказать.
Очень жаль, - нетерпеливо перебил его Эрге.
Ему, очевидно, не по вкусу были эти дешевые комплименты и, обойдя
долговязого, он двинулся, как у себя дома, по коридору. Репортера охладил
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг