агонии сжаты, и между подушечками пальцев виден острый край красного - опять
лейтмотив крови! - стеклышка. При нападении этот острый клювик стекла может
сыграть роль адского лезвия. А на правой, на правой руке, я заметил, что
нижняя фаланга среднего пальца обвита прядью густых черных волос. И я сразу
узнал их - это был клочок волос, вырванный из бороды гадкого карлика... Не
теряя выдержки, я осторожно перевел взгляд с мертвого тела на диван и увидел
то, что и должен был увидеть - убитого коротышку, завернутого в одеяло. Из
тюка торчали наружу только его узловатые ноги в красных носках. А на столе у
дивана сиял набор хирургических инструментов в раскрытом хирургическом кейсе
из алюминия. Мне Словно предлагали протянуть руку к такому богатому выбору
оружия и выбросить из рук никчемный обрывок шпагата.
Тут я наконец заметил первое движение, словно бы что-то шевельнулось в
нагих губах. Я присмотрелся внимательней. Я не ошибся! На нижней губе
покойницы появилось несколько черных штрихов, затем точно такие же штришки -
числом три - возникли на верхней губе.
Первая струйка пота скользнула по спине. Поза воина - такой же труд,
как сам бой! Неужели она хочет что-то сказать?
Но нет! Раздвигая оголенные губы, цепляясь лапками, из глубины рта на
лицо покойницы вылез огромный сверкающий жук-носорог. Вторым движением стал
его прыжок. Напружинив лапки, он мощно скакнул в мою сторону и, разломив
надкрылия, брызгая кисеей махалок, стремительно полетел к лицу, целясь прямо
в мой рот. Я дрогнул и инстинктивно отпрянул, больше от отвращения, чем от
страха. Берегись, Герман! Жук налетал с адским железным скрежетом жвал,
налетал, оглушая грохотом крыльев. Налетал, и слепил меня гадким смарагдовым
брюшком, под которым трещали мохнатые крючья лапок. Боже! Я видел жука
словно через увеличительную линзу - так он был огромен и мерзостен. От
мысли, что жук целит мне в губы, чтобы проникнуть в мой рот, словно я тоже
покойник! - чуть не вырвало прямо на голую Герсу.
Третье движение жука оказалось последним - налетев на преграду в виде
ребра магического стеклянного диска, он распался на две равных половинки,
которые упали на пол с тяжелым звуком отстрелянных гильз.
Четвертое движение! Герса открыла глаза -там среди распахнутых век
по-прежнему виднелись только белки в оправе из кожи, сами зрачки в кляксе
радужки закатились глубоко под черепную кость. Но как слезно и живо сверкали
два мокрых слепых жемчуга посреди орбит! Она прекрасно видит меня. Поджав
ноги, она легко, как акробатка, перевернулась на спину и, оперевшись на
руки, молниеносно приняла вертикальное положение и, обернувшись мертвым
лицом с белыми глазами, вырвала из тела скальпель и метнула в мою сторону.
Прямо в пах. Она хотела оскопить меня. Я легко отбил летящее острие,
подставив ладонь. Скальпель пробил ее, но застрял в сухожилиях. И тогда на
меня обрушился целый град острых осколков стекла, какие Герса вырывала из
ран с непостижимой быстротой осы и силой ада. И с такой же ответной силой и
быстротой я каждый раз подставлял под бросок свою левую ладонь до тех пор,
пока вся она - сплошь - не была утыкана стеклами наподобие адской щетки,
способной вычесать огонь и угли из шкуры самого Цербера. Увидев свою
беспомощность, она испустила гортанный яростный клекот хищной птицы, от
которой уходит добыча. А я сделал первый шаг в ее сторону. Шаг и удар
чудовищной мощи. Бог мой! Ты перешел в другую жизнь, Герман... удар левой
мертвой рукой и стеклянными крючьями легко разодрал ее тело от солнечного
сплетения под грудью до пупка. Герса издала истошный вопль роженицы,
роженицы дающей жизнь своей смерти! - и, вскинув ногу с зажатой горстью
стекла, попыталась снова меня оскопить, но ее удару не хватило подобающей
цели силы. И я рассмеялся ей прямо в лицо: она хотела всего лишь оскопить
меня, а я приготовился принести ее в жертву Плутону. Я вел себя как жрец
перед алтарем, а она всего лишь как жертва - и проиграла!
Сделав второй шаг в ее сторону, я запустил обе свои руки по самый
локоть в холодные мерзлые внутренности и, разорвав легкие, как завесу в
храме, обхватил пальцами правой и крючьями левой руки ее мертвое сердце,
холодное и скользкое как кусок треугольного льда. Гepca лязгнула челюстью и
вцепилась зубами в край магического диска, пытаясь остановить вращение и
обломать край, и ей это удалось - на краю линзы осталось несколько зазубрин.
С истошным хрустом, перемалывая стекло в пасти, она принялась выплевать мне
в лицо осколки похищенной силы, и хрустальное крошево вонзилось в мои щеки и
лоб, заливая глаза кровью.
Тогда я вырвал ее мертвое сердце и, сжав его левой клешней ударил
тяжелым красным последним камнем в висок Герсы. Она упала навзничь.
Упала, и я впервые услышал не хрип, не вой, не клекот орлицы, а
человеческий стон...
- Берегись, Герман! В тебе нет ничего человеческого, - крикнуло в
ответ на жалость все мое существо,
и я швырнул ее на постель и склонился над жертвой, опустив колено в
нутро протекающей лодки, в ее морозные внутренности, и, прижимая к сетке
кости таза и трость позвоночника, взял в руки священный шпагат удавки.
- Мне больно, Герман, - прошептала она, выталкивая языком остатки
стекла.
- А мне нет, - ответил я и накинул на горло потлю.
- Значит ты не Герман, - и я увидел, что в белом снежном просвете
среди век наконец-то показались зеленоватые живые зрачки и они ежились.,
словно от сильного света.
Она смотрела на меня в упор.
- Кто ты?
- А ты? - и я натянул веревку.
- Я Герса - невеста Германа.
- Вот как! - мне стоило огромных усилий затягивать петлю.
- Помнишь, как мы стоим на южном склоне Панопейского холма, - горячо
зашептала она, - между двумя прекрасными падубами, но оба не можем сделать и
шагу, чтобы спрятаться в благодатной тени...
- Замолчи! - мои руки были готовы вот-вот ослабить удавку. Убитая
рассказывала мне мой единственный сон. Ведь других я не видел.
И я затянул до конца петлю на шее.
- Ты убил меня, Герман, - сказала она от всего сердца, которое я
стиснул в руке, и с такой душераздирающей силой, что я разрыдался.
Она была мертва!
И вдруг морок кончился - словно пелена спала с моих глаз, а из ушей
вытащили заглушки.., я стоял над убитой девочкой в кресле-каталке посреди
тесной каюты третьего класса без иллюминатора. И за бортом раздавались
близкие громыханья штормовых волн. Боже! Я задушил ее обыкновенным обрывком
шпагата. И сделать это было легко - так тонка была ее лилейная шейка.
Отшатнувшись, я видел, что с ног до головы залит кровью, что руки мои
исполосованы стеклом, а лицо искусано до синевы. Она сопротивлялась до
последнего. Но, что она могла сделать одна против двоих, человека и мага.
Я никогда и никого не убивал, и шок отвращения к себе был так глубок,
так ошеломляющ, что я не захотел больше житъ! Проклиная свою судьбу, в
полном отчаянии я вылетел в коридор и добежал до лифта на верхнюю палубу.
Сначала я попытался умереть, зажав пальцами собственный нос и стиснув
ладонями рот. Но молодое тело не хотело умирать, и тиски разжались. Тогда я
кинулся из лифта на палубу и прыгнул за борт. Но шок сыграл со мной злую
шутку - вместо моря я угодил в нижний бассейн. Тело пролетело несколько
метров и с такой силой ударилось в воду, что едва не разбилось головой о
шахматное дно. Я захлебнулся. Я бы не всплыл. Я бы остался лежать на дне,
если бы не был замечен матросами.
Остальное мелькнуло как вспышка ночной молнии: меня вытащили на бортик
и откачали, утащили на носилках в медицинский бокс, где напуганная медсестра
сделала перевязку и замотала голову так, что я превратился в белоголовую
куклу. Я не мог ничего сказать, мой язык был так искусан, что не помещался
во рту. Затем я снова оказался на палубе, у ног санитаров, которые опустили
мои носилки прямо на стальной пол, а сами закрывали лица от потока
сильнейшего ветра. Неужели начался шторм? Нет, этот вихрь поднимали лопасти
патрульного вертолета с красным крестом на палубе корабля. И меня погрузили
в вертолетный салон вместе с тремя другими такими же куклами, у которых была
замотана бинтом голова, и на марле чернели кровавые пятна. Кто они? Куда нас
увозят? Я пытался что-то сказать, но язык совершенно не слушался. Я не хотел
жить дальше! Наконец, когда я оказался внутри, головой у стальной стенки в
крупных заклепках, по кораблю ли, по небу ли, по миру ли вдруг прокатился
удар такой силы, что меня кинуло виском на холодную сталь, после чего свет
погас, и я провалился в кромешную тьму.
* * *
Я очнулся в маленькой больничной палате.
Первое впечатление - острая белизна стен, настолько резкая после
ночного мрака, что я зажмурился.
Я один в комнате на больничной койке, мои руки сплошь забинтованы, но
боли не чувствую, а чувствую зверский аппетит. Ворочаю языком - нормально...
Я лежу лицом к двери, а головой к окну и потому приходится изгибаться, чтобы
выглянуть наружу - там благодатный солнечный день, зеленые кроны деревьев.
Слышу пение птиц. По паркету стелется золотая солома солнечных лучей.
Недавний кошмар проносится перед глазами памяти, мозг озаряется светом
тревожной зарницы, но мрак заслоняет одна единственная мысль: я жив! Жив!
Здравствуй, Герман!
От прилива глупого бездонного счастья, я складываю губы дудочкой и
пытаюсь подсвистывать птицам.
Но губы еще не слушаются.
Свисти, Герман. Свисти!
И тут я вспоминаю, что задушил сомнамбулу... и душа моя содрогнулась: я
убил невинную дурочку. И тут же сомнения: может быть тебе это все
померещилось? И попытка оправдания: она внушила тебе, Герман, нападение
Герсы, ты попался на удочку, она выдала себя за врага. И следовательно -
твоей вины в этом нет! Но, как ни крути, ты не справился с охотой, Герман...
ты потерпел поражение, и Герса дивная, ужасная, неуловимая, страшная и
отвратительная в своей красоте, жива! И по-прежнему угрожает Учителю!
Я продолжаю насвистывать, размышляя над ситуацией.
За этим занятием меня и застает медсестра - рыжеволосая девушка с
пугливыми детскими глазами.
- Мистер Радоф! - обращается она ко мне.
Радоф? Ах, да! Мой фальшивый заграничный паспорт был оформлен на это
имя. Следовательно: - мистер Радоф - это ты, Герман.
- Не свистите! Это неприлично! Хотите есть?
Я машинально киваю, хотя не понимаю, каким образом я успел выучить
английский язык, на котором сестра обратилась ко мне... еще один фокус
внушения Учителя?
- Где я?
- Все в порядке, мистер Радоф. Вы в больнице на острове Форей.
- Это Швеция?
- Да. В Стокгольме все больницы переполнены и несколько пассажиров
доставили к нам. Но уверяю вас, наша больница ничем не уступает столичным.
Я настораживаюсь, что означают эти слова? Пока моя версия событий
такова: после сеанса связи с Августом Эхо, я спустился в запасную каюту Лизы
Розмарин, где вступил в бой... но не с Герсой, а маленькой бестией, ее
подружкой по детскому дому, которая приняла удар на себя и... и погибла. При
этом она сама чуть не прикончила меня и нанесла множество ран. Мелких и не
смертельных, но достаточных для того, что я был весь залит кровью. Только
придушив дьяволицу, я оборвал гипноз и увидел с кем на самом деле вступил в
бой. Мне повезло - я вышел незамеченным из каюты и попал на глаза стюарду
далеко от места преступления. Остальное известно: меня унесли на носилках в
медицинский бокс судна и вскоре отправили на вертолете с корабля на материк.
В вертолете от потери крови я потерял сознание...
- А что... что с кораблем?
- Как что? - изумлена медсестра, но только на один миг, взгляд
наполняется сочувствием, - Бедняга! Вы ничего не помните! "Посейдон" затонул
во время сильного шторма... ужасная трагедия. В трех странах: у нас, в
Финляндии и Дании объявлен день траура. Погибло не меньше трехсот
пассажиров... Остальных удалось спасти. Вас доставил на остров патрульный
вертолет с другими пассажирами. Считайте, что вы родились в рубашке.
У меня разом пересохло во рту: шторм? гибель морского лайнера? Но я
помню другое - полный штиль, безмолвную ночь, море ровное, как стекло,
озаренное луной, налет перелетных бабочек-серпокрылок, разговор с Эхо...
холодное сердце Герсы, которое я вырвал из мертвой груди... Я закрыл глаза,
чтобы собраться с мыслями.
- Вам плохо?
- Нет, все в порядке. Долго я был без сознания?
- Двое суток. Но доктор считает, что это был просто глубокий сон.
Адаптация психики после шока.
Итак, в больнице считают, что я поранился при катастрофе... что ж, это
намного облегчает мое положение.
- Но есть и плохие новости... Ваша киска умерла... Какая к черту
киска? Но я не подаю вида, что не понимаю о чем идет речь. Изображаю -
неумело - волнение.
Медсестра глубоко вздохнула:
- Вы столько сделали, чтобы ее спасти... я тайком похоронила ее в
одном месте, в нашем парке... только тсс! - она приложила палец к губам, - у
нас это строго запрещено. Но у меня дома две сиамские кошки.
Я закрываю лицо руками, изображая скорбь - Запад помешан на любви к
четвероногим, - и одновременно пытаюсь сообразить, о чем идет речь, какую
кошку я спас? Единственный известный мне сиамец, это выхолощенный кот
генерала Ребес...
- Надеюсь, она не долго мучилась? - сказал я.
- Нет. Она захлебнулась в воде. Вы ни за что не хотели выпускать кошку
из рук... Мы еле-еле разжали ваши пальцы. О, я вас так понимаю.
От чувства счастья, с каким я очнулся, не осталось и следа: кошмар в
два прыжка догнал меня и вцепился в затылок. Что со мной происходит? Я не
могу отделить явь от наваждения... Я не видел ни шторма, ни гибели корабля,
ни проклятого кота в собственных руках.
Но закон совпадений неумолим: гибель сиамской кошки и ее похороны не
случайны, Герман. В жизни мага случайностей не бывает. Миром управляет
симметрия.
- Не думайте о плохом, - заметила тень на моем лице кошколюбивая
рыжуха, - Я сейчас принесу вам завтрак. Сэндвич с ветчиной и жареной
картошкой. Кофе или чай?
- Кофе.
- Гляссе? Эхспрессо?
- Экспрессе, - и я остался на несколько минут один. Голова не могла
родить ничего вразумительного, кроме вопросов: что делать дальше? Как
связаться с генералом? Чем расплачиваться за лечение в больнице? Где группа
связи? Кто уцелел после катастрофы? Что с моим помощником офицером? Что с
Герсой? Жива или утонула, ушла на дно вместе с кораблем? И где, наконец,
находится этот самый остров Форей?
Сестра вкатила столик с ароматным завтраком. Я жадно впился зубами в
сэндвич:
- Боюсь, сестра, мои деньги утонули вместе с кораблем. Извините,
мадемуазель, я не спросил как вас зовут. Голова идет кругом.
- Мисс Эллен... Не волнуйтесь, ваше лечение оплатит русское
посольство. Они очень беспокоятся за вас и посылают к нам помощника консула.
Он прилетает завтра.
Я обжегся глотком кофе - это еще что за новость! Моя миссия -
абсолютная тайна. Никто, кроме ведомства Августа Эхо, не знает, не должен
знать и знать не может о том, кто я и зачем послан за кордон.
- О'кей, - я выдавил на губах вялую улыбку.
- Сейчас вас посмотрит доктор Ройлотт.
Гм, Ройлотт, Ройлотт где-то я уже слышал это имя?
И надо же! Рассыпал нечаянно весь душистый карто-фель-фри с тарелки на
постель и на пол!
А вот и он собственной персоной.
Поздоровавшись, доктор Ройлотт - высоченный субъект в халате и
белоснежной шапочке - бесцеремонно прервал мой завтрак и весьма въедливо
осмотрел меня с ног до головы, прочитал показания приборов, к которым я был
подключен разными датчиками.
Медсестра Эллен тем временем собрала рыжую россыпь картофеля с пола,
ушла и вернулась с новой порцией.
- Доктор, каков характер моих ран?
- У вас не было никаких психических заболеваний? - ответил вопросом на
вопрос доктор.
- Нет, я нормален.
- Вот и отлично. Вы перенесли сильный нервный шок. Наглотались соленой
воды. У вас легкое сотрясение мозга, а в остальном вы в совершенном порядке.
- А что с руками?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг