следующих действий.
Сначала я бросаю камень-. Грохот. Стекло разлетается вдребезги и камень
влетает в лампу. Прожектор с адским шипом лопается. Следом в прожектор летит
мертвая птица.
Как только напор света иссяк, я замечаю свое будущее убежище -
уродливое строение из двух этажей с наблюдательной башенкой, стоящее на краю
пирса. До него - бегом - одна минута.
На звон стекла. На ЧП. Отвечает тишина. Молчит уродливое строение. Не
слышно шагов по пирсу.
Я выбираюсь наверх. Мамочка! Земля под ногами. Меня шатает из стороны в
сторону. Как пьяная пробегаю до двери. Но закрыта она по-русски - в железную
петлю вставлена грязная палка. Следовательно уродина пуста. Ура! Выдергиваю
дикий запор из петли. Я в запущенной радиорубке. На железных столах - старая
аппаратура средних веков вся в пыли и грязюке. Наверх ведет железная
лесенка. Я бегу туда, оставляя за собой на полу сырые следы.
Вторая комната наверху меньше, чем первая. На два окна. Это комната для
отдыха дежурных. Голая походная кровать с панцирной сеткой, небольшая
деревянная полка, уставленная книгами, преимущественно с судовождении, стул
рядом с кроватью и большой несгораемый шкаф в углу - вот предметы, которые
бросились в глаза.
Я кинулась к окну.
Сквозь грязное немытое стекло - вид на военную базу: пограничные катера
у причала. Казармы. Вышки по углам забора. Колючая проволока и прочая
жестокость.
В другое окно - где часть стекла выбита - вид на море, на угол причала,
где я только что - обезьяной - вылезла на сушу. Стена, вдоль которой я
плыла, на самом деле вовсе не так пряма как казалась - это кривой мол,
который левой клешней краба охватывает спокойную бухточку для катеров.
Правая клешня гораздо длинней. Смыкаясь, клешни оставляют вдали только узкий
проход для судов. Здесь на краях стен горят невысокие маячки, означая вход и
выход в открытое море.
Надо же! Я в туманной дымке, я угодила в самый раствор между двух
половинок клешни! Нет, Лизок, ты на самом деле великая сука фарта. Прав,
Марс.
А дальше - в утренней дымке рассветного моря виделся позвоночник
каменного мола и там, где кончалась спина бетонного гада - призраком
нечеловеческой злобы - пылал удав Пятого прожектора! Луч неистово шарил в
балтийских просторах, пытаясь найти клевую рыбку... кончай пыхтеть, обалдуй!
Но луч уже не был так ярок, как прежде. Озаренное небо поумерило пыл
светового тоннеля.
Утро вступало в свои права.
По краю причала бежал солдатик с овчаркой на поводке - пх, пх! - Он
светил фонариком перед собой, хотя было почти что светло. И бежал он к
раскуроченному прожектору.
Овчарка обнюхала мертвую чайку. Солдатик пинком сапога сбросил в воду
дохлое тельце. Осмотрел разбитый чайкой фонарь. Овчарка тянула его к углу
пирса. Даже принялась облаивать море. Но мои следы уже высохли и пахли
резиной.
Я приготовилась защищаться насмерть! Нырок в потайной карман - и я
целую свой золотой ствол.
Но солдатик потащил собаку обратно и все стало тихо.
Я в изнеможении опустилась на голую кровать. Тисссс... зашипела
панцирная сетка - и тут же впала в глубокое забытье усталости, сна,
полуобморока. А ведь прежде всего я хотела обтереть слой соли с лица,
прополоскать рот, обвести пальцем в пресной воде трещинки на губах... Мой
сон был так глубок, что я опять оказалась в той смутной и солнечной точке
своего африканского детства, откуда берут начало все мои страхи: просторная
комната с высокими окнами в полстены, на которых трепещут от дуновений
теплого ветерка шафранные легкие шторы. Я охвачена страхом, я прячусь под
круглым мраморным столиком на змеиной ножке, который накрыт просторной
скатертью с витыми золотыми шнурами бахромы. В комнату входит черный в белом
бурнусе. В его черных руках сверкает шприц. Он крадется. Я хорошо вижу его
лаковые черные ботинки на леопардовой шкуре в круглом крапе, которая брошена
на паркетный пол. Черный ступает на цыпочках. Тут обычно сон обрывался:
вбегала черная остроухая собака в золотом ошейнике и лаем выдавала мое
укрытие под завесой.
Не так было сегодня.
Вдруг сон продолжился.
Только собаки в нем больше не было.
Отчетливо и ясно я вижу как открывается дверь, и вслед за черным слугой
в мою комнату... это моя, моя комната! - входит молодая, красивая, жуткая
женщина с вороными волосами, такой густоты, словно на ее голове сидит птица,
прикрывая крыльями голову. Я никогда прежде не видела женщин с черными
волосами и замираю в своем убежище. На руках незнакомка осторожно несет
меня! Точно такую же как я маленькую девочку, в моем любимом голубом
платьице с атласным воротничком, в моих полосатых гольфах. Только лицо не
мое. Девочка спит. Шафранный свет заливает ее пухлые щечки и реснички на
кромках век. Мне страшно, я боюсь выдать себя, мне хочется плакать, позвать
свою мамочку с красивыми белыми волосами до плеч. Но я вижу, что ручка у
девочки забинтована и пугаюсь еще сильней. Слуга делает знак, и хищная
незнакомка, наклонившись над моей кроваткой, кладет туда, где сплю только я
одна, эту уродину в моем платьице. Но там же мое, мое место! Хочу я
крикнуть, и начинаю тихонько плакать от страха и непонимания того, что вижу:
мое место занято. Там спит чужая девочка! А где же теперь буду спать я? Я
плачу все громче, громче и...
... и просыпаюсь. Мое лицо в слезах. Почти минуту я не могу сообразить
где я. Ах да! Это же военная база. Ты на самой границе. Ты убегаешь в
Финляндию, Лизок. Вплавь. Через морскую границу. Я расстегиваю до пояса
гидрокостюм. Протираю от соли лицо ватным тампоном, который мочу драгоценной
влагой из патрона с пресной водой.
Об увиденном воспоминании стараюсь не думать. Его смысл слишком ясен -
тебя подменили, Лизочек...
Нехотя съедаю кусок шоколада.
Я потеряла за шесть часов марафона несколько килограммов веса. И все же
совершенно нет аппетита. Я буквально заставляю себя есть горьковатую плитку
в крупных панцирных клетках в нарывах белого миндаля.
На часах шесть часов тридцать минут.
За окном слышен рев сторожевых катеров. Я оглядываю острым взглядом
базу и размышляю: - ага, катера выходят в море на дневное патрулирование.
Один, два, три, четыре, пять... пять катеров. Их выход совпадает с началом
светового дня и концом работы прожекторов. А Первый прожектор включают с
наступлением ночи, около ГГ часов, значит выплывать с базы надо до
возвращения катеров дневной вахты и до начала работы последнего, Пятого
прожектора... примерно в девять часов вечера, чтобы успеть отплыть за два
часа на достаточное расстояние от гада, на самую кромку светового залпа.
Судя по всему - это последний прожектор. Дальше - Финляндия.
От рева пограничных катеров мое убежище содрогается, как карточный
домик. Я на военной базе! Кому в голову придет искать здесь нарушителя
границы?!
Утро наполняется солнцем.
Я снова опускаюсь посидеть на кровать и опять впадаю в забытье. Только
во сне я расплакалась.
Меня разбудил тихий вкрадчивый звук... кап, кап, кап... Где-то протекал
кран! Смотрю на часы! Три часа дня! Я проспала девять часов как убитая, сидя
на голой кровати, прислонившись спиной к стенке с револьвером между колен в
руках.
На этот раз мне ничего не снилось.
Испуганный взгляд в окно - у причала всего один катер, тот самый ночной
зверь, что чуть не размазал меня об стенку причала. База пуста. Только виден
в солнечном мареве одинокий силуэт автоматчика на сторожевой вышке.
Стоит разгар жаркого тихого дня.
Неужели штиль?!
Кидаюсь к другому окну - нет! на море прежний бриз. Блаженное колыхание
воды до самого горизонта, в редких проплешинах солнечной глади.
Дуракам везет.
Но где капает вода? .
Я заглядываю за железный сейф ростом со шкаф и обнаруживаю утлый
умывальник, заплеваный пятачок раковины с медным краником, из которого сонно
сочится драгоценная нитка белого жемчуга. Вода! Я открываю кран и набиваю
рот доотвала холодной водой! Кайф! Мне хочется протереть тело от пота
полотенцем, которое забыто болтается на гвозде в стене. Оно захватано
грязными лапами, но я отмываю его под пресной струей и ... и делаю
непоправимую ошибку. Я вылезаю из резиновой кожи. Отматываю с пояса заветную
книжку сказок Перро, с письмом отца, с кредитными карточками и паспортом
между страниц. Складываю все барахло уютной грудой на ложе и лезу нагишом к
медному рыльцу с чистой водой.
Я заметила его в осколок зеркала, пришпандоренный изолентой к стене над
умывальником. И испуганно оглянулась. Мамочка!
На пороге стоял здоровенный бритоголовый верзила в тельняшке и брюках
цвета хаки. Он неслышно прокрался по лестнице вверх, и уже пару минут
любовался моей задницей, покачивая в руке дубинку. Я не сразу поняла, что
это электрошоковая дубинка.
Мой револьвер погребен под кучей одежды.
Все мое оружие - вафельное полотенце.
- Тю... тю... тю... - присвистнул детина, прикладывая палец к губам; -
тссс... тихо...
Я увидела круглые глаза самца, уже задернутые поволокой похоти и,
дрогнув манюркой, поняла - гад будет насиловать жестоко, кроваво, долго,
мучительно, страстно, страшно и убьет уже на закуску, чтобы надругаться над
мертвой бабой, словить кайф от агонии.
Кто я такая, он даже не стал вникать, хотя ласты лежали сверху.
Главное он просек - я скрываюсь, я одна, я беззащитна.
Вот почему он все время молчал, пока мы убивали друг друга. Он не хотел
ни с кем делиться поживой, как лев-людоед. "Сам слопаю печень, пороюсь
мордой в паху, откушаю сисек".
Я тоже молчала.
Вобщем, мы не сказали ни слова.
Он уже демонстративно содрал тельняшку, обнажая могучий торс воина,
удавы мускулатуры, когда я нанесла первый удар кованой пяткой - волчок -
ногой в живот, в грудь и в голову. Последним ударом я выбила глаз, или во
всяком случае вбила его в мозг, под козырек звериного черепа.
Он дрогнул, но не издал ни звука и в свою очередь нанес мне
сокрушительный удар дубиной. Он метил в голову, но я ушла в сторону, как
Брюс Ли, и закрылась локтем, одновременно целя правой рукой, костяшкой у
основания ладони, как положено по законам кунг-фу, в лоб врага, чтобы
брызнула кровь из ушей.
Но электрический удар смял мою оборону и выбил из головы последние
мысли.
Я потеряла сознание.
Он промочил свой глаз водой. Затем уложил меня на стул в позе
потребления женского мяса с торца и заголил сумасшедшее долбило, считая, что
я не способна оказать сопротивление, что я матрас с розовой дыркой и только,
поганец!
Но я два месяца провела в тренажерном зале и на дорожке бассейна. Если
бы не шесть часов заплыва и его поганая скалка с разрядами, я бы его сделала
сразу, козла!
Разлепив глаза, я попыталась увидеть бугая, но увидела только пол,
затем учуяла его нависание сзади, а когда подлец стал шарить мокрым болтом
по голой коже, змеей перевернулась на спину, и, стиснув локти, ударила
двойным мыском острых костей в глаза... но скотина уже надел на череп
солдатскую каску и успел наклонить лоб - мой удар пришелся на панцирь, локти
обожгло и только. Я попыталась проткнуть глаз мерзавца вскинутым пальцем, но
подонок вновь нанес удар разрядной дубинкой, и от новой порции электричества
я опять ушла в полный улет. Шандец! Я уже не спасусь!
На этот раз самец связал мои руки над головой и поднял на руках так,
чтобы насадить теплое мясо на торчащий кол. При этом он закинул мои ноги на
плечи и я очнулась от того, что угодила босой подошвой в стену, прямо в
треугольное зеркальце, что висело над умывальником. Холодок стекла шепнул
мне в самое сердце: возьми меня, Лизок... снять со стенки осколок стекла
пальцами ног, не уронить его на пол, зажать лезвие между большим пальцем и
его соседом по обороне - такое может только нога акробата. Недаром я часами
вертела в Праге булавы над головой, лежа спиной на коврике!
Стиснув лезвие, я отчаянным усилием ненависти и отвращения к
насильнику, отпрянула от потного тела, и, сорвавшись с болта, которым гад
уже принялся свежевать мои внутренности! левой ногой оттолкнулась от стенки,
а правой рассекла ему лезвием зеркала шею от уха до плеча!
Порез был не очень глубок, но скот от неожиданности разжал руки и я
упала на пол и, не выпуская стеклянное жало из стиснутых пальцев, раскроила
его новым страшным порезом от солнечного сплетения до пупка, и если бы не
брючный ремень и солдатская пряжка, пропорола б подонка до паха.
Ошеломленный атакой мерзавец прикрыл руками долбок, и я успела нанести
лезвием еще три пореза по запястьям, локтям и пальцам прежде, чем он
отпрянул и, обливаясь кровью, запихивая хобот в штаны, кинулся к
спасительной палке. Но я уже была на ногах и сбила его бег подсечкой,
одновременно ударив пяткой в живот, в грудь над сердцем и в кадык, торчавший
из горловой ямки. Получай, долбок!
Только тут верзила дрогнул - он не ожидал встретить воина, и покрылся
смертельным потом. Заваливаясь на бок, хрипя кровью, он тянулся руками к
оружию, уже не веря в успех, а ожидая полной гибели взасос и навсегда! Я
вонзила ударом ноги стекло в его пьяную от ужаса руку, пригвоздила пятипалое
мясо к полу и, подхватив связанными руками электродолбило, нанесла
завершающий пинок по говну. Первый шлепок вышел пустым, вхолостую - я не
успела давнуть гашетку пуска, но вторым клевком я вырубила бритоголового
напрочь. Только лопнул красный пузырь на губах. Срали, да упали!
Он остался жив, только потерял сознание.
У тебя мало времени!
Я развязала руки, стремительно влезла в резиновую кожу. Наматывая
спасительную книжку успела поцеловать ее пунцовую обложку... Я так
торопилась, что забыла наполнить водой пустые капсулы в патронташе. До сих
пор не могу себе простить такого головотяпства.
Подонок захрипел. Тело пыталось очнуться.
Я не хочу никого убивать, я только защищаюсь! Значит - бежать... на
часах шесть вечера. Я выплыву в море на три часа раньше чем нужно! Кошмар!
Но я не могу оставаться в этом убежище.
Выскочив из двери, я метнулась на угол пирса - день! меня видно как на
ладони! - и, зажав пальцами нос, - солдатиком спрыгнула с пятиметровой
высоты в воду... бултых!
При этом я издала высоковольтный вопль бойца кунгфу. Провести бой без
единого крика, без мобилизации мышц звуком воина - изнурительная задача.
В этом вопле я проклинала мир, который преследует меня, как бешеный
пес.
Я глубоко ушла под воду - до рези в ушах, - а вынырнув, тут же подплыла
к стене и уцепилась за ржавую скобу: здравствуй, еще раз, подружка... нужно
одеть ласты. Я провозилась с ними чуть ли не десять минут, пока не
убедилась, что плавники надежно сидят на ступнях, что резиновые пряжки
крепко затянуты. Потеря в открытом море даже одной ласты - смерть!
Наконец перевожу дух.
Для шести часов небо слишком темно. Неужели надвигается дождь? Я бегло
оглядываю горизонт - бог мой! солнце уже садится. Смеркается.
Я смотрю на свои диверсантские часы и не верю глазам: цифры по-прежнему
показывают восемнадцать ноль-ноль... Встали, заразы!
Выходит, я проспала целый день, выходит, насильник нагрянул в полдник -
у меня до сих пор сидит в голове схема приема пищи в детдоме: завтрак, обед,
полдник, ужин... полдник на нашем жаргоне - пять часов дня... Выходит, я
выплываю в самое нужное время, перед закатом. Выходит, тебе все еще везет,
Лизок!
Надев очки, я наконец отталкиваюсь рукой от стены и что есть сил -
брассом - устремляюсь к выходу в море, в устье между крабовой клешней двух
бетонных молов, что заслоняют территорию катерной базы от шторма.
Сзади раздается тревожный надрывный взвой сирены: тревога!
Неужели заметили?
Оглянувшись, я вижу что тот урод, что стал моим убежищем и ловушкой
объят пламенем! Но я не поджигала твоих стен, уродина? Только убегая,
всасывая на ходу сигаретный чинарик, я бросила окурок в пустой сейф, и
захлопнула огонек железной дверью.
Но как на руку эта тревога! - все внимание пограничников приковано к
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг