в бурнусах. Они что-то страшно кричат папочке. Верблюды тянут ко мне свои
кривые шеи, заросшие шерстью, говорят, шлепая огромными губами. Что они
говорят, я не понимаю. Вдруг один всадник наклоняется над нашим черным
шофером и взмахивает в воздухе жутким зигзагом. Саблей! Одним махом он
отсекает шоферу руки, держащие руль автомобиля и те шлепаются как красные
перчатки на кожаное сидение. Шлепаются со звуком резинового мяча об пол.
Теряя сознание от боли, шофер валится на рулевое колесо и прижимает лбом
кнопку автомобильного гудка. Машина начинает надсадно гудеть. Папочка
закрывает мои глаза руками, но я вижу сквозь пальцы, что верблюд сует
губастую морду к лицу и хрустит, хрустит, хрустит песком на желтых зубах...
я просыпаюсь как от толчка и вижу в просвете под мостиком огромные лунные
копыта коня. Это они хрустят морским песком и бренчат плоской галькой. Я
стараюсь не дышать. Я еще глубже вжимаюсь в землю. А что если жеребец
размозжит копытами деревянный настил, под которым я укрываюсь от смерти?
Конь всхрапывает. Я чувствую в его всхрапе животный стон. Жеребца мучит
глубокая рана. Изводит древко в глазу, доставшее до костяного донца. Копыта
тяжело переступают по серебрянной мелочи. Галька под тяжестью уходит в
песок. Лязгают звонкие подковы. Белый дьявол обнюхивает доски. Сквозь щель в
потолке я вижу, как чернеет его голова, как алеет адская глотка. Конь учится
смотреть одним глазом. Его движения неуверены. Что-то горячо каплет на щеку.
Глубокий тоскующий вздох. Я стираю с лица конскую кровь, словно черную розу.
Сквозь щель в моем потолке проникает край ветки в потеках крови. Сжалившись,
я выдергиваю жало из лошадиного глаза. Жеребец потрясенно заржал. Молочное
желе с косточкой зрачка вытекает на доску. Конь обнюхивает радужную лужицу
света и уходит со звоном подков по галечному пляжу. Проходит минута ли, час
ли. После шести часов без опоры - в неверной воде - любой кусочек твердой
земли кажется раем. Я заснула, словно убитая, в самой неудобной позе: на
голой земле, в душном гидрокостюме, устроив голову на валике из крупного
песка, а щекой уткнувшись в йодную гальку. При этом, сквозь прилив сна, я
караулила каждый звук: вот прострекотал вертолет, вот близко от берега
прошло морское судно, вот донеслись звуки побудки в солдатской казарме - это
утро - вот часто застучали клювики чаек по доскам, голодные птицы склевывают
глаз жеребца, вот чьи-то ботинки на гвоздиках грохочут по настилу над моей
головой, вот крики людей и ржание пойманного коня, значит мой белый дьявол
не призрак... вот шлепки мяча на спортивной площадке - это полдень - вот от
причала с ревом уходит в открытое море морской волк - скоростной глиссер -
это полдник - вот гул авиалайнера в небе, вот звуки купальщиков на
солнцепеке, сытые беспечные звуки счастья, вот оголтелый рев сирены - это
время ужина, вечер, - вот все ясней и отчетливей плеск и шум ровно
набегающих волн, в тени заката звук глохнет, рокоту моря уже не мешают
голоса земли.
Так наступила последняя, самая тяжкая ночь моего заплыва.
Я начинаю мучительно заставлять себя просыпаться. Рывками. Открываю
глаза и сплю наяву, глядя на близкие доски, полные заноз, наконец чувство
тревоги прогоняет сон и я, очнувшись, вслушиваюсь в сердце вечера.
Судя по игре света на гальке, которую я вижу из укрытия - солнце уже
скрылось за горизонтом, и небо охвачено золотом последней утонувшей зарницы.
Галька отливает богатством дублонов. Ящерка ждет прихода луны. И вот
галечник начинает ежиться серебром. А плевки птичьего кала - тлеть бусинами
жемчуга.
Осторожно, без единого звука, - пестрой лентой - проливаюсь на камни из
темноты убежища. Спасибо, любезный мостик, ты держался по-рыцарски.
Море охвачено просторами сумрака. Небо из чистого черного атласа, ни
единой тучки, только бесконечный песок частых звезд. Лунная дорожка - ножом
Крестной в дрожащих руках старухи - указывает мне путь. Пожалуй, я впервые
затянула с отплытием! Судя по спелости луны стрелки часов уползли к десятке.
Мне по-прежнему фантастически везет - на Балтике царствует самый
легчайший бриз. Морская поверхность только лишь морщится.
В той части моего островка, где расположена вертолетная площадка, в
небо взлетает шальная осветительная ракета. Описав дугу, она зависает над
противоположной стороной моря.
Торопливо вхожу в волны - пятками к волне - застегиваю до горла
гидрокостюм, надеваю ласты.
Спешу укрыться в спасительной глубине и черноте. В просторе безмолвия.
Мне кажется, что за эти две ночи я сроднилась с Балтийским морем.
Но прежде чем плыть, я пытаюсь увидеть хоть какие-то признаки материка.
Куда ни взгляну - море, лишь одно море. Над островом снова взлетает ракета.
На этот раз сигнальная. Ночь теплеет от зеленого елочного огня над гладью.
Душистый зеленый свет елки напоминает мне счастье, которое я испытала в
первый год жизни у тетушки.
Пора!
Я погружаюсь в бесцветные чернила и быстро уплываю от берега - сначала
по прямой, а затем, отплыв метров двести, начинаю сворачивать по мысленной
плавной дуге вправо. Где-то же должен быть берег!
Сегодня решающий день. Моя задача отплыть как можно дальше от финской
границы в безопасное безлюдье приморья.
Впервые кто-то громко фыркает рядом со мною в тесной воде. Я чуть не
вскрикиваю в ответ. И резко встав солдатиком, опустив ноги в ластах,
поворачиваюсь в сторону звука: Лизок, это дельфин!
Я вижу в лунной воде бутылкообразное лицо северного дельфина - белухи.
Он явно настроен миролюбиво и держится на почтительном расстоянии, чтобы не
испугать одинокого пловца. Это первый зверь на моем пути, который не
нападает, а ластится к человеческим звукам.
Здравствуй, милый дельфин.
Так рядышком мы плывем почти два часа! Иногда он уходит вперед
стремительным рывком гибкого тела - размять затекшие мышцы, но затем любовно
возвращается, приноравливаясь к моей скорости.
Один раз мне удается коснуться его треугольного плавника, а другой -
даже сверкающего мокрого лба.
Чувство, что ты не одинок в черном чреве морской ночи, невероятно
поддержало мой дух. Жажда отступила. Руки работали ритмично, без сбоя, Ласты
взмахивали в ритме дельфиньего хвоста. Вода обтекала тело беззвучно и
сладко.
Это были самые легкие и счастливые часы моего безумного марафона.
Внезапно близко-близко взвыла сирена и кровавым призраком мировой злобы
в мареве сигнального света цвета малины в трехстах метрах от нас - ликующим
чертом - пронесся патрульный глиссер.
Этот грубый воющий вопль испугал моего чуткого спутника и он,
выскакивая из воды, волнообразными прыжками ушел в ночные чертоги
Балтийского моря. Прощай!
Оставшись одна, я разом почувствовала насколько устала, как измотаны и
перекручены мышцы, как тяжело даются мне последние часы последней ночи.
Третья ночь безумия и везения налипла на дно судьбы, как гуща морских
водорослей. За час я едва-едва проплывала половину прежней дистанции. Все
чаще и чаще приходилось отлеживаться на спине. А пускаясь в новый отрезок
заплыва, я чувствую: отдых почти не придает сил, пульс отдается в висках,
язык сух и безобразно раздут в пересохшей глотке, слюна неподвижна и густа,
как жеваный пластилин, в деснах начинает проступать кровь и ее привкус
придает пространству воды и высоты дух дурной телесности, волна отдает
мясом, а пенные гребни слюнятся, как десны. Я понимаю, как опасна эта
душевная вязкость - парить или продираться по скользкому мясу - не одно и то
же.
Я уже не могла внушать с прежней силой: "Ты - рыба, Лизок, - наоборот
мысли были стянуты обручем страха, - если поднимется ветер - тебе не
сдобровать".
Впервые появилась резь в глазах, уставших от соли, от луны, от близкого
блеска воды, порой казалось, что брызги проникают сквозь стекла очков и
песком надирают глаза. Любое движение век причиняло боль.
Проверяю запасы воды - два патрона! двести граммов на переход через
пустыню. Море и песок одинаково не утолят моей жажды. Почему ты не запаслась
пресной водой из медного краника, дура!
Один раз пролетел ночной самолет. Он убедил - ты плывешь в- правильном
направлении: к берегу. Я перевернулась на спину, приветствую его появление
глотком пресной воды и горько провожая взглядом уютные кружочки бортовых
огней. Это был большой первоклассный "Боинг". Он шел в сторону Хельсинки.
Там уютные кресла. Там пассажиры листают журналы. Там стюардессы катят по
коврам дивные столики с баночками пива, пузырями пепси, бутылочками
швепса... почему я все время обречена бороться за каждую секунду своей
жизни? Почему я плыву в преисподней, в середине самого черного отчаяния?
Рыбкой в густой туши? Одна против всех!
Я разрыдалась - слезы омыли глаза и резь поубавилась.
Плачь, Лизок, плачь!
Еще через час мое положение стало почти угрожающим. Я теряла скорость с
каждой минутой. Руки почти не слушались. Появились первые боли в спине. Я
вязла в мясистых волнах. Боже, как быстро наступает рассвет!
На горизонте ни малейших признаков близкой земли! Я стала бояться
судорог в ногах. Роковой момент! И именно в эту отчаянную минуту батарейки
обогрева иссякли! Мое положение становилось катастрофическим. Через
резиновую кожу к сердцу стал сразу просачиваться холодок Балтики. Тело
чувствует холод. Я плыву на поверхности смертного ложа. Гроб с женскими
ручками! Гроб с телом утопленницы. В нем через край плещется морская вода. Я
утону!
Но на весы жизни судьба разом бросает противовес - берег!
Он выступил на горизонте угрюмым сгустком тумана. Головой спящего зверя
с закрытыми веками.
До земли не меньше двух километров! Чтобы сейчас пересечь такое
пространство мне понадобится уйма времени. При такой усталости - это
отчаянно много.
А еще страх перед судорогой.
Каждый гребок давался с трудом. Вода сначала стала вязким желе, а потом
налилась мускулами.
Пот проникал сквозь водные очки и заливал глаза.
Веки ел крупный песок.
Все тело затекло от напряжения, как рука во сне.
Рот пересох.
Последнюю капсулу с водой я выпила буквально пару минут назад, но влага
сразу испарилась из тела, как роса на песке.
Берег стоял на месте, даже пятился от меня.
Ночь легко отдавалась напору рассвета.
И тут начались судороги! Сразу в обеих ногах! Я червяком боли
завертелась на воде... мне удалось справиться с зажимом в правой, но левая
нога была перекручена болью, словно жгутом. Я стала орать благим матом,
призывая звуки на помощь мышцам. Игла! Но я не могла нашарить ее усталой
рукой. Кортик! Вытянувшись на спине, задрав парализованную ногу вверх, я
вытащила из ножен на правой острое лезвие и сделала несколько глубоких
уколов в икру. Лезвием сквозь оболочку костюма и пододетую ткань. Я видела,
что кончик лезвия окрасился кровью, но кожей не чувствовала проникновения
металла. Наконец вода вокруг меня настолько окрасилась кровью, что мыльная
пенка зарозовела. Только тут боль прекратилась и я смогла вытянуть
окаменевшую ногу. И взмахнуть ластами.
Я плыву на руках.
Когда до берега оставалось меньше половины пути, наступил самый
страшный момент - ко мне примчался на водном мотоцикле финский пограничник.
Он прочно стоял на узкой опоре, держась руками за руль белоснежной
плавающей машины. Немолодой худощавый человек в защитной форме.
Я лежала на воде раскинув руки крестом. Тяжело дыша.
Выскочив из рассветной дымки, человек тот направил мотоцикл прямо ко
мне и не мог не заметить на воде пловца! Но он не заметил. Я была так
бесчувственна и безразлична к собственной участи, что не встала в воде, а
осталась лежать, перебирая руками и ластами. От меня расходились круги по
воде. Так что! Скользя по волне - на расстоянии метра! - от моих ласт,
пограничник даже сбросил скорость и явственно свесив голову, пытался
разглядеть очертания человеческого тела, пытался и не мог. На лбу его
собрались морщины. Я вижу склеротические щеки и мешки под глазами. Я
чувствую запах мужского одеколона с душком лаванды.
Главное не встретиться взглядом!
Краем глаза я видела с каким нечеловеческим усилием он пытается что-то
разглядеть на воде. Но морской парок застит взор. Но блики пестрят. Но
судьба моя не отвернулась.
Сделав круг, он мчит дальше.
Я остаюсь без движения.
Я не могу заставить себя жить дальше, и только низкий налет чайки
возвращает меня на поверхность воды. Белокипенная дрянь схватила клювом
черную рыбку. Но ящерка уцелела!
Последние метры были просто ужасны - я даже начала пить соленую воду.
Силы окончательно покинули тело. Я чувствую, что иду ко дну.
Я уже не плыла.
Я стала тонуть.
И вот ящерка на дне. Животом на крупной гальке. Ногами на полосе песка.
Мой рот открыт и полон воды. Но вода над головой кажется так близка, так
нежны разводы света на изнанке мокрой кожи, они так похожи на ткань
крыжовника, на изумрудные жилки глазастых ягод, что я пытаюсь всплыть... что
это?! Я вижу над собой два малиновых прутика из белого донца, каждый прутик
обтянут корой и на конце расстраивается трилистником перепонок. Это же
чайка!
Я шатаясь встаю на ноги и сделав два шага падаю на колени.
Коленные чашечки стукаются о камни. Дно!
Я не могла встать, а - по-собачьи - плыла вперед. Но дно в этом месте
было настолько отлого, что мне пришлось плыть животом по днищу еще полчаса.
Вот уже колени барабанят об землю. Вот уже и живот сгребает под себя мелкую
гальку. Наконец я подбородком тараню сырой песок, черепахой выползая на
берег.
Прямо передо мной белеет привидение чайки. Оно неподвижно.
Мое бессилие так велико, что я продолжаю передвигаться ползком, и
только почувствовав нежную, мягкую, пахучую, сонную травку под мертвыми
пальцами, подняла голову - раннее раннее утро. Светает. С моря на берег
ползет туман. Галечник кончился. Я вижу пустой травянистый берег.
Боже, ты это сделала!
Я начинаю кусать свои руки, чтобы заставить себя встать и идти вперед.
Моя кровь солона и холодна как кровь рыбы. Тело протестует: не встану, пусть
они делают все, что хотят!
Шатаясь, я встаю и бреду мимо призрака сонной белой коровы в
леопардовых пятнах, которая мерно жует призрак травы, глядя на мой фантом с
поверхности зеле-нистого лужка, который мне кажется застоялой водой с
разводами тины.
Еще один призрак - сеновал. И бестелесная дверь-привидение.
Господи, как душисто и пьяно пахнет свежее сено. Я взбираюсь - на
коленях - по крепкой уютной гладкой лестнице вверх. Кажется, я все еще не
сняла ласты. Ступени ласкают русалку поцелуями прохладного дерева: ты это
сделала, Лизок!
Кудахтая, от утопленницы убегает видение снежной курицы, оставляя в
ямке на сене белоснежное овальное наваждение. Я поднимаю фантом зыбкими
руками, обнимаю бледными полосками пальцев, подношу к самому лицу и зубами
начинаю кусать скорлупу. Только в зубах еще остался осадок силы. Но зубы
бессильно скользят по овалу. Наконец скорлупа поддается натиску голода и,
хрустнув, снежный призрак щедро, сытно, безумно и густо проливается в рот
горячим цветом янтарного желтка и молочного белка. Это яйцо!
Я засыпаю так крепко, как никогда в жизни.
Глава 9
Генерал дает мне второй урок практического ясновидения - урок о допросе
спящих. - Незнакомец из сна. - Марс и Герса - история любви и ненависти. - В
руках ясновидца личная вещь Гер-сы! - Она вплавь добралась до финского
побережья. - Я вылетаю в Хельсинки с приказом уничтожить врага на борту
морского парома "Крепость Суоменлинн".
Итак, нам удалось узнать имя врага - Гepca!
Осталось - пустяк - заполучить в руки любую личную вещь девушки, и
маэстро мгновенно обнаружит ее местонахождение мысленным взглядом
гениального медиума.
Правда, я не могу понять, откуда взялось столь странное имячко? Среди
русских имен такого нет... я заглянул специально в словарь. Может быть она
иностранка?
Я с нетерпением ждал следующего утра, чтобы увидеть Учителя и обсудить
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг