- Ты ничего не получишь, монах! - ответ Девы прозвучал четко, как
пощечина.
- Почему? - вскричал магистр.
- Потому что величайшая подлость помогать чудовищу,- отвечала Дева. -
И еще потому, что завтра меня сожгут на костре.
Вступив в темницу, я увидел, как его святейшество пал на колени перед
Девой. Он ползал по плитам, униженно моля ее не лишать себя жизни. Святой
отец покрывал поцелуями подол ее рубахи, словно к алтарю протягивал руки к
Деве.
- Смирись... королева... богиня...- бормотал он.- Разве можно обойтись
без богов, без веры? И тогда Дева сказала:
- Нет бога выше человека. И нет сильнее веры, чем вера в человека.
Только она спасет мир.
Его святейшество вскинул голову, заметил меня и отшатнулся, как от
привидения.
...Священник торопливо прошуршал подошвами по ступеням. Кажется, он
поскользнулся и упал где-то внизу. Я не глядел ему вслед. Его святейшества
верховного магистра для меня отныне не существовало.
- Как можно верить в человека,- спросил я,- если он жесток,
невежествен, глуп?
- Человек такой, каким хотят его видеть,- возразила Дева.- До сих пор
ты глядел на людей глазами святого отца, глазами палача. Попытайся
прозреть.
- Боюсь, это невозможно,- сказал я.
- Это трудно,- подтвердила Дева.- Все равно что родиться заново.
Из груди моей вырвался смех, горький и безнадежный. Не сразу удалось
унять его. Наверное, этот смех звучал жутко. Я увидел испуг в глазах Девы.
И рассказал ей об ущелье Трех Безумцев.
По древнему обычаю, когда умирает главный палач королевства, с помощью
гигантских хитроумных приспособлений отодвигают тяжелый валун, закрывающий
проход в скалах, и десять юношей, на которых пал жребий, опускаются в
ущелье.
Итак, нас было десять, предстоял долгий путь, и каждый знал, что
только у одного есть шанс его закончить. Мы жалели и ненавидели друг друга.
Дно ущелья устилали мелкие камни. Сквозь них пробивались только редкие
уродливые кусты, покрытые шипами. Ни ручья, ни птичьего гнезда вокруг. Лишь
человечьи кости, выбеленные временем, как страшные вехи на тропе. Мы
увидели первую груду, когда голод и жажда становились нестерпимыми. Черепа
служили зловещим знаком. В ущелье Трех Безумцев можно было утолить голод и
жажду единственным, страшным способом - уничтожая себе подобных. Мы брели
от груды к груде, всякий раз оставляя на них новые останки, сатанея от
крови, от безысходности своей участи, бросая друг на друга злобные взгляды.
Больно вспоминать об этом... Однажды кто-то захохотал, безостановочно,
хрипло, начал кататься по камням. Мы обошли стороной бьющееся в судорогах
тело - безумие могло передаться остальным. Так случилось много лет назад,
когда ущелье обрело свое жуткое название.
Постепенно нас становилось все меньше. Спустя несколько недель мы уже
мало походили на людей.
Мне хотелось жить. Я был сильнее остальных, товарищи по несчастью
чувствовали это. Пришел час, когда они накинулись на меня - вместе, стаей.
Острым обломком камня я убил самого неосторожного. Голод заглушил в них
остаток разума. Стая предпочла более безопасную жертву. Я выжил, добрался к
выходу из ущелья, и монахи накинули на мои плечи пурпурный плащ палача.
У палача нет имени. Его имя высекают на валуне у входа в ущелье Трех
Безумцев, как свидетельство того, что человек больше не принадлежит миру
живых.
У палача нет прошлого. Его прошлое навеки погребено на зажатой скалами
тропе, с которой не сводят пустых глазниц оскаленные черепа погибших.
...Дева была первой, кто услыхал от меня страшную исповедь.
- Какое имя высекли на валуне, когда ты стал палачом? - спросила она.
- Вир,- не сразу припомнил я.
- Ты вынужден был убивать, Вир,- проговорила ока.- Ты убивал других и
себя, но все же остался человеком. Иначе не пришел бы сюда, не терзался, не
презирал бы так проклятого монаха.
- Теперь он сделает все, чтобы покончить со мной,- сказал я.
- Ты должен жить, Вир! - отозвалась Дева.- Ты - сильный, гордый
человек. И дети твои будут сильными и гордыми.
Она приблизилась, потянулась ко мне, и я ощутил на челе прикосновение
сухих и горячих губ. И тут я понял, что ни за что на свете не смогу лишить
Деву жизни. И не позволю сделать это другим.
- Не дам тебе умереть,- проговорил я. Она грустно улыбнулась, покачав
головой:
- Я знала, что рано или поздно ты скажешь это, мой милосердный палач.
Но я уже приняла решение, Вир, и не изменю его.
- Твой мир так прекрасен. Ты не можешь к нему вернуться?
- Могу,- равнодушно ответила она.
- И все-таки выбираешь костер... Не понимаю,- признался я.
Дева молчала, не сводя глаз с крохотного, колеблющегося пламени в
глубине остывающего горна. Огненные точки вспыхивали в ее зрачках. Затем
они затуманились и только по этому можно было догадаться, что Дева плачет.
Она плакала беззвучно и неумело, стесняясь своих слез, как мужчина.
- Не на все вопросы можно ответить,- проговорила, наконец, Дева.- И не
все поступки объяснить... Ты знаешь, здесь погиб мой муж. Он вел
исследования в горах и, видимо, так же, как и я, недооценил коварства этой
гадины в сутане. Муж был человеком увлекающимся, способным забыть об
элементарной предосторожности. Горцы рассказывали, что его убили во время
сна...
Губы Девы болезненно дрогнули, но она справилась с собой.
- Мне хотелось пройти по дорогам, где ступала его нога. Заглянуть в
глаза людей, видевших его смерть. Я надеялась, что сумею разгадать смысл
жестокости. Напрасно - у жестокости нет смысла.
- Горцы говорили - твои речи похожи на сказки.
- Сама не знаю, как это произошло. Однажды вдруг обнаружила вокруг
себя множество лиц, завороженно внимающих каждому слову. Иногда мне
кажется, эти речи и все, что я делала там, в горах, были попыткой отомстить
за него. Если можно назвать местью желание сделать людей лучшими.
- Горцы запомнят Деву,- сказал я.- Почему ты не хочешь спастись?
- Я не могу спастись,- проговорила Дева.- Для тех, кто слышал меня,
кто просил моей помощи, я была обыкновенной женщиной. Они верили, что могут
стать такими, как я. Лучше умереть, чем разрушить эту веру. Стоит
исчезнуть - и монах объявит меня духом, исчадием ада. Ведьма или дьявол
способны уберечься от смерти, но еще никому из людей не удавалось бежать из
Квадратной башни. Я погибну в огне, но останусь человеком в глазах горцев.
Прощай, Вир!
- Прощай, Дева... - тихо ответил я.
...Как только вышел из башни, меня окружили гвардейцы. Спустя час я
стоял на площади, прикованный к позорному столбу. Пронзительные глаза
человека-змеи выглянули из-под капюшона, и скрипучий голос сообщил, что
меня казнят завтра, вместе с ведьмой и еще каким-то клятвопреступником.
Протяжный трубный глас, возвещавший о начале казни, повис над
притихшей толпой. Двойная цепь гвардейцев опоясывала помост и сложенную в
отдалении высокую кучу хвороста. Воздух, несмотря на ранний час, казался
сухим и прогорклым. Может быть, из-за мучавшей меня жажды: бдительная
стража оказалась безжалостной к бывшему палачу.
Вооруженные монахи сняли с меня цепи и повели через площадь, ругаясь и
расталкивая людей. У помоста я увидел Деву и приземистого крестьянина с
дико блуждающими глазами. Лицо Девы казалось спокойным и бледным. Она
смотрела на меня ободряюще, и я попытался улыбнуться. Взобравшийся на
помост горластый монах нес что-то несусветное о наших прегрешениях. Толпа
пораженно рокотала в ответ.
Под просторным навесом в противоположном конце площади восседали
король и приближенные. Святой отец не сводил с Девы красноватых неподвижных
глаз, в которых еще не остыл испуг.
- Когда подожгут хворост, дождись обильного дыма, - шепнул я Деве. -
Вдохни его всей грудью, наполни дымом легкие и, может быть, ты умрешь
раньше, чем разгорится костер.
Я не был уверен, что она расслышала. Монах на помосте оглашал порядок
казни. Вначале отрубят голову бывшему палачу, затем сожгут ведьму и повесят
клятвопреступника. Услыхав свое имя, крестьянин тихо завыл.
- Ты!- сказал монах за спиной, ткнув меня под лопатку тупым концом
копья. Бросив последний взгляд на Деву, я взошел на помост.
У плахи приплясывало, не в силах сдержать нетерпения, тщедушное
существо в непомерно широкой накидке палача. Существо приподняло пурпурный
край, из-под него показалась торжествующая физиономия Эрчи. Я взглянул на
его святейшество. Тот едва заметно усмехался. Не сомневаюсь, это была его
затея: подменить опытного палача кровожадным щенком, который будет убивать
неумело и мучительно. Я склонил голову на плаху.
Эрчи сопел, с трудом занося над собой тяжелый двуручный меч. Краем
глаза я заметил, как неуверенно подрагивает в его руках широкая полоса
смертоносного металла...
В следующий миг шейные позвонки будто обдало кипятком. Что-то со
звоном хрустнуло у самого затылка.
Я поднял голову и увидел низкорослого мучителя, замершего в
обескураженной позе. Эрчи сжимал в руках косо обломленный остаток клинка.
Другая, половина торчала из плахи. Произошло невероятное - меч сломался о
мою шею.
По законам королевства меня полагалось освободить. Но у его
святейшества имелись веские основания считать бывшего палача личным врагом.
Для меня могли сделать исключение.
Выпрямившись, я наблюдал, как глухо и недовольно шумит толпа, не
дождавшаяся кровавого зрелища. Монахи у помоста нервничали. Вокруг кресла
королевской свиты заметно прибавилось гвардейцев. Святой отец шептал
что-то, склонясь к уху короля. Тот морщился удивленно. После некоторого
раздумья кивнул.
"Виселица!" - злорадно шелестело в толпе.
Два дюжих заплечных дел мастера поднялись на помост, брезгливо
переступив через съежившегося Эрчи, и повели меня к виселице. Они
торопились. Толстая веревка упала на плечи. Палачи осмотрели петлю,
проверили крепость узла. Хотели завязать глаза, но я воспротивился, и они
не решились спорить.
На площади стало тихо. Где-то в толпе плакал грудной ребенок.
Мощным ударом палачи выбили из-под меня дощатую подставку. Тело
рухнуло вниз, шершавая петля резанула подбородок, и... я стал на ноги.
Оборвавшаяся веревка болталась под перекладиной.
Разом ахнули сотни глоток. И тут же гром возмущенных криков,
проклятий, пронзительный свист накатился на помост. В палачей летели камни
и гнилые овощи. Невдалеке, упав на колени, корчился и рвал на себе волосы
Эрчи.
Сияющие глаза Девы нашли меня. Я все понял. Только ей под силу было
выхватить меня из объятий смерти, хотя самой осталось жить мгновения. Губы
Девы шевелились. В шуме, сотрясавшем площадь, я не. мог различить слов, но
догадался, почувствовал их сердцем: "У тебя будут сильные, гордые дети,
Вир!.."
Святой отец безуспешно пытался укрыться от разъяренного взгляда
короля. Палачи смотрели на меня с суеверным ужасом. Страх светился и в
глазах его величества, торопливо взмахнувшего рукой с зажатой в ней
перчаткой. С меня сняли петлю, развязали сведенные сзади руки. Я был
свободен.
Толпа расступилась, молча и покорно давая дорогу. За спиной
потрескивал поджигаемый хворост. Я не оглядывался. Не хотел, чтобы монахи
видели слезы на моих щеках. И все же не выдержал, рванулся назад, услыхав
короткий сдавленный крик. Чьи-то руки мягко удержали меня. Эти же руки
немного погодя вложили в ладони хлеб и кувшин с молоком.
- Она погибла достойно, как настоящий человек! - сказал старый горец.
Горянка с ребенком на руках, приблизившись ко мне, проговорила:
- Мы знаем о тебе. Она посылала нам весточки из темницы. Мы - друзья
твои, Вир.
Ребенок ее смеялся и протягивал мне ручонки. Мы пошли прочь с площади.
Так я снова стал Виром, свободным человеком.
Константинов Ю. И. Преследование: Фантаст. повесть и рассказы / Худож.
А. М. Застанченко.- К.: Молодь, 1988.- 224 с.: ил. ISBN 5-7720-0055-1
Стр. 191-211.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 03.03.2004 12:41
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг